Голод, мода, ад
Лечебное голодание и все связанные с ним душеспасительные ритуалы перевалили за середину срока. Организм мой звенит, как дорогая керамика, а мозг вернулся на место в достаточной степени, чтобы немедленно обратиться к первой фразе с вопросом, насколько капельницы, дюбажи и прочие неудобописуемые сорбции можно приравнять к спасению. Я даже вспомнил спорную цитату, встретившуюся мне лет пять назад в одном из первых выпусков «Теории моды». Звучит она примерно так: «Гибкое дисциплинированное тело без намека на лишний вес - это победа и символ нашей власти над соблазнами сверхпотребления».
Мадонна (певица, то есть) над этой фразой лишь посмеялась бы, зато Св. Антоний вполне мог бы к ней присоединиться: борьба с искушениями посредством умертвщления плоти - это был его конек. Со своей (частично помертвевшей) плотью я тоже решил залезть в классическое гнездо потребительских соблазнов, фотографии последнего кутюра. И, надо сказать, почувствовал за собой нешуточную силу духа; ничто меня не привлекло. Видимо, современный культ неестественной худобы и впрямь имеет нечто общее с подвижничеством и способствует частичному просветлению.
Вы наверняка уже все видели, поэтому говорить много не стоит, но какой же забавный и беспомощный Tisci! Все костюмы старательно залиты деталями, как неудачный салат - майонезом. При этом акценты и художественность отсутствуют напрочь, только мастеровитость нарезки. Сложно представить себе что-то более удаленное от утонченности и элегантности (вот, разве что, Zahair Murad). Основатель Дома Givenchy пока что жив, и это единственная причина, по которой ему не приходиться вертеться в гробу, подобно бетономешалке. Очень жданные гостевые показы (Валли и ван Хельсен) от элегантности также далеки, но их хотя бы смотреть интересно.
Про показ Алайа стоило бы написать отдельно, вот только писать нечего - он был замечателен только тем, что это славное имя не появлялось в официальных расписаниях с начала 90х. Возвращению предшествовала мощная ПР-кампания ( к которой я имел глупость присоединиться), волна обсуждений и интервью, которые еще раз показали, что любые заявлния о непродажности являются еще одним способом себя продавать.
Одним словом, бороться с соблазнами стало как-то слишком легко, и это отрывает моду от религиозности, место которой она занимала последнее время. Точнее сказать, цепочка для меня выглядит длиннее - мода заменяла на бытовом уровне искусство и ритуал, которые последние полтора века постепенно заменяли религию. Если искусство окончательно из нее уйдет, то останется только выжженное пространство поп-культурных уорхоловских символов, которыми сложно утешаться. Или же утешаться в совсем пропащих местах (в США, кажется, дело обстоит таким образом), где религия и материализм сплелись в тошнотворный клубок без всякой надежды на жизнь будущую. Это все равно, что смотреть на иконы и твердо знать, что их значение не в изображении истинных лиц и событий (как представлялось в момент их написания) или в чудотворной силе, а только в художественности. Боюсь, что с этой точки зрения большинство из них сильно проигрывают.
Что происходит, когда убирают веру из сакрального искусства, а Бога - из Вселенной (и элегантность из жизни, добавлю от себя) подробно исследует любимый мною Джулиан Барнс в последней из переведенных книг («Нечего бояться»/ Nothing to Be Frightened of). Для него тема вращается вокруг отношения к смерти или, точнее, (не-) существования после нее. Надо полагать, что вопрос очень актуален и для моды, подавляющее большинство произведений которой предназначено на выброс или скорое забвение. Некоторая порция чуда тут не помешает, потому как избежать забвения - это уже чудо, забота любой религии. Моде никак нельзя терять сакральные претензии (или, хотя бы, претензии на авторитарность, столь характерные для Церквей), в чем я еще раз убедился, когда увидел, как ее шлаки могут убедительно имитировать Чистилище.
Где-то полгода назад я впервые в подробностях исследовал Торговый Центр. Не забежал на несколько минут, а по настоянию подружки подробно в нем полтора часа походил. А выходил потом из депрессии пару дней. Эти огромные пространства были заполнены людьми, которым для покупки свитера приходится трогать руками что-то безнадежно синтетическое. Издали это смотрится вполне пристойно, но на ощупь… Я даже сейчас помню это болотное ощущение. Это не то чтобы жизнь после смерти, но жизнь после моды - совершенно определенно. Выжженная земля, как те сумрачные поля, в которых Сетх снова и снова разделывает брата своего, Осириса, на восемь кусков. Вдобавок, дешевкой продукцию можно назвать только по сути: средняя цена, насколько я помню, была от 200 долларов. Причем некоторые из этих подземных жителей активно превращают в умертвий еще живые участки индустрии, заставляя дизайнеров за деньги отдавать свое имя в лапы их подручных. Вроде бы, для обитателей этих полей это должно быть за счастье. Никакому Данте такое не снилось.
Пока у меня вновь не закрылись так старательно расширенные докторами протоки, сверну-ка эту тему. Теперь умертвщление плоти и победа над консьюмеризмом кажется мне еще большим достоинством. Голодать и отказываться - вот благая цель, которая дает некоторую надежду от забвения. А еще неплохо было бы засунуть Тиши и еще кой-кого в это преддверие ада на недельку-другую. Пусть узнают страх божий.
Мадонна (певица, то есть) над этой фразой лишь посмеялась бы, зато Св. Антоний вполне мог бы к ней присоединиться: борьба с искушениями посредством умертвщления плоти - это был его конек. Со своей (частично помертвевшей) плотью я тоже решил залезть в классическое гнездо потребительских соблазнов, фотографии последнего кутюра. И, надо сказать, почувствовал за собой нешуточную силу духа; ничто меня не привлекло. Видимо, современный культ неестественной худобы и впрямь имеет нечто общее с подвижничеством и способствует частичному просветлению.
Вы наверняка уже все видели, поэтому говорить много не стоит, но какой же забавный и беспомощный Tisci! Все костюмы старательно залиты деталями, как неудачный салат - майонезом. При этом акценты и художественность отсутствуют напрочь, только мастеровитость нарезки. Сложно представить себе что-то более удаленное от утонченности и элегантности (вот, разве что, Zahair Murad). Основатель Дома Givenchy пока что жив, и это единственная причина, по которой ему не приходиться вертеться в гробу, подобно бетономешалке. Очень жданные гостевые показы (Валли и ван Хельсен) от элегантности также далеки, но их хотя бы смотреть интересно.
Про показ Алайа стоило бы написать отдельно, вот только писать нечего - он был замечателен только тем, что это славное имя не появлялось в официальных расписаниях с начала 90х. Возвращению предшествовала мощная ПР-кампания ( к которой я имел глупость присоединиться), волна обсуждений и интервью, которые еще раз показали, что любые заявлния о непродажности являются еще одним способом себя продавать.
Одним словом, бороться с соблазнами стало как-то слишком легко, и это отрывает моду от религиозности, место которой она занимала последнее время. Точнее сказать, цепочка для меня выглядит длиннее - мода заменяла на бытовом уровне искусство и ритуал, которые последние полтора века постепенно заменяли религию. Если искусство окончательно из нее уйдет, то останется только выжженное пространство поп-культурных уорхоловских символов, которыми сложно утешаться. Или же утешаться в совсем пропащих местах (в США, кажется, дело обстоит таким образом), где религия и материализм сплелись в тошнотворный клубок без всякой надежды на жизнь будущую. Это все равно, что смотреть на иконы и твердо знать, что их значение не в изображении истинных лиц и событий (как представлялось в момент их написания) или в чудотворной силе, а только в художественности. Боюсь, что с этой точки зрения большинство из них сильно проигрывают.
Что происходит, когда убирают веру из сакрального искусства, а Бога - из Вселенной (и элегантность из жизни, добавлю от себя) подробно исследует любимый мною Джулиан Барнс в последней из переведенных книг («Нечего бояться»/ Nothing to Be Frightened of). Для него тема вращается вокруг отношения к смерти или, точнее, (не-) существования после нее. Надо полагать, что вопрос очень актуален и для моды, подавляющее большинство произведений которой предназначено на выброс или скорое забвение. Некоторая порция чуда тут не помешает, потому как избежать забвения - это уже чудо, забота любой религии. Моде никак нельзя терять сакральные претензии (или, хотя бы, претензии на авторитарность, столь характерные для Церквей), в чем я еще раз убедился, когда увидел, как ее шлаки могут убедительно имитировать Чистилище.
Где-то полгода назад я впервые в подробностях исследовал Торговый Центр. Не забежал на несколько минут, а по настоянию подружки подробно в нем полтора часа походил. А выходил потом из депрессии пару дней. Эти огромные пространства были заполнены людьми, которым для покупки свитера приходится трогать руками что-то безнадежно синтетическое. Издали это смотрится вполне пристойно, но на ощупь… Я даже сейчас помню это болотное ощущение. Это не то чтобы жизнь после смерти, но жизнь после моды - совершенно определенно. Выжженная земля, как те сумрачные поля, в которых Сетх снова и снова разделывает брата своего, Осириса, на восемь кусков. Вдобавок, дешевкой продукцию можно назвать только по сути: средняя цена, насколько я помню, была от 200 долларов. Причем некоторые из этих подземных жителей активно превращают в умертвий еще живые участки индустрии, заставляя дизайнеров за деньги отдавать свое имя в лапы их подручных. Вроде бы, для обитателей этих полей это должно быть за счастье. Никакому Данте такое не снилось.
Пока у меня вновь не закрылись так старательно расширенные докторами протоки, сверну-ка эту тему. Теперь умертвщление плоти и победа над консьюмеризмом кажется мне еще большим достоинством. Голодать и отказываться - вот благая цель, которая дает некоторую надежду от забвения. А еще неплохо было бы засунуть Тиши и еще кой-кого в это преддверие ада на недельку-другую. Пусть узнают страх божий.