134 & 125
Сегодня, 28 ноября, исполняется 134 года со дня рождения Александра Блока - величайшего русского поэта XX века.
Равенна
Всё, что минутно, всё, что бренно,
Похоронила ты в веках.
Ты, как младенец, спишь, Равенна,
У сонной вечности в руках.
Рабы сквозь римские ворота
Уже не ввозят мозаик.
И догорает позолота
В стенах прохладных базилик.
От медленных лобзаний влаги
Нежнее грубый свод гробниц,
Где зеленеют саркофаги
Святых монахов и цариц.
Безмолвны гробовые залы,
Тенист и хладен их порог,
Чтоб черный взор блаженной Галлы,
Проснувшись, камня не прожег.
Военной брани и обиды
Забыт и стерт кровавый след,
Чтобы воскресший глас Плакиды
Не пел страстей протекших лет.
Далёко отступило море,
И розы оцепили вал,
Чтоб спящий в гробе Теодорих
О буре жизни не мечтал.
А виноградные пустыни,
Дома и люди - всё гроба.
Лишь медь торжественной латыни
Поет на плитах, как труба.
Лишь в пристальном и тихом взоре
Равеннских девушек, порой,
Печаль о невозвратном море
Проходит робкой чередой.
Лишь по ночам, склонясь к долинам,
Ведя векам грядущим счет,
Тень Данта с профилем орлиным
О Новой Жизни мне поет.
Май-июнь 1909
Базилика S. Vitaly
Мавзолей Галлы Палладии
Базилика S. Apolinari Nuovo
Гробница Данте
Дворец Теодориха
Сегодня же 125 лет со дня рождения профессора Дмитрия Анатольевича Сабинина, о котором я тут не раз писал.
Приведу начало воспоминаний о нем его дочери, Марины Дмитриевны Сабининой, музыковеда, профессора Московской консерватории.
"Не мне, искусствоведу, рассуждать о вкладе отца в науку, о его бескомпромиссной преданности научной истине или хотя бы трогательно заботливом отношении к ученикам. Право говорить и писать обо всем этом принадлежит тем, кого он учил, с кем сотрудничал, или даже полемизировал по проблемам биологии. Ограничусь воспоминаниями чисто личными, субъективными, отдельными штрихами его человеческого портрета, причем попробую избегать понятий чересчур "модных" - доброта, совестливость, честность, порядочность. Вместо благородной патины традиций за последнее время на них налипли следы прикосновений грязных, недостойных рук...
Доброта? Да, конечно, отец был очень добрым, внутренне очень мягким человеком. Но там, где видел глупость и бездарность, пошлость и невежественность, циничный, корыстный подход к делу, он мог быть и беспощадно колким, язвительным. Бранных слов, включая сравнительно невинные, не употреблял никогда... Однако и в пределах полной корректности умел мимикой, голосом, улыбкой показать собеседнику, что тот ему смешон, неприятен, вызывает презрение. Вероятно именно подчеркнуто вежливая форма речи при этом производила убийственный эффект.
Честность, порядочность? Но они входили в моральный кодекс, обязательный для каждого русского интеллигента, а отец по крови, воспитанию, духу семьи был настоящим русским интеллигентом. Правда, сегодня уцелели лишь немногие представители таковых, однако самый тип хорошо известен по русской литературной классике, что позволяет сосредоточиться на индивидуальных, неординарных чертах отцовского характера и жизнеповедения. Извинившись за неуклюжие неологизмы, назову их - антивещизм, антикарьеризм и античинопочитание.
Антивещизм - принципиальный, упрямый и безоговорочный. Антикарьеризм - опять же принципиальный, окрасивший всю его биографию и, понятно, не сделавшей ее легче. Наконец, античинопочитание - смежное и тесно связанное с антикарьеризмом свойство, основанное на внутренней свободе, самоуважении и независимости ума, которые, естественно, предполагали уважение к другой личности (даже ребенку, зеленому юнцу-студенту) и повышенную деликатность обращения с малыми и слабыми мира сего".
(М.Д. Сабинина. Мой отец //Д.А. Сабинин в воспоминаниях современников. - М.: Наука, 1992. - С. 40-49.)
Равенна
Всё, что минутно, всё, что бренно,
Похоронила ты в веках.
Ты, как младенец, спишь, Равенна,
У сонной вечности в руках.
Рабы сквозь римские ворота
Уже не ввозят мозаик.
И догорает позолота
В стенах прохладных базилик.
От медленных лобзаний влаги
Нежнее грубый свод гробниц,
Где зеленеют саркофаги
Святых монахов и цариц.
Безмолвны гробовые залы,
Тенист и хладен их порог,
Чтоб черный взор блаженной Галлы,
Проснувшись, камня не прожег.
Военной брани и обиды
Забыт и стерт кровавый след,
Чтобы воскресший глас Плакиды
Не пел страстей протекших лет.
Далёко отступило море,
И розы оцепили вал,
Чтоб спящий в гробе Теодорих
О буре жизни не мечтал.
А виноградные пустыни,
Дома и люди - всё гроба.
Лишь медь торжественной латыни
Поет на плитах, как труба.
Лишь в пристальном и тихом взоре
Равеннских девушек, порой,
Печаль о невозвратном море
Проходит робкой чередой.
Лишь по ночам, склонясь к долинам,
Ведя векам грядущим счет,
Тень Данта с профилем орлиным
О Новой Жизни мне поет.
Май-июнь 1909
Базилика S. Vitaly
Мавзолей Галлы Палладии
Базилика S. Apolinari Nuovo
Гробница Данте
Дворец Теодориха
Сегодня же 125 лет со дня рождения профессора Дмитрия Анатольевича Сабинина, о котором я тут не раз писал.
Приведу начало воспоминаний о нем его дочери, Марины Дмитриевны Сабининой, музыковеда, профессора Московской консерватории.
"Не мне, искусствоведу, рассуждать о вкладе отца в науку, о его бескомпромиссной преданности научной истине или хотя бы трогательно заботливом отношении к ученикам. Право говорить и писать обо всем этом принадлежит тем, кого он учил, с кем сотрудничал, или даже полемизировал по проблемам биологии. Ограничусь воспоминаниями чисто личными, субъективными, отдельными штрихами его человеческого портрета, причем попробую избегать понятий чересчур "модных" - доброта, совестливость, честность, порядочность. Вместо благородной патины традиций за последнее время на них налипли следы прикосновений грязных, недостойных рук...
Доброта? Да, конечно, отец был очень добрым, внутренне очень мягким человеком. Но там, где видел глупость и бездарность, пошлость и невежественность, циничный, корыстный подход к делу, он мог быть и беспощадно колким, язвительным. Бранных слов, включая сравнительно невинные, не употреблял никогда... Однако и в пределах полной корректности умел мимикой, голосом, улыбкой показать собеседнику, что тот ему смешон, неприятен, вызывает презрение. Вероятно именно подчеркнуто вежливая форма речи при этом производила убийственный эффект.
Честность, порядочность? Но они входили в моральный кодекс, обязательный для каждого русского интеллигента, а отец по крови, воспитанию, духу семьи был настоящим русским интеллигентом. Правда, сегодня уцелели лишь немногие представители таковых, однако самый тип хорошо известен по русской литературной классике, что позволяет сосредоточиться на индивидуальных, неординарных чертах отцовского характера и жизнеповедения. Извинившись за неуклюжие неологизмы, назову их - антивещизм, антикарьеризм и античинопочитание.
Антивещизм - принципиальный, упрямый и безоговорочный. Антикарьеризм - опять же принципиальный, окрасивший всю его биографию и, понятно, не сделавшей ее легче. Наконец, античинопочитание - смежное и тесно связанное с антикарьеризмом свойство, основанное на внутренней свободе, самоуважении и независимости ума, которые, естественно, предполагали уважение к другой личности (даже ребенку, зеленому юнцу-студенту) и повышенную деликатность обращения с малыми и слабыми мира сего".
(М.Д. Сабинина. Мой отец //Д.А. Сабинин в воспоминаниях современников. - М.: Наука, 1992. - С. 40-49.)