Читаем несоветские (уральские, сибирские) газеты 1918 г.! Слава Az Nevtelen!

[abc1918]

Мой постоянно удивляющий меня френд Az Nevtelen,  который обладает замечательными навыками поисковика,  разместил недавно в одном почти умирающем сообществе, куда нынче мало кто заходит, очень полезные и познавателные записи. И главная их польза в том, что благодаря моему френду теперь мы здесь, в ЖЖ, можем окунуться в информационную атмосферу лета 1918 г.,  в которой существовал  тогдашний сибирский обыватель. Короче: мы можем почитать некоторые сибирские газеты.  К сожалению,  какие-то технические проблемы не позволили мне сделать перепост, поэтому эту запись я формирую простым копированием.  Листать газету, открывающуюся по ссылке, можно переставляя в адресной строке номера страниц. Завтра следующая порция. Рекомендую перепост.

В Екатеринбурге. (От нашего специального корреспондента). // Власть народа. Челябинск, 1918. №14, 19 июня. с. 2.
В своей первой корреспонденции я познакомил читателя с продовольственным положением Екатеринбурга. Теперь я напишу, что творится у нас со времени первого чехо-словацкого выступления.
29 мая в Екатеринбурге организован революционный штаб Уральской области, распоряжения которого только и считаются действительными для дачи приказаний оперативного характера. В состав этого штаба вошли председатель Областного Совета Белобородов, областные комиссары Голощекин и Анучин (последний бывший офицер штабс-капитан), председатель городского совдепа Чуцкаев и начальник штаба резерва Украинцев.
30 мая город Екатеринбург большевиками объявлен на военном положении и приказано прекращать всякое уличное движение в 11 часов вечера. Революционный штаб арестовал целый ряд лиц, в качестве заложников, и издал приказ, в котором объявляет мобилизацию революционных сил во всех округах Уральской области, каковая должна быть проведена через местные совдепы, и заявляет, что при первой попытке контр-революционного элемента к организованному выступлению будут применены решительные меры вплоть до разстрела.
Далее следуют в этом приказе знаменитые параграфы 6 и 7, которые я приведу полностью.
§6. Революционный штаб арестовал несколько наиболее видных и влиятельных лиц буржуазии и представителей партий, принимающих участие в выступлении чехо-словаков и будет содержать их, как заложников, на случай контр-революционного выступления.
§7. При контр-революционном выступлении заложники будут разстреляны в первую очередь.
В качестве таких заложников посажены в тюрьму настоятель кафедрального собора протоиерей Инфатов, священник Уфимцев, доктор Онуфриев, Линдер, нотариус Щипанов (про него разсказывают, что он был арестован во время своего присутствия на похоронах присяжного поверенного С.А. Бибикова, Н.И. Беленьков, А. Макаров, Конторович и мн. др. Об этом аресте заложников доложил совету военный комиссар Голощекин, считая его одной из военных мер охраны города, при чем екатеринбургский совет в своем общем собрании признал действия военного комиссариата правильными.
Такова жизнь и положение ни в чем невинных жителей под большевистским режимом. Настроение очень подавленное. Грустно и тяжело.
А в совдепах и большевистских учреждениях шум и гам, безконечные разговоры людей малосведующих и неопытных. Все комиссии полны полуграмотными людьми, а местная интеллигенция подвергается жестокому гонению. Люди с высшим образованием служат сторожами, караульщиками, столярами, извозчиками и т.д., при чем всякое объединение их вызывает немедленное противодействие Советской власти.
В заключение считаю необходимым отметить характерное явление - раздор между правящими политическими партиями: большевиками и левыми с.р., - последние отказываются действовать своими боевыми дружинами в согласии с большевистским военным комиссаром.
Газет, кроме большевистских «Правд» и «Известий» нет. Театры закрыты, кроме советских кинематографов.
Настроение тревожное.

Положение в Екатеринбурге. // Власть народа. Челябинск, 1918. №25, 3 июля. с. 2-3.
Вчера возвратился из поездки в Москву и Екатеринбург кассир Челябинского Союза Потребительских Кооперативов, поделившийся с нашим сотрудником весьма интересными сведениями из жизни Екатеринбурга, за достоверность сообщаемых сведений лицо это ручается.
Лицо это передало нашему сотруднику буквально следующее.
Я выехал из Екатеринбурга 28 июня, получив разрешение на выезд из города от Советской власти, как служащий крупной хозяйственной организации.
Рабочие заводов Верх-Исетского и расположенных в черте города - Ято, Макаров и других, а также железнодорожники отказались от явки по мобилизации в защиту Советской власти.
Рабочие эти заявили, что не намерены пролить ни одной капли крови для поддержания власти комиссародержавцев; рабочие постановили избрать делегацию для переговоров с чехами с целью выяснить их позицию по отношению к Учредительному Собранию и другим завоеваниям февральской революции. Если чехи не посягают на эти завоевания, то приветствовать их появление в Сибири, если же чехи задались реакционными целями, то все рабочие готовы как один человек умереть за свободу.
В Екатеринбургский Совет явились фронтовики, потребовавшие вооружить их, но Совет, опасаясь, что фронтовики могут обратить свои штыки против членов Совета и комиссаров, оружия фронтовикам не выдал.
В пределах города не наблюдается больших военных сил. По улицам можно лишь заметить разгуливающих латышей, которых насчитывается в Екатеринбурге до 1400 человек. На Верхневанском и Невьянском заводах вспыхнуло возстание рабочих, при чем Советская власть свергнута; часть комиссаров арестована, часть перебита.
В Екатеринбурге со дня на день ждут занятия чехами Уфалейского завода.
26 июня на окопные работы угнано около 400 человек из буржуазного класса в возрасте до 50 лет. Одновременно многие лица из того же класса, старше 50 лет, посажены в тюрьму в качестве заложников.
В десятых числах июня местной Советской властью сделаны были попытки вывезти всю наличность государственного банка и казначейства (около 400 миллионов руб. золотом и кредитками), но на ст. Екатеринбург рабочие и железнодорожники помешали комиссародержавцам выполнить эту «задачу». В настоящее время есть основания полагать, что Екатеринбургский пролетариат зорко следит за народным достоянием.
Комиссар финансов Войков числится в командировке, но в городе утверждают, что он отстранен от должности; другой комиссар Поляков «Челябинский» также очутился в отставке. Его заменил Зайд, о чем оффициально объявлялось в местных «Известиях».
Для руководства военными операциями против чехо-словаков и войск Сибирского Правительства в Екатеринбург прибыл известный советский «полководец» Муравьев.
С 10 июня столичные газеты перестали получаться в Екатеринбурге. Таким образом о том, что делается в России, можно лишь узнать из местной печати («Известия» совдепа и «Голос рабочего»).
Тон местных газет минорный, целые столбцы занимают воззвания к чехо-словакам, казакам, крестьянам и рабочим.
Затем перейдя к положению дел в Москве, собеседник нашего сотрудника, выехавший оттуда 20 июня, указал, что в Советской столице красноармейцы, за исключением латышей, отказались принести присягу на верность советской республике.
Рабочие всех крупных заводов и фабрик, вступившие в контакт с уполномоченными от петроградских предприятий, требуют немедленного созыва Учредительного Собрания.
Газета «Новая Жизнь», орган с.-д. интернационалистов, закрыта за перепечатку статьи, помещенной в заграничной газете, о Брестском мире.

Молочковский Н. Взятие Екатеринбурга. (От нашего специального корреспондента). // Власть народа. Челябинск, 1918. №48, 1 августа. с. 3.
Среди жителей Екатеринбурга слухи о приближении чехословацких и правительственных войск циркулировали давно. Особенно эти слухи начали усиливаться после того, как «Уральский рабочий» 14 июля напечатал аншлаг о приближении чехословаков. С этого дня по улицам стали носиться автомобили, увозя на вокзал награбленное имущество и различные виды продовольствия. С этого же дня тайно стали организовываться офицерские отряды для оказания помощи правительственным войскам. От громадного количества подвезенных грузов станция и пути оказались забитыми, как людьми, так и грузами, поезда следовали один за другим по направлению к ст. Богданович.
Служащим и рабочим в советских учреждениях жалованье было уплочено за полтора месяца вперед. Из банков вывезли все драгоценности и деньги, точное количество которых не поддается учету.
По достоверным сведениям золота увезено 150 пудов и 175 пудов платины. В 20 числах июля из тюрем и «американских номеров» выпустили многих заложников и «саботажников».
21 июля из Екатеринбурга уехали многие комиссары и их помощники, занятия во всех учреждениях почти прекратились. По городу носились нелепые слухи и создавалось крайне тревожное настроение. С 22 июля город совершенно вымер, на улицах бродили только красноармейцы и патрули. Заканчивали вывоз имущества. С домо, в которых помещались советские учреждения, были сняты вывески. 22 и 23 во всех домах была организована самоохрана, караулили граждане днем и ночью с самым примитивным вооружением. Ночью 24 июля город услышал отдаленные орудийные выстрелы и эту памятную для Екатеринбуржцев ночь, в городе никто не спал.
Приближались чехословаки. Паника среди красноармейцев стояла невообразимая. Грузовики переполненные вооруженными людьми мчались по направлению к вокзалу. Орудийная пальба усиливалась. Подошедшими по Зап.-Уральской ж.д. орудиями начат был обстрел ст. Екатеринбург I и II, где были поезда с красноармейцами, подошедшими с разъезда Палкино. Чехо-словаками начался обстрел горнозаводской линии с целью пресечь продвижение поездов с эвакуируемым имуществом и красной армией. Благодаря обстрелу линия была разрушена и движение поездов остановилось. Чехам удалось захватить 19 эшелонов с имуществом и красной армией.
Пальба все продолжалась; по улицам города лихо пронеслись казачьи сотни, которым организовавшиеся офицеры, гимназисты и юнкера дали знать, что путь со стороны Московского шоссе свободен.
Оставшимся и отрезанным со всех сторон красноармейцам грозила смерть. Они в невероятной панике, побросав поезда, аммуницию и оружие, бросились, в погоню направилось несколько сотен казаков. Рано утром 25 июля в город с музыкой вступили отряды чехословаков и казаков под командой полк. Войцеховского. Масса публики высыпало на улицы, приветствуя своих избавителей. Много граждан направились в штаб правительственных войск записываться добровольцами и получить оружие. На улицах появились офицеры, гимназисты и граждане с оружием и наскоро приколотой к фуражке белой бумажкой или ленточкой. Разставлены были везде караулы и начались аресты оставшихся советских комиссаров и красноармейцев.
Город спокойно вздохнул, на улицах появилось много публики.

Исповедь большевика. // Правительственный вестник. Омск, 1919. №2, 20 ноября, с. 3.
По мере того, как большевизм изживает себя, все чаще и чаще мы сталкиваемся с пробуждением совести у большевистских деятелей. Все чаще и чаще мы узнаем, как они бегут из своего зачумленного стана "живых трупов", воочию убеждаясь из столкновения с жизнью, что в народе, познавшем на себе все ужасы комиссародержавия, нет радости от большевиков.
"Я бродил из конца в конец, пишет один из таких прозревших большевиков, от деревни до деревни, и ничего нигде не слышал, кроме радости, что освободились от большевиков. Точно от нашествия татарского ига вздыхает теперь свободная Россия".
И это говорит не заурядный большевик, не один из тех, кто исключительно творит чужую волю. Нет, это мы слышим из уст бывшего главнокомандующего Урало-Оренбургского фронта Яковлева, словом, человека, вкусившего вполне от "древа зла".
Признавая свою партию побежденной, Яковлев решил отдаться во власть нового правительства. Он обратился к нему с специальным обращением, к которому нужно прислушаться, в который надо вчитаться. Это наболевший душой крик человека. Это исповедь кающегося грешника, поднявшего в изступленном ослеплении руку на свою родину мать.
"Пусть я отдамся в руки новых властей, пусть я погибну, как пленник, но итти против народа я не могу. Я не хочу быть преступником, не могу больше оставаться в рядах большевиков. Слишком много пришлось переживать за это короткое врем, экспериментов. Я измучен постоянными угрозами, арестами, разстрелами со стороны советской власти всякому, кто не желает больше оставаться в их рядах. Я не могу больше допускать унижения человеческой личности, когда без твоего ведома, без твоего спроса или желания распоряжаются тобой как пешкой, а потом бросают в тюрьму, или приставляют к стене для разстрела. Нет, я не могу смотреть, как развивается среди товарищей кровожадность. Мне больно. Такая масса хороших молодых сил гибнет, как с той, так и с другой стороны! И это в то время, когда бедная истерзанная Россия так нуждается в этих молодых силах, чтобы не быть окончательно порабощенной внешними врагами".
Автор этой исповеди бросил лагерь своих соратников тотчас же после падения Уфы, скитаясь из деревни в деревню, слушая правдивые, ни чем неприукрашенные слова подлинного народа, расценившего по своему большевизм.
"Как могильная плита, давили разсказы крестьян о безчинствах красной армии. Я чувствовал всю горечь, всю истину этих разсказов и краска стыда заливала мое лицо.
Нет, я не могу больше выносить этих пыток, - я - народник, не могу итти против народа.
Я прихожу к вам после долгих мучительных, безсонных ночей, после страшных, пережитых мучений, после долгой внутренней борьбы, которая поселилась во мне с момента выступления против нас, социалистов, чехо-словаков.
Долг и совесть терзали меня - я не выдержал и хочу придти теперь сюда, к вам, к новой власти, со спокойной совестью, так как не чувствую за собой никакого преступления, кроме моей бывшей принадлежности к партии большевиков, если это только вменяется мне в преступление, и отдаться в ваши руки. Я сдаюсь и буду в вашей власти. Судите меня, делайте со мной, что хотите, но я настрадался, намучился - я хочу жить таким же свободным гражданином, как и вы все, если имею на то право, или пусть я погибну, как пленник. Иного выхода для меня нет".