Завтра исполняется 35 лет со дня смерти моей бабушки, Ульяны Константиновны Белоусовой, в девичестве Луковниковой (1897-1980).
В моем архиве сохранилась вот такая ее фотография:
Если я не ошибаюсь, бабушка училась тогда на Бестужевских курсах. Кому-то она эту фотографию дарила, но надпись я не смог разобрать. Вижу только, что написано "от Ули" и стоит год - 1917, т.е. ей тут около 20 лет.
Она, увы, не доучилась, так как произошли всем известные события. Могла бы написать про себя то же, что Ахматова:
Меня, как реку,
Суровая эпоха повернула.
Мне подменили жизнь. В другое русло,
Мимо другого потекла она,
И я своих не знаю берегов.
О, как я много зрелищ пропустила,
И занавес вздымался без меня
И так же падал. Сколько я друзей
Своих ни разу в жизни не встречала,
И сколько очертаний городов
Из глаз моих могли бы вызвать слезы,
А я один на свете город знаю
И ощупью его во сне найду.
Бабушка знала "один город" - это был город ее детства, Торжок. Кстати, в Петербурге-Ленинграде она так и не побывала, не говоря уж о всяких заграницах.
Она была третьим ребенком в многодетной семье. Всего было 10 человек детей, младший родился в 1911 году. А двумя годами позже случилось страшное несчастье: умерла в возрасте 37 лет их мама, Ольга Николаевна.
Бабушка рассказывала мне такую мистическую и трагическую историю.
Ольга Николаевна собиралась в Петербург: навестить учившегося там старшего сына Степана (потом он стал талантливым авиаконструктором и погиб в сталинских застенках в 1937 году). И в тот момент, когда уже подъехал извозчик, чтобы отвезти ее на вокзал, неожиданно упала икона, образ, которым маму и отца бабушки благословляли при венчании.
"Ольга, - сказала ей свекровь, - не езди! Это дурной знак, быть беде". Но как не ехать, когда уже извозчик ждет!
Поехала. И через несколько дней получают телеграмму, что мама тяжело больна, находится в больнице в Петербурге.
Моя бабушка пошла тут же в церковь и стала горячо молиться, чтобы мама скорее выздоровела. И тут, словно из-под земли, выросла рядом с нею черная монашка и прошептала: "Не молись, милая, за здравие, а молись за упокой". И на следующий день, а может быть, и в этот же день, пришла телеграмма: "Мама скончалась".
Позже выяснилось, что в Петербурге она сделала неудачный аборт.
Отец женился вторично, и мачеха оказалась классической сказочной злой мачехой. В доме разыгрывались сцены, достойные пера Горького. Так однажды бабушку и совсем малолетних детей мачеха не пускала в дом в страшный ливень, в грозу. Малыш простудился и едва потом не умер от воспаления легких.
Другая трагедия произошла уже в 1922 году, когда в 29 лет от туберкулеза умер муж бабушки, мой дед, которого она безумно любила и уважала и о котором я тут немного
писал.
Всю жизнь бабушка проработала в школе, была прекрасным педагогом. Если у меня и есть какие-то педагогические способности, то от нее. Ну и от деда, конечно.
Она весьма пристально следила за моим воспитанием. Собственно, ей в огромной степени я обязан тем, что не стал барахлом.
Мы любили с нею читать друг другу вслух. Читали по очереди (по актам) хроники Шекспира, исторические трагедии А.К. Толстого (особенно я запомнил, как длинным зимним вечером однажды - мамы не было дома - мы читали "Смерть Иоанна Грозного"). Читали Гоголя, Пушкина.
Семья, в которой росла бабушка, была мещанской. Не богатой, но вполне достаточной. Старшие дети получили образование, мальчики (два старших бабушкиных брата) учились в реальном училище, а бабушка (она была старшей из дочерей) - в гимназии. Семья была весьма просвещенной. Со стороны мамы, Ольги Николаевны (в девичестве Кочеровой), были весьма интересные родственники. Не дворяне, а, как говорила бабушка, хуторяне, имевшие некую усадьбу, выезд, какую-то прислугу. И бабушкина семья водила дружбу с домом Бадигиных (из этого дома вышел известный полярный исследователь К.С. Бадигин). Интересно в этой связи заметить, что из этого же дома происходила одна из самых близких маминых подруг - Лидия Михайловна Васильева; она вышла замуж за нашего очень известного ученого, врача и биолога, Петра Сергеевича Васильева (1907-1992), долгое время работавшего в Институте переливания крови. Эту семью, которую все мы очень любили, мама называла "святым семейством". Это были, между прочим, глубоко религиозные и истинно православные люди. Петр Сергеевич был сам из рода Абрикосовых. Тех самых.
Кстати, по поводу православия. Как я уже тут где-то писал, бабушка естественно воспитывалась как православная христианка, но, правда, терпеть потом не могла тех, кто афишировал свою "богомольность". И - никогда никакого антисемитизма. Более того, среди ее гимназических подруг были представительницы еврейских новоторжских семей - Бекрицких и Нейман. Одну из этих подруг знал и я: это была весьма интересная дама Мария Семеновна Нейман (Маня Нейман, как звала ее бабушка), которая нередко бывала у нас в гостях.
Когда у нас собирались бабушкины друзья, то они предавались воспоминаниям, перебирали гимназические годы, засиживались иной раз допоздна, и мама тогда шепотом спрашивала меня: "Ну, Лешка, до какого класса гимназии они дошли?". "Кажется, до четвертого", - отвечал я неуверенно.
***
Работу бабушка бросила, можно сказать, из-за меня. Переехала после моего рождения в Москву, чтобы помогать маме, растившей меня без отца. Дорого обошлись ей военные годы, когда она жила в эвакуации. Людей, не разбирая, как говорится, пола и возраста, бросали на самые тяжелые работы. Приходилось женщинам, учителям, даже вагоны с лесом разгружать. В 44 года бабушка уже страдала тяжелой формой гипертонии. Но организм был крепкий, а воля железная.
Слегла она уже только в 1975 году, поздней осенью, после своего 78-го дня рождения. И тогда же, в начале ноября, чуть не умерла у меня на руках (а мама была в те дни в командировке в Чехословакии). Врачи скорой провели у нее почти всю ночь. Спасли. И после этого она еще прожила почти пять лет, и мы могли даже ее на дачу вывозить, где она начинала чуть-чуть ходить по дому и по участку. Сидели с нею мы с мамой моей по очереди. Основная тяжесть была, разумеется, на маме, но когда она уезжала, сиделкой был я. Иногда помогала мамина сестра. Мне одна из маминых подруг, сама врач, как-то даже сделала комплимент, что не каждый, как я, может так уверенно "вести", тяжелую больную. Но иной раз выдержка мне изменяла (как и потом с больной мамой), чего я себе никогда не прощу.
PS. Некоторые подробности о семье бабушки в Торжке можно найти
здесь.