Гендель
"Тут дверь ложи отворилась, и вошел - я узнал его лишь со второго взгляда - Моцарт, без косицы, не в штанах до колен, не в башмаках с пряжками, а современно одетый.
Он сел совсем рядом со мной, я чуть не дотронулся до него и не задержал его, чтобы он
не замарался кровью, вытекшей на пол из груди Гермины. Он сел и сосредоточенно
занялся какими-то стоявшими вокруг небольшими аппаратами и приборами, он очень
озабоченно орудовал какими-то винтами и рычагами, и я с восхищением смотрел на его
ловкие, быстрые пальцы, которые рад был увидеть хотя бы разок, над фортепианными
клавишами. Задумчиво глядел я на него, вернее, не задумчиво, а мечтательно, целиком
уйдя в созерцанье его прекрасных, умных рук, отогретый и немного испуганный чувством
его близости. Что, собственно, он тут делал, что подкручивал и налаживал, - на это я
совсем не обращал внимания.
А устанавливал он и настраивал радиоприемник, и теперь включил громкоговоритель и
сказал: «Это Мюнхен, передают фа мажорный Кончерто гроссо Генделя».
И правда, к моему неописуемому изумлению и ужасу, дьявольская жестяная воронка
выплюнула ту смесь бронхиальной мокроты. и жеваной резины, которую
называют музыкой владельцы граммофонов и абоненты радио, - а за мутной
слизью и хрипами, как за корой грязи старую, великолепную картину, можно было и в самом деле различить благородный строй этой божественной музыки ее царственный лад, ее холодное и глубокое дыханье, ее широкое струнное полнозвучье.
«Боже, - воскликнул я в ужасе, - что вы делаете, Моцарт? Неужели вы не в шутку
обрушиваете на себя и на меня эту гадость, не в шутку напускаете на нас этот мерзкий
прибор, триумф нашей эпохи, ее последнее победоносное оружие в истребительной, войне против искусства? Неужели без этого нельзя обойтись, Моцарт?»
О, как рассмеялся тут этот жуткий собеседник, каким холодным, беззвучным и в то же
время всеразрушающим смехом! С искренним удовольствием наблюдал он за моими
муками, вертел проклятые винтики, передвигал жестяную воронку. Смеясь, продолжал
цедить обезображенную, обездушенную и отравленную музыку, смеясь, отвечал мне:
- Не надо пафоса, соседушка! Кстати, вы обратили внимание на это ритардандо? Находка, а? Ну, так вот, впустите-ка в себя, нетерпеливый вы человек, идею этого ритардандо, - слышите басы? Они шествуют, как боги, - и пусть эта находка старика Генделя проймет и успокоит ваше беспокойное сердце! Вслушайтесь, человечишка, вслушайтесь без патетики и без насмешки, как за покровом этого смешного прибора, покровом и правда безнадежно дурацким, маячит далекий образ этой музыки богов! Прислушайтесь, тут можно кое-чему поучиться. Заметьте как этот сумасшедший рупор делает, казалось бы, глупейшую, бесполезнейшую и запретнейшую на свете вещь, как он глупо, грубо и наобум швыряет исполняемую где-то музыку, к тому же уродуя ее, в самые чуждые, самые неподходящие для нее места - и как он все-таки не может убить изначальный дух этой музыки, как демонстрирует он на ней лишь беспомощность собственной техники, лишь собственное бездуховное делячество! Прислушайтесь, человечишка, хорошенько, вам это необходимо!"
(Г. Гессе. Степной волк/перевод С. Апта.)
См. http://alexis-bis.livejournal.com/15698.html
Но какое царственное величие! "Вы, нынешние, ну-тка!".
Он сел совсем рядом со мной, я чуть не дотронулся до него и не задержал его, чтобы он
не замарался кровью, вытекшей на пол из груди Гермины. Он сел и сосредоточенно
занялся какими-то стоявшими вокруг небольшими аппаратами и приборами, он очень
озабоченно орудовал какими-то винтами и рычагами, и я с восхищением смотрел на его
ловкие, быстрые пальцы, которые рад был увидеть хотя бы разок, над фортепианными
клавишами. Задумчиво глядел я на него, вернее, не задумчиво, а мечтательно, целиком
уйдя в созерцанье его прекрасных, умных рук, отогретый и немного испуганный чувством
его близости. Что, собственно, он тут делал, что подкручивал и налаживал, - на это я
совсем не обращал внимания.
А устанавливал он и настраивал радиоприемник, и теперь включил громкоговоритель и
сказал: «Это Мюнхен, передают фа мажорный Кончерто гроссо Генделя».
И правда, к моему неописуемому изумлению и ужасу, дьявольская жестяная воронка
выплюнула ту смесь бронхиальной мокроты. и жеваной резины, которую
называют музыкой владельцы граммофонов и абоненты радио, - а за мутной
слизью и хрипами, как за корой грязи старую, великолепную картину, можно было и в самом деле различить благородный строй этой божественной музыки ее царственный лад, ее холодное и глубокое дыханье, ее широкое струнное полнозвучье.
«Боже, - воскликнул я в ужасе, - что вы делаете, Моцарт? Неужели вы не в шутку
обрушиваете на себя и на меня эту гадость, не в шутку напускаете на нас этот мерзкий
прибор, триумф нашей эпохи, ее последнее победоносное оружие в истребительной, войне против искусства? Неужели без этого нельзя обойтись, Моцарт?»
О, как рассмеялся тут этот жуткий собеседник, каким холодным, беззвучным и в то же
время всеразрушающим смехом! С искренним удовольствием наблюдал он за моими
муками, вертел проклятые винтики, передвигал жестяную воронку. Смеясь, продолжал
цедить обезображенную, обездушенную и отравленную музыку, смеясь, отвечал мне:
- Не надо пафоса, соседушка! Кстати, вы обратили внимание на это ритардандо? Находка, а? Ну, так вот, впустите-ка в себя, нетерпеливый вы человек, идею этого ритардандо, - слышите басы? Они шествуют, как боги, - и пусть эта находка старика Генделя проймет и успокоит ваше беспокойное сердце! Вслушайтесь, человечишка, вслушайтесь без патетики и без насмешки, как за покровом этого смешного прибора, покровом и правда безнадежно дурацким, маячит далекий образ этой музыки богов! Прислушайтесь, тут можно кое-чему поучиться. Заметьте как этот сумасшедший рупор делает, казалось бы, глупейшую, бесполезнейшую и запретнейшую на свете вещь, как он глупо, грубо и наобум швыряет исполняемую где-то музыку, к тому же уродуя ее, в самые чуждые, самые неподходящие для нее места - и как он все-таки не может убить изначальный дух этой музыки, как демонстрирует он на ней лишь беспомощность собственной техники, лишь собственное бездуховное делячество! Прислушайтесь, человечишка, хорошенько, вам это необходимо!"
(Г. Гессе. Степной волк/перевод С. Апта.)
См. http://alexis-bis.livejournal.com/15698.html
Но какое царственное величие! "Вы, нынешние, ну-тка!".