Увидеть Кёнигсберг и умереть по-русски
92 года назад, 1 июня 1922 года, состоялось официальное открытие первой в СССР международной авиалинии “Москва - Кёнигсберг”. Из знаменитостей её “испытали” любители экстремальных удовольствий - две влюблённые пары: советские поэты и их роковые женщины.
Ложился под поезд, резал вены, вешался
Они были обречены на любовь - американская дива и поэт из рязанской деревни. Госпожа Дункан “заразилась” русской революцией и приехала в Москву. Большой театр рукоплескал босой танцовщице в полупрозрачном хитоне, без лифа и трико. Это было пикантно.
44-летняя Айседора и 26-летний Есенин встретились на вечеринке. Страсть вспыхнула ярким пламенем. Она не говорила по-русски, он знал по-английски только “сода-виски”, но оба без оглядки бросились в любовный омут. Поэт был буйным во хмелю и лупцевал свою даму, почём зря, а назавтра плакал, уткнувшись ей в колени.
Она всё терпела и прощала. Но однажды, будучи навеселе, исполнила танец с розовым шарфом, как с “партнёром”, - сломала ему хребет и сдавила горло, а “труп” распластала на ковре. И с тех пор стала выступать под “Похоронный марш” Шопена. От этой пары веяло неотвратимостью катастрофы.
Утром 10 мая 1922 года на аэродроме имени Троцкого Айседора и Сергей сели в аэроплан “Фоккер” в качестве супругов. Их ожидало мировое турне. А вечером Кёнигсберг ликовал, встречая “икаров” советских и международных авиалиний, - море цветов, успех, большая пресса! Но молодожёнов угнетали мрачные предчувствия, что этот перелёт станет началом конца для них обоих.
Замелькали города Европы и Америки. Газета “Нью-Йорк уорлд” писала:
“Вошёл муж мадам Дункан. Он выглядит мальчишкой, который был бы отличным полузащитником в любой футбольной команде”.
Первый поэт России уязвлён, он задирает официоз и впадает в запои. В Париже его нашли висящим на люстре и успели спасти. Но он учинил дебош, круша в отеле зеркала, и горемычная Айседора определила мужа в психбольницу.
Есенин проехал по миру, как в чаду, а, вернувшись в Москву, уже не считал себя мужем мадам Дункан - ушёл, ничего не взяв. Отныне единственная любовь поэта - его “чёрный человек”. Айседоре от отчаяния не хотелось жить. “Я вишу на конце верёвки”, - сказала она и улетела в Париж.
К концу 1925 года решение “уйти” стало у Есенина маниакальным. Доконали его жёны, дети и “коммуной вздыбленная Русь”. Он ложился под поезд, бросался из окна, резал вены и закалывал себя кухонным ножом. 28 декабря его нашли в Ленинграде висящим на трубе парового отопления в номере “Англетера”, где он когда-то бывал с Айседорой. А она, узнав о трагедии, в Ницце топилась в море и была спасена. Но в Париже её любимый красный шарф одним концом попал в колесо автомобиля и, резко затянувшись, сломал ей шею...
Хотел прыгнуть без парашюта
Новый 1923 год Владимир Маяковский встретил в одиночестве. Поэт переживал личную драму - Лиля Брик, вьющая из него верёвки, дала отставку. Но, сменив гнев на милость, решила 3 июля лететь в Берлин - вместе с ним и мужем Осей.
Маяковского называли певцом любви-шторма. И теперь, в аэроплане “Фоккер-3”, рождались бравурные строфы:
“Сердце, чаще! / Мотору вторь. / Слились сладчайше / я и мотор: / “Крылья Икар / в скалы низверг, / чтоб воздух-река / тёк в Кёнигсберг””.
Поэт воспевал идею воздухоплавания. За штурвалом - знакомый пилот Шебанов, внизу - облака, в крови играет адреналин.
“Что же - для того конец крылам Икариным, / человечество затем трудом заводов никло, - / чтобы этакий Владимир Маяковский, барином, / Кёнигсбергами распархивался на каникулы?!”
Рядом с ним - она, разрушительница моральных устоев. Её греховность ей к лицу, а его чувства к ней, как всегда - мощные, огромные, шумные.
“Мы взлетели, но ещё - не слишком. / Если надо к Марсам дуги выгнуть - / сделай милость, дай отдать мою жизни?шку. / Хочешь, вниз с трёх тысяч метров прыгну?!”
Самолёт приземлился в Девау, из Кёнигсберга компания поехала в Берлин. Отношения поэта и его Музы покатились под откос, а вокруг - гнетущая атмосфера, травля. Маяковский снова летал в Европу с пилотом Шебановым, и они “весь вечер толкались по Кёнигсбергу”, потом зашли в кафе поужинать.
Этот вояж усугубил хандру, и началась игра со смертью. Три раза Владимир Владимирович крутил барабан “русской рулетки” - три осечки. Но настало 14 апреля 1930 года - “Ваше слово, товарищ маузер!”
Лиля Брик старела, но до конца своих дней носила маникюр и ела кровавые бифштексы.
“Приснился сон, - написала она в дневнике, - я сержусь на Володю за то, что он застрелился, а он так ласково вкладывает мне в руку крошечный пистолет и говорит: “Всё равно ты то же самое сделаешь”.
Сон оказался вещим. Прикованная к постели 86-летняя Лиля Юрьевна после двух попыток самоубийства приняла смертельную дозу снотворного.
Спасибо!
Ложился под поезд, резал вены, вешался
Они были обречены на любовь - американская дива и поэт из рязанской деревни. Госпожа Дункан “заразилась” русской революцией и приехала в Москву. Большой театр рукоплескал босой танцовщице в полупрозрачном хитоне, без лифа и трико. Это было пикантно.
44-летняя Айседора и 26-летний Есенин встретились на вечеринке. Страсть вспыхнула ярким пламенем. Она не говорила по-русски, он знал по-английски только “сода-виски”, но оба без оглядки бросились в любовный омут. Поэт был буйным во хмелю и лупцевал свою даму, почём зря, а назавтра плакал, уткнувшись ей в колени.
Она всё терпела и прощала. Но однажды, будучи навеселе, исполнила танец с розовым шарфом, как с “партнёром”, - сломала ему хребет и сдавила горло, а “труп” распластала на ковре. И с тех пор стала выступать под “Похоронный марш” Шопена. От этой пары веяло неотвратимостью катастрофы.
Утром 10 мая 1922 года на аэродроме имени Троцкого Айседора и Сергей сели в аэроплан “Фоккер” в качестве супругов. Их ожидало мировое турне. А вечером Кёнигсберг ликовал, встречая “икаров” советских и международных авиалиний, - море цветов, успех, большая пресса! Но молодожёнов угнетали мрачные предчувствия, что этот перелёт станет началом конца для них обоих.
Замелькали города Европы и Америки. Газета “Нью-Йорк уорлд” писала:
“Вошёл муж мадам Дункан. Он выглядит мальчишкой, который был бы отличным полузащитником в любой футбольной команде”.
Первый поэт России уязвлён, он задирает официоз и впадает в запои. В Париже его нашли висящим на люстре и успели спасти. Но он учинил дебош, круша в отеле зеркала, и горемычная Айседора определила мужа в психбольницу.
Есенин проехал по миру, как в чаду, а, вернувшись в Москву, уже не считал себя мужем мадам Дункан - ушёл, ничего не взяв. Отныне единственная любовь поэта - его “чёрный человек”. Айседоре от отчаяния не хотелось жить. “Я вишу на конце верёвки”, - сказала она и улетела в Париж.
К концу 1925 года решение “уйти” стало у Есенина маниакальным. Доконали его жёны, дети и “коммуной вздыбленная Русь”. Он ложился под поезд, бросался из окна, резал вены и закалывал себя кухонным ножом. 28 декабря его нашли в Ленинграде висящим на трубе парового отопления в номере “Англетера”, где он когда-то бывал с Айседорой. А она, узнав о трагедии, в Ницце топилась в море и была спасена. Но в Париже её любимый красный шарф одним концом попал в колесо автомобиля и, резко затянувшись, сломал ей шею...
Хотел прыгнуть без парашюта
Новый 1923 год Владимир Маяковский встретил в одиночестве. Поэт переживал личную драму - Лиля Брик, вьющая из него верёвки, дала отставку. Но, сменив гнев на милость, решила 3 июля лететь в Берлин - вместе с ним и мужем Осей.
Маяковского называли певцом любви-шторма. И теперь, в аэроплане “Фоккер-3”, рождались бравурные строфы:
“Сердце, чаще! / Мотору вторь. / Слились сладчайше / я и мотор: / “Крылья Икар / в скалы низверг, / чтоб воздух-река / тёк в Кёнигсберг””.
Поэт воспевал идею воздухоплавания. За штурвалом - знакомый пилот Шебанов, внизу - облака, в крови играет адреналин.
“Что же - для того конец крылам Икариным, / человечество затем трудом заводов никло, - / чтобы этакий Владимир Маяковский, барином, / Кёнигсбергами распархивался на каникулы?!”
Рядом с ним - она, разрушительница моральных устоев. Её греховность ей к лицу, а его чувства к ней, как всегда - мощные, огромные, шумные.
“Мы взлетели, но ещё - не слишком. / Если надо к Марсам дуги выгнуть - / сделай милость, дай отдать мою жизни?шку. / Хочешь, вниз с трёх тысяч метров прыгну?!”
Самолёт приземлился в Девау, из Кёнигсберга компания поехала в Берлин. Отношения поэта и его Музы покатились под откос, а вокруг - гнетущая атмосфера, травля. Маяковский снова летал в Европу с пилотом Шебановым, и они “весь вечер толкались по Кёнигсбергу”, потом зашли в кафе поужинать.
Этот вояж усугубил хандру, и началась игра со смертью. Три раза Владимир Владимирович крутил барабан “русской рулетки” - три осечки. Но настало 14 апреля 1930 года - “Ваше слово, товарищ маузер!”
Лиля Брик старела, но до конца своих дней носила маникюр и ела кровавые бифштексы.
“Приснился сон, - написала она в дневнике, - я сержусь на Володю за то, что он застрелился, а он так ласково вкладывает мне в руку крошечный пистолет и говорит: “Всё равно ты то же самое сделаешь”.
Сон оказался вещим. Прикованная к постели 86-летняя Лиля Юрьевна после двух попыток самоубийства приняла смертельную дозу снотворного.
Спасибо!