Два композитора
Вчера был День Рождения Д.Д. Шостаковича. 109 лет.
Я уже тут писал (и, кажется, не раз), что Шостакович не просто любимый композитор, а часть жизни. Но просто любить что-то (или кого-то) или, любя, осознавать это "что-то" (или этого "кого-то") частью жизни - две большие разницы, как говорят в Одессе. Любить можно спокойно и даже на расстоянии. Вот, например, Баха, Гайдна, Бетховена я просто спокойно люблю. А когда часть жизни... Куда более сложный феномен и конгломерат чувств.
И еще один композитор тоже часть жизни. Это Моцарт. Почему, я отчасти раскрыл.
Шостаковича я несколько раз видел на концертах, иногда весьма близко. Моцарта, разумеется, я, не будучи Вечным Жидом или графом Калиостро, видеть не мог, но был в тех городах, где ступала его "нога крылатая": Вена, Прага, Зальцбург, Болонья, Рим, Париж.
И на этих днях сочинения обоих странно переплелись.
Вчера были - Шестой квартет Шостаковича, который я как-то по-новому оценил и им проникся больше, чем раньше. Утонченная светлая лирика, весьма редкая (в таких масштабах) для Шостаковича; и после этого спонтанно возникло желание услышать моцартовский квартет Ля мажор, К. 464.
А сегодня с утра К. 387 Моцарта и - отчасти неожиданно для меня самого - 15 квартет Шостаковича.
Я очень давно его не переслушивал.
А ведь был на премьере, в Малом зале, 11 января 1975 года. Автор присутствовал и выглядел весьма неважно. Кажется, и на эстраду не подымался, встал после исполнения со своего кресла в зале и слегка судорожно поклонился. Если, конечно, мне не изменяет память.
На следующий день я записал в дневнике:
Вчера в Малом зале - 15 квартет Шостаковича, es-moll, op. 144.
Я вспомнил Тургенева: "Мне холодно... я зябну... и все они умерли, умерли".
Этот квартет - страшная вещь. Писать о нем нельзя, даже оскорбительно. В нем нет никакой изобразительности. Голая суть. Поэтому повторить его перед публикой было совершенно невозможно. Такую исповедь не прослушаешь два раза подряд.
"Да ведь ты думаешь всё про нашу теперешнюю землю! Да ведь наша теперешняя земля, может, сама-то биллион раз повторялась; ну, отживала, леденела, трескалась, разлагалась на составные начала..."
Все цитаты, которые я тут выписываю - слабые аналогии. Аскетизм квартета невероятен, почти жуток. То, что раньше (например, в 7 квартете, даже в 14-м) было полифонией, превращается в один голос (стремительные пассажи и трели у одного из инструментов).
Моцарт был глубоко прав, когда говорил: "Музыка даже в самых ужасных моментах должна чаровать душу", - ведь он-то испытывал то же, что слышится в 15 квартете, но все самые страшные его произведения необыкновенно красивы пластически (26 и 27 концерты, последние квартеты), они сперва очаровывают, только потом ужасают. Но кошмар и полное, катастрофическое одиночество те же, что у Шостаковича.
Не имею сейчас что-либо добавить, хотя есть тут некоторые ошибки философского, так сказать, свойства, и, вообще, я был тогда другой; и я сейчас с этим другим не во всем согласен.
(И тогда уже Шостакович вызвал тень Моцарта!)
А об этой музыке действительно лучше молчать. "Молчи, скрывайся и таи..."
В самом конце квартета всплыла в памяти строчка Ахматовой:
Все ушли и никто не вернулся.
Безнадежный и беспощадный es-moll.
Я уже тут писал (и, кажется, не раз), что Шостакович не просто любимый композитор, а часть жизни. Но просто любить что-то (или кого-то) или, любя, осознавать это "что-то" (или этого "кого-то") частью жизни - две большие разницы, как говорят в Одессе. Любить можно спокойно и даже на расстоянии. Вот, например, Баха, Гайдна, Бетховена я просто спокойно люблю. А когда часть жизни... Куда более сложный феномен и конгломерат чувств.
И еще один композитор тоже часть жизни. Это Моцарт. Почему, я отчасти раскрыл.
Шостаковича я несколько раз видел на концертах, иногда весьма близко. Моцарта, разумеется, я, не будучи Вечным Жидом или графом Калиостро, видеть не мог, но был в тех городах, где ступала его "нога крылатая": Вена, Прага, Зальцбург, Болонья, Рим, Париж.
И на этих днях сочинения обоих странно переплелись.
Вчера были - Шестой квартет Шостаковича, который я как-то по-новому оценил и им проникся больше, чем раньше. Утонченная светлая лирика, весьма редкая (в таких масштабах) для Шостаковича; и после этого спонтанно возникло желание услышать моцартовский квартет Ля мажор, К. 464.
А сегодня с утра К. 387 Моцарта и - отчасти неожиданно для меня самого - 15 квартет Шостаковича.
Я очень давно его не переслушивал.
А ведь был на премьере, в Малом зале, 11 января 1975 года. Автор присутствовал и выглядел весьма неважно. Кажется, и на эстраду не подымался, встал после исполнения со своего кресла в зале и слегка судорожно поклонился. Если, конечно, мне не изменяет память.
На следующий день я записал в дневнике:
Вчера в Малом зале - 15 квартет Шостаковича, es-moll, op. 144.
Я вспомнил Тургенева: "Мне холодно... я зябну... и все они умерли, умерли".
Этот квартет - страшная вещь. Писать о нем нельзя, даже оскорбительно. В нем нет никакой изобразительности. Голая суть. Поэтому повторить его перед публикой было совершенно невозможно. Такую исповедь не прослушаешь два раза подряд.
"Да ведь ты думаешь всё про нашу теперешнюю землю! Да ведь наша теперешняя земля, может, сама-то биллион раз повторялась; ну, отживала, леденела, трескалась, разлагалась на составные начала..."
Все цитаты, которые я тут выписываю - слабые аналогии. Аскетизм квартета невероятен, почти жуток. То, что раньше (например, в 7 квартете, даже в 14-м) было полифонией, превращается в один голос (стремительные пассажи и трели у одного из инструментов).
Моцарт был глубоко прав, когда говорил: "Музыка даже в самых ужасных моментах должна чаровать душу", - ведь он-то испытывал то же, что слышится в 15 квартете, но все самые страшные его произведения необыкновенно красивы пластически (26 и 27 концерты, последние квартеты), они сперва очаровывают, только потом ужасают. Но кошмар и полное, катастрофическое одиночество те же, что у Шостаковича.
Не имею сейчас что-либо добавить, хотя есть тут некоторые ошибки философского, так сказать, свойства, и, вообще, я был тогда другой; и я сейчас с этим другим не во всем согласен.
(И тогда уже Шостакович вызвал тень Моцарта!)
А об этой музыке действительно лучше молчать. "Молчи, скрывайся и таи..."
В самом конце квартета всплыла в памяти строчка Ахматовой:
Все ушли и никто не вернулся.
Безнадежный и беспощадный es-moll.