Про гибель Михайловского укрепления и героизм.
Известная литография о обороне и гибели Михайловского укрепления.
На главном плане фигура Архипа Осипова, бегущего к пороховому погребу с фитилем в руках, за ним иеромонах, благославляющий его на геройский подвиг, который описывается так:
" 6-я рота навагинцев и 2-я рота линейного батальона были прижаты к пороховому погребу. Здесь произошел главный бой, которым руководил сам Лико. Раненый в ногу, он опирался на шашку; из рассеченной брови его текла кровь и заливала ему глаза. Но с каждой минутой редели ряды этих храбрецов. Истекая кровью, Лико упал. Черкесы густо обступили пороховой погреб, распахнули дверь, стали выкатывать бочки, расхватывать порох. Архип Осипов уже два раза успел побывать здесь и видел, что наступила пора. Он схватил горящий пальник, крикнул своим: "Пойду, сделаю память!» и бросился к пороховому погребу. Тенгинцы, до сорока человек, с Иосифом Мирославским во главе, устремились за ним, расчищая дорогу штыками. Там, на Морской батарее, еще виднелись солдаты Навагинского полка - надо бежать туда. Уже половина храбрецов Мирославского пала; остальные изнемогали в последней борьбе. Вдруг раздался возглас Архипа Осипова: «Братцы, помните мое дело, кто останется жив!...». И он исчез с фитилем в погребе. Оглушительный удар раздался в тот же миг. Пламя, дым, снаряды, земля, камни и доски полетели высоко вверх. Человеческие трупы, искалеченные, разорванные, разлетелись во все стороны. Все вокруг обрушилось и завалилось".
Лавров А.Н. Краткое описание боевой жизни и деятельности 77-го пехотного Тенгинского Его Имперского Величества Великого Князя Алексея Александровича полка. 1700-1900. Тифлис. 1900 г.
Красивая картина и красивое описание подвига.
Но все же было не совсем так.
Вот как эти события описывает сам Иосиф Мирославский в рассказе "Взрыв михайловского укрепления в 1840 году", опубликованном в 1879 году в "Кавказском сборнике":
"....Напрасно прождали мы целый день 18-го марта: нападения не было. Все были задумчивы, но более других - рядовой тенгинского полка Архип Осипов. Заложив руки в карманы, быстро шагая по казарме, с нахмуренными бровями, он очевидно что-то обдумывал. Вдруг, остановясь, он произнес:
- Я хочу сделать память России.
Некоторые товарищи начали над ним насмехаться; но недоверие, с каким отнеслись к нему, не возмутило его. На их смех он ответил:
- В минуту неустойки наших, я подожгу пороховой погреб.
Все были поражены такой мыслью и молчали. Начал он меня просить - доложить о нем и его намерении капитану Лико. Он был призван и, в присутсвии всех офицеров и моем, дал торжественную клятву, утвердив ее целованием креста, что тогда только подожжет погреб, когда черкесы будут отбивать замки у погреба. Он ушел.
Мы каждую минуту были готовы к бою. Осипова ежедневно, с двеннадцати часов ночи, с ружьем, фитилем и водою, со спиртом, для подкрепления сил, запирали в пороховой погреб, и только к десяти часам утра, когда гарнизон сходил с бастионов, его выпускали.
Затворничество Осипова длилось до 22-го марта, т.е. до дня битвы."
Далее в четыре часа утра 22-го марта было нападение черкесов на укрепление, т. е. в это время Осипов сидел в пороховом погребе запертый, как и оговоривалось заранее.
"... Почти умирающий капитан Лико просил распоряжаться вместо него. Я обещал, но, взглянув на море, где кроме воды и неба ничего не было видно, и на несколько человек, оставшихся в живых - тогда как число черкесов все прибывало - я увидел, что нечего распоряжаться, нечем и некем, и помощи ждать неоткуда.
Между тем, черкесы бросились к пороховому погребу и начали ломать замки. Тут Осипов в точности исполнил данную им клятву: вслед за стуком отбиваемых замков последовал страшный взрыв. Если бы можно было видеть на несколько верст, то ужасное зрелище представилось бы тому, кто вздумал бы наблюдать за ходом дела. Сначала послышался невероятный треск; все затряслось, зашаталось. Вслед затем, целое облако дыма, унизанное золотыми языками пламени, в перемежку с взлетевшими людьми и всем, что находилось в крепости, появилось в пространстве. Взрыв был сделан около девяти часов утра, а когда я очнулся - был уже полдень."
Что такое героизм?
Герой не должен сидеть в погребе и ждать героического часа, а должен еще и сражаться, и получать в последние минуты благославление священника, иначе это не герой?
Не может быть героем молодой черкесский поэт, политрук Красной Армиии, если не крикнет, что русские не сдаются?
Казалось, при чем здесь все это, а притом, что советский писатель, с шапсугскими корнями, в своем историческом очерке "Громовый гул" вкладывает в уста капитана Лико (грека по национальности) фразу: "Русские не сдаются, убейте его, ребята".
Вот такие стереотипы.
P.S. Мирославский в конце своего рассказа пишет: "Конец мой близок. И вот, на закате дней, захотелось и мне принести свою лепту потомству, хотя не денежную, потому что средства мои слишком ограничены, но все же не менее важную, заключающуюся в правдивом, всем понятном, подробном рассказе всего случившегося при падении Михайловского укрепления."
На главном плане фигура Архипа Осипова, бегущего к пороховому погребу с фитилем в руках, за ним иеромонах, благославляющий его на геройский подвиг, который описывается так:
" 6-я рота навагинцев и 2-я рота линейного батальона были прижаты к пороховому погребу. Здесь произошел главный бой, которым руководил сам Лико. Раненый в ногу, он опирался на шашку; из рассеченной брови его текла кровь и заливала ему глаза. Но с каждой минутой редели ряды этих храбрецов. Истекая кровью, Лико упал. Черкесы густо обступили пороховой погреб, распахнули дверь, стали выкатывать бочки, расхватывать порох. Архип Осипов уже два раза успел побывать здесь и видел, что наступила пора. Он схватил горящий пальник, крикнул своим: "Пойду, сделаю память!» и бросился к пороховому погребу. Тенгинцы, до сорока человек, с Иосифом Мирославским во главе, устремились за ним, расчищая дорогу штыками. Там, на Морской батарее, еще виднелись солдаты Навагинского полка - надо бежать туда. Уже половина храбрецов Мирославского пала; остальные изнемогали в последней борьбе. Вдруг раздался возглас Архипа Осипова: «Братцы, помните мое дело, кто останется жив!...». И он исчез с фитилем в погребе. Оглушительный удар раздался в тот же миг. Пламя, дым, снаряды, земля, камни и доски полетели высоко вверх. Человеческие трупы, искалеченные, разорванные, разлетелись во все стороны. Все вокруг обрушилось и завалилось".
Лавров А.Н. Краткое описание боевой жизни и деятельности 77-го пехотного Тенгинского Его Имперского Величества Великого Князя Алексея Александровича полка. 1700-1900. Тифлис. 1900 г.
Красивая картина и красивое описание подвига.
Но все же было не совсем так.
Вот как эти события описывает сам Иосиф Мирославский в рассказе "Взрыв михайловского укрепления в 1840 году", опубликованном в 1879 году в "Кавказском сборнике":
"....Напрасно прождали мы целый день 18-го марта: нападения не было. Все были задумчивы, но более других - рядовой тенгинского полка Архип Осипов. Заложив руки в карманы, быстро шагая по казарме, с нахмуренными бровями, он очевидно что-то обдумывал. Вдруг, остановясь, он произнес:
- Я хочу сделать память России.
Некоторые товарищи начали над ним насмехаться; но недоверие, с каким отнеслись к нему, не возмутило его. На их смех он ответил:
- В минуту неустойки наших, я подожгу пороховой погреб.
Все были поражены такой мыслью и молчали. Начал он меня просить - доложить о нем и его намерении капитану Лико. Он был призван и, в присутсвии всех офицеров и моем, дал торжественную клятву, утвердив ее целованием креста, что тогда только подожжет погреб, когда черкесы будут отбивать замки у погреба. Он ушел.
Мы каждую минуту были готовы к бою. Осипова ежедневно, с двеннадцати часов ночи, с ружьем, фитилем и водою, со спиртом, для подкрепления сил, запирали в пороховой погреб, и только к десяти часам утра, когда гарнизон сходил с бастионов, его выпускали.
Затворничество Осипова длилось до 22-го марта, т.е. до дня битвы."
Далее в четыре часа утра 22-го марта было нападение черкесов на укрепление, т. е. в это время Осипов сидел в пороховом погребе запертый, как и оговоривалось заранее.
"... Почти умирающий капитан Лико просил распоряжаться вместо него. Я обещал, но, взглянув на море, где кроме воды и неба ничего не было видно, и на несколько человек, оставшихся в живых - тогда как число черкесов все прибывало - я увидел, что нечего распоряжаться, нечем и некем, и помощи ждать неоткуда.
Между тем, черкесы бросились к пороховому погребу и начали ломать замки. Тут Осипов в точности исполнил данную им клятву: вслед за стуком отбиваемых замков последовал страшный взрыв. Если бы можно было видеть на несколько верст, то ужасное зрелище представилось бы тому, кто вздумал бы наблюдать за ходом дела. Сначала послышался невероятный треск; все затряслось, зашаталось. Вслед затем, целое облако дыма, унизанное золотыми языками пламени, в перемежку с взлетевшими людьми и всем, что находилось в крепости, появилось в пространстве. Взрыв был сделан около девяти часов утра, а когда я очнулся - был уже полдень."
Что такое героизм?
Герой не должен сидеть в погребе и ждать героического часа, а должен еще и сражаться, и получать в последние минуты благославление священника, иначе это не герой?
Не может быть героем молодой черкесский поэт, политрук Красной Армиии, если не крикнет, что русские не сдаются?
Казалось, при чем здесь все это, а притом, что советский писатель, с шапсугскими корнями, в своем историческом очерке "Громовый гул" вкладывает в уста капитана Лико (грека по национальности) фразу: "Русские не сдаются, убейте его, ребята".
Вот такие стереотипы.
P.S. Мирославский в конце своего рассказа пишет: "Конец мой близок. И вот, на закате дней, захотелось и мне принести свою лепту потомству, хотя не денежную, потому что средства мои слишком ограничены, но все же не менее важную, заключающуюся в правдивом, всем понятном, подробном рассказе всего случившегося при падении Михайловского укрепления."