Отмечая лицейскую годовщину
По случаю лицейской годовщины 19 октября ст.ст. (31 окт. н.ст. в XIX веке и 1 ноября в XX) приведу сейчас не пушкинские стихи, а два замечательных стихотворения Пастернака (из "Стихов Юрия Живаго").
МАРТ
Солнце греет до седьмого пота,
И бушует, одурев, овраг.
Как у дюжей скотницы работа,
Дело у весны кипит в руках.
Чахнет снег и болен малокровьем
В веточках бессильно синих жил.
Но дымится жизнь в хлеву коровьем,
И здоровьем пышут зубья вил.
Эти ночи, эти дни и ночи!
Дробь капелей к середине дня,
Кровельных сосулек худосочье,
Ручейков бессонных болтовня!
Настежь всё, конюшня и коровник.
Голуби в снегу клюют овес,
И всего живитель и виновник -
Пахнет свежим воздухом навоз.
БАБЬЕ ЛЕТО
Лист смородины груб и матерчат.
В доме хохот и стёкла звенят,
В нём шинкуют, и квасят, и перчат,
И гвоздики кладут в маринад.
Лес забрасывает, как насмешник,
Этот шум на обрывистый склон,
Где сгоревший на солнце орешник
Словно жаром костра опалён.
Здесь дорога спускается в балку,
Здесь и высохших старых коряг,
И лоскутницы осени жалко,
Всё сметающей в этот овраг.
И того, что вселенная проще,
Чем иной полагает хитрец,
Что как в воду опущена роща,
Что приходит всему свой конец.
Что глазами бессмысленно хлопать,
Когда всё пред тобой сожжено
И осенняя белая копоть
Паутиною тянет в окно.
Ход из сада в заборе проломан
И теряется в березняке.
В доме смех и хозяйственный гомон,
Тот же гомон и смех вдалеке.
Оба стихотворения написаны в 1946 г. и объединяет их то, что их не стал публиковать К. Симонов в "Новом мире", главным редактором которого он тогда был. В частности, он никак не соглашался печатать "Бабье лето", ибо находил недопустимыми строки "Что приходит всему свой конец" и "Когда всё пред тобой сожжено". Точнее, он находил неприемлемыми слова "всему" и "всё":
"В "Бабьем лете" дело сложней. Подчеркнутые мной слова всему и всё в четвертой и пятой строфах - неприемлемы.
Они звучат горестным обобщением - всему конец, всё сожжено.
Если речь идет о том, что конец лету - то стихи для меня приемлемы. Если же их и подтекст и текст - что конец всему - то это для меня [не] приемлемо.
Что делать?
Надо попросить Пастернака заменить эти слова. Или во всяком случае слово "всё" в пятой строфе.
- Скажем
(я говорю для Вашей ориентировки)
"Когда лето уже сожжено"
или
"Что и лету приходит конец"
- Словом, если речь здесь о лете - то я думаю, что на поправку этих двух слов при всем моем пиетете к Пастернаку - он мог бы пойти.
Если же смысл как раз и есть во "всё сожжено" - то, конечно, он этих стихов поправлять не захочет и не будет.
А пока в этом виде придется с грустью отказаться от печатания стихов этих"
(К. Симонов - Л. Чуковской, 2 февраля 1947 г. Цит. по кн. Б. Сарнов. Сталин и писатели, том 3, гл. "Сталин и Платонов", стр. 963-64.)
Перед этим разразился в нашей критической печати большой скандал вокруг "Нового мира", опубликовавшего рассказ А. Платонова "Семья Иванова" ("Возвращение"). Собственно, Сарнов подробно анализирует ситуацию в журнале 46-47 гг., чтобы понять истинные причины антиплатоновской кампании и связывает с этим и отказ Симонова от стихов Пастернака. А Лидия Чуковская тогда заведовала в "Новом мире" отделом поэзии (по приглашению того же Симонова).
В "Марте" неприемлемым оказался... навоз.
Л. Чуковская писала тогда в дневнике:
"До семи часов ждала Кривицкого [зам. гл. ред. НМ. - А.Б.]... Нужна его резолюция. Это очень жаль, потому что он будет заново смотреть и цепляться.
Он спросил о Пастернаке. Я ему показала "Март", в котором совершенно уверена. И вдруг: это невозможно.
- Почему?
- Навоз! Всему живитель! Да это же целая философия!"
(там же, стр. 970).
Вот так. А ведь Пастернак вместе с Ахматовой прежде всего представлял пушкинскую традицию в русской поэзии зрелого XX века.
Поэт! не дорожи любовию народной.
Восторженных похвал пройдет минутный шум;
Услышишь суд глупца и смех толпы холодной,
Но ты останься тверд, спокоен и угрюм.
Ты царь: живи один. Дорогою свободной
Иди, куда влечет тебя свободный ум,
Усовершенствуя плоды любимых дум,
Не требуя наград за подвиг благородный.
Они в самом тебе. Ты сам свой высший суд;
Всех строже оценить умеешь ты свой труд.
Ты им доволен ли, взыскательный художник?
Доволен? Так пускай толпа его бранит
И плюет на алтарь, где твой огонь горит,
И в детской резвости колеблет твой треножник.
"Детская резвость", впрочем, бывает нередко страшной. И сонет - свидетельство глубокого отчаяния поэта, обреченного на непонимание.
МАРТ
Солнце греет до седьмого пота,
И бушует, одурев, овраг.
Как у дюжей скотницы работа,
Дело у весны кипит в руках.
Чахнет снег и болен малокровьем
В веточках бессильно синих жил.
Но дымится жизнь в хлеву коровьем,
И здоровьем пышут зубья вил.
Эти ночи, эти дни и ночи!
Дробь капелей к середине дня,
Кровельных сосулек худосочье,
Ручейков бессонных болтовня!
Настежь всё, конюшня и коровник.
Голуби в снегу клюют овес,
И всего живитель и виновник -
Пахнет свежим воздухом навоз.
БАБЬЕ ЛЕТО
Лист смородины груб и матерчат.
В доме хохот и стёкла звенят,
В нём шинкуют, и квасят, и перчат,
И гвоздики кладут в маринад.
Лес забрасывает, как насмешник,
Этот шум на обрывистый склон,
Где сгоревший на солнце орешник
Словно жаром костра опалён.
Здесь дорога спускается в балку,
Здесь и высохших старых коряг,
И лоскутницы осени жалко,
Всё сметающей в этот овраг.
И того, что вселенная проще,
Чем иной полагает хитрец,
Что как в воду опущена роща,
Что приходит всему свой конец.
Что глазами бессмысленно хлопать,
Когда всё пред тобой сожжено
И осенняя белая копоть
Паутиною тянет в окно.
Ход из сада в заборе проломан
И теряется в березняке.
В доме смех и хозяйственный гомон,
Тот же гомон и смех вдалеке.
Оба стихотворения написаны в 1946 г. и объединяет их то, что их не стал публиковать К. Симонов в "Новом мире", главным редактором которого он тогда был. В частности, он никак не соглашался печатать "Бабье лето", ибо находил недопустимыми строки "Что приходит всему свой конец" и "Когда всё пред тобой сожжено". Точнее, он находил неприемлемыми слова "всему" и "всё":
"В "Бабьем лете" дело сложней. Подчеркнутые мной слова всему и всё в четвертой и пятой строфах - неприемлемы.
Они звучат горестным обобщением - всему конец, всё сожжено.
Если речь идет о том, что конец лету - то стихи для меня приемлемы. Если же их и подтекст и текст - что конец всему - то это для меня [не] приемлемо.
Что делать?
Надо попросить Пастернака заменить эти слова. Или во всяком случае слово "всё" в пятой строфе.
- Скажем
(я говорю для Вашей ориентировки)
"Когда лето уже сожжено"
или
"Что и лету приходит конец"
- Словом, если речь здесь о лете - то я думаю, что на поправку этих двух слов при всем моем пиетете к Пастернаку - он мог бы пойти.
Если же смысл как раз и есть во "всё сожжено" - то, конечно, он этих стихов поправлять не захочет и не будет.
А пока в этом виде придется с грустью отказаться от печатания стихов этих"
(К. Симонов - Л. Чуковской, 2 февраля 1947 г. Цит. по кн. Б. Сарнов. Сталин и писатели, том 3, гл. "Сталин и Платонов", стр. 963-64.)
Перед этим разразился в нашей критической печати большой скандал вокруг "Нового мира", опубликовавшего рассказ А. Платонова "Семья Иванова" ("Возвращение"). Собственно, Сарнов подробно анализирует ситуацию в журнале 46-47 гг., чтобы понять истинные причины антиплатоновской кампании и связывает с этим и отказ Симонова от стихов Пастернака. А Лидия Чуковская тогда заведовала в "Новом мире" отделом поэзии (по приглашению того же Симонова).
В "Марте" неприемлемым оказался... навоз.
Л. Чуковская писала тогда в дневнике:
"До семи часов ждала Кривицкого [зам. гл. ред. НМ. - А.Б.]... Нужна его резолюция. Это очень жаль, потому что он будет заново смотреть и цепляться.
Он спросил о Пастернаке. Я ему показала "Март", в котором совершенно уверена. И вдруг: это невозможно.
- Почему?
- Навоз! Всему живитель! Да это же целая философия!"
(там же, стр. 970).
Вот так. А ведь Пастернак вместе с Ахматовой прежде всего представлял пушкинскую традицию в русской поэзии зрелого XX века.
Поэт! не дорожи любовию народной.
Восторженных похвал пройдет минутный шум;
Услышишь суд глупца и смех толпы холодной,
Но ты останься тверд, спокоен и угрюм.
Ты царь: живи один. Дорогою свободной
Иди, куда влечет тебя свободный ум,
Усовершенствуя плоды любимых дум,
Не требуя наград за подвиг благородный.
Они в самом тебе. Ты сам свой высший суд;
Всех строже оценить умеешь ты свой труд.
Ты им доволен ли, взыскательный художник?
Доволен? Так пускай толпа его бранит
И плюет на алтарь, где твой огонь горит,
И в детской резвости колеблет твой треножник.
"Детская резвость", впрочем, бывает нередко страшной. И сонет - свидетельство глубокого отчаяния поэта, обреченного на непонимание.