Александровское - поле социальной справедливости. Коммуна "Сути времени" глазами РИА "Иван Чай"

[aalx]

Click to view

Каким должно быть общество социальной справедливости? Что такое вообще - социальная справедливость? Все понимают ее по-разному, но в глубине души каждый соглашается с тем, что это мир, где не отбирают детей у одиноких матерей - "чем думала, когда рожала?" Это когда голодному дают рыбу, а не удочку. Когда бесплатный сыр бывает не только в мышеловке, а ум не меряется богатством. Когда у многодетных нет стойкого чувства вины, что "опять наплодили нищету". Когда не нужно думать, что старость может превратиться в сплошную череду "черных дней", на которые надо что-то запасать всю жизнь. Не может быть справедливым мир, где смолоду надо беречь не честь, а внешность, чтобы выгоднее сбыть ее в зрелые годы и вены, чтобы не превратиться в лузера.

Не может людьми править ее Величество Выгода - так думает практически каждый. И только ленивый не сетует на то, что мы давно утратили государственный патернализм, а страна превратилась в огромное коммерческое предприятие, где граждане - не дети своей страны, окруженные отцовской заботой и вниманием, а наемные сотрудники, содержание которых, как известно, формирует одну из статей расходной ведомости компании .

Рассуждают часто, но редко кто предпринимает какие-то реальные шаги для построения своей модели нового справедливого общества.
Одним из таких редких людей является основатель и руководитель движения "Суть времени" Сергей Кургинян.
Движение организовалось вокруг него спонтанно. Острая тоска по новому смыслу жизни вопреки потребительскому завету " съешь завтра больше, чем сегодня", чувство нынешней социальной несправедливости сплотило по всей стране думающих, работающих, действующих людей , разделивших его жизненную позицию после серии передач "Суд времени".

Модель нового общества социальной справедливости они начинают строить в далеком селе Александровское, куда я и отправилась в качестве корреспондента этим летом. Мой визит пришелся на закрытие Летней школы движения "Сути времени", когда в Александровское съезжается более семисот активистов. Сергей Ервандович сам встретил меня и провел содержательную экскурсию по "питомнику новых смыслов".

ПОЧЕМУ И КАК ПОЯВИЛАСЬ КОММУНА

Элина Жгутова: Для начала разберемся: здесь существует постоянное поселение, где люди живут и зимой, и летом. Они трудятся, какой-то интеллектуальный продукт производят, какой-то материальный продукт производят. Здесь есть два производства, как мне объяснили: есть деревообрабатывающее производство, есть швейная фабрика. Еще планируются ...

Сергей Кургинян: Будем, будем..

ЭЖ. …градообразующие предприятия, если так громко говорить. И эти люди живут какими-то другими принципами, нежели теми, которые они должны были принимать, в нашем общем мире. Здесь какие-то другие принципы общежительства?

СК: Давайте тогда расскажу, как все это существует. Все всегда - и я так привык ― что всегда все, что делается, должно иметь самое простейшее в основании. Очевидное. А потом над этим должны быть другие уровни.

Простейшее, очевидное было просто: если ребята хотят, чтобы были летние и зимние школы, если такая возможность существует, то нужно создавать свою базу. Ребята не могут оплатить летом даже в самом дешевом санатории две недели. Всё же держится на бескорыстии. Мы договорились сразу, что в этом нашем начинании не будет золотого тельца. Никаких вот этих денег. Поэтому, когда они приезжают, они приезжают на свои деньги, когда они где-то размещаются, то размещаются они у московских своих друзей, а не в гостинице. А Школа - это две недели. Две недели шестьсот человек - понятно, каждый из этих людей должен заплатить деньги, которые он не может заплатить. И если это - дважды в год, то тем более. А это же - время отпусков, новогодних или летних, поэтому и цены достаточно большие.

Значит, я понял, что я должен создать для ребят базу. Свою, в которой они могут жить бесплатно. И начал искать базу. Искал ее повсюду, в разных областях и везде. А это место я хорошо знаю, потому что я здесь двадцать лет живу - больше двадцати уже, ну просто в деревенском доме, отдыхаю. Я здесь книжки все пишу. Тут леса хорошие, дорожки, которые мне нравятся, тихо, нет санаторных шумов, и я здесь просто всегда занимаюсь творчеством. И у меня тут была очень близкая собеседница, тетя Катя, с которой мы вечерами сидели и пили чай. Мудрейший человек, местная. Она говорила: «Сергей Ервандович, да спаси ты этот завод, да так же нельзя, да что же это все такое, спасай Александровское!» Потом она ушла в мир иной. А я очень любил ее. И думал: «Ну как это так, с какой стати я начну спасать эту фабрику? Зачем она мне нужна, как я это буду делать, что к чему?» А тут, когда я метался по всем этим местам и искал базу, я вспомнил об этой фабрике, потому что ее за тридцать лет просто уничтожили.



ЭЖ: А что здесь было?

СК: Здесь была бумажная фабрика. Было прекрасное предприятие, тут была очень хорошая библиотека. Моя дочь, которая училась в лицее, приезжала сюда и никаких книг с собой не привозила, когда ей нужно было домашнее задание выполнять. Отсюда поступало очень много людей в ВУЗЫ, и так далее, и тому подобное. Потом эта жизнь рухнула. Как в массе других мест. И я двадцать лет наблюдал это обрушение, и у меня не было никаких амбиций на то, чтобы тут что-нибудь спасать. И когда я искал место, что можно купить, то вдруг выяснилось, что это все можно купить и причем, поскольку оно все уже рухнуло, за разумные деньги. Тут уже я вспомнил тетю Катю. Место для меня знакомое, и все… И я это приобрел.

ЭЖ: В каком состоянии это все было?

СК: В таком… Нет, в каком состоянии - это всё невозможно описать.

Вот сейчас вот здесь, в этом помещении напротив вас - театральный зал на двести мест. Отличный театральный зал. Классный. Мне он нравится больше, чем московский. А у меня - хороший московский зал. Всё было в завале. Крыши были дырявые, все это протекало, еще два года - и это бы рухнуло. Это купил и сказал, что, как минимум, тут будет база. Тут будет жить хоть сколько-то людей, и они будут готовить летние мероприятия. Одновременно купил палатки хорошие и всё остальное, и возникла возможность вот это всё сделать в режиме летнего, хотя бы, лагеря. А зимой постараться какое-то количество людей в помещениях чуть-чуть отремонтированных тоже держать. Все проекты, которыми я в своей жизни руководил, имели, по сути, рыночный характер. Я был руководителем самодеятельного театра, у которого не было никакого бюджетного финансирования. Центр свой я строил таким же образом, и так далее.
Я считаю, что по отношению к стране это неправильно. Что нельзя делать ставку на дикий рынок. Но сам я в этом диком рынке чувствовал вполне адекватно, и, когда этот рынок схватил всех за горло, я на вызов ответил просто: я стал эффективен.
И внутри этой эффективности у меня появились очень большие возможности, экономические в том числе. И когда эти возможности появились, и я их реализовал, то возник вопрос о том, как это все приложить, к какому крупному начинанию приложить все избытки твоих экономических возможностей. Я взял, и все, что мог, вложил в это начинание, включая проданную квартиру, да и не только, свои накопления. На этой основе возникла инфраструктура. Нормальная инфраструктура, внутри которой люди могут жить и работать.

ЭЖ.: Сергей Ервандович, я думаю, что меньше всего вопросов о приобретении Вами Александровского. Это, конечно, существенный актив , но все таки не приватизация «Норильского никеля»

СК: К «Норильскому никелю» вопросов не будет, а ко мне вопросы будут всегда. Даже если я приобрету сарай. Скажут, что это Кремль мне его подарил. За огромные деньги.

ЭЖ.: Ну естественно, вот сейчас выясним..

СК: Это есть именно та тенденция ненависти к «Сути времени» и всего прочего (которые, видимо, чувствуются, как какая-то опасность), благодаря которой каждое лыко в строку. Мы, например, могли бы здесь показать всё, что мы делали в течение нашей Школы. Но ты показываешь ― там столько выхлестывается в ответ интернетного, специфического, вульгарного ненавистничества, что уже и показывать неохота. Значит, смысл здесь заключается в том, что это было приобретено, и я думал: будет база. Человек пять-семь-десять будут жить и работать. А рванули все сюда. Побежали все из тех, что я не думал, люди с достаточно хорошим социальным положением. Все рванули в это начинание, и тогда я понял, что это уже другое. Что я не могу жить по тому принципу, по какому это все существовало в предреволюционную эпоху. Что мы сначала завоюем власть, будем что-то утверждать, а потом подумаем, что такое коммунизм. Я хочу этот коммунизм делать. Это реально.

Но что такое коммунизм? Это вопрос не простой.

У меня перед глазами опыт самых разных стран мира. Очень интересный есть опыт в Испании социалистических кооперативов, которые безумно успешны и в которых потом начинают скучать уже дети, внуки ― говорить, что им скучно так жить. Очень известен опыт израильских кибуцев. Он всегда наиболее на слуху, но ведь он связан с израильской спецификой, с израильской традицией, с израильским представлением об общинности. В Индии есть интереснейший опыт, но он связан с индийским представлением об ашрамах, общинах вот этих и обо всём прочем. В Китае есть интересный опыт: в апогее рыночных реформ многие китайские колхозы жили в строжайшем вот таком коммунистическом режиме. Причём я был там, и это такая очень интересная жизнь и совсем не скудная, богатая и духовно, и материально. Уже опыт Мао Цзэдуна полностью отрицался, а в этих китайских колхозах на Мао Цзэдуна молились - посреди уже китайского рынка. В Латинской Америке есть очень интересный опыт. Но когда я весь этот опыт осмыслил, вспомнил всё, что знал и видел ― я твёрдо сказал, что мы идём другим путём.

Вот всё это интересно, убедительно. В отличие от нас, оно имеет свою традицию.

И всё равно наш опыт, с одной стороны, обязан основываться на русской общинности ― а это очень богатый опыт. Это и опыт православных общин. Это и опыт старообрядческих плотных коллективов Севера, Сибири, Дальнего Востока. Это и опыт русского Севера, где были уже не сельские общины, а какие-нибудь занимавшиеся охотой и рыбной ловлей ― это тоже богатейший опыт. Советский опыт богатейший - ранний. И мало ли ещё какими общинами ни занимались русские, всё время привнося своё представление о том, как это должно быть, что такое этот коллективизм. Но ведь в основе этого русского опыта лежит своё представление о целостности.

Если говорить о том, что есть окончательное русское ноу-хау (know how) мирового значения, то это вот эта целостность, которая в эпоху всеобщего раздробления: не только раздробления людей, когда каждый ― индивидуум, и каждые два индивидуума хотят жить по-разному, но и раздробления наук, предметных сфер деятельности - всего на свете. В этих условиях мучительно ищется всем человечеством ответ на вопрос: «А где будут собирать?» Как дробить ― понятно, но если где-то не начать собирать, то просто всё рассыплется.

Люди живут вместе, они получают поровну, они занимаются самообеспечением материальным, обеспечением структуры, они коллективно воспитывают детей, они коллективно их дообразовывают. Дети ходят в сельскую школу. И при этом они ведут тут интенсивное самообразование, дети читают Вергилия наизусть, Гомера, «нибелунгов» и вообще всё… Данте, и так, вообще, мировую литературу. «Слово о полку Игореве» и так далее. То есть, тут происходит… математикой - то же самое, с физикой. Это плюс к тому, что дает сельская школа. Поэтому они здесь, конечно, растут. И психологически… Дети ― даже те, у которых были проблемы, проблемные дети ― за три-четыре месяца восстанавливались. Родители быстро договорились с тем, как именно они коллективно работают с детьми. Это - принцип большой семьи.



Итак, сначала возникла коммуна. Такое средство обеспечить летние и зимние Школы движения и так далее. Как только она возникла, возникли сразу очень много вопросов. Во-первых, она должна стоять на своих ногах. Она не может быть ― если там живут люди и эти люди верят, что они так будут жить долго ― она не может быть все время подпитываема мною, вообще, извне. Должна иметь источник твердого самообеспечения. А, во-вторых, мы живем в России. И если мы посреди гибнущего поселка начнем существовать как «вещь в себе», не будем создавать рабочие места, не будем создавать какие-то предприятия, которые, с одной стороны, нас обопрут на себя, с другой стороны, людям дадут рабочие места, то это будет и неэтично, и неэффективно, и, по большому счету, ничем хорошим не кончится.

Поэтому мы стали, создав коммуну, создавать еще и предприятие, которое может ее финансировать и которое может дать рабочие места людям.

ЭЖ.: А откуда брали специалистов конкретных?

СК: Ребята учились и учились блестяще. Это - большая проблема современной России. Я не знаю, как у других. Это - проблема. Проблема качественной работы. Не просто каких-то трудовых усилий, а качественной работы на взаимодействие, с навыками - это очень трудно найти. Мы уже возим рабочих из разных окружающих нас населенных пунктов, нам не хватает тех, которые существуют здесь. Но, помимо этого, все выходят работать. Это - закон. Понимаете, тут что важно. Надо понять, что это не какое-то чудо и не исступление какое-то. Это - некая специфика. Вот человек живет в Москве. Он на работу иногда ездит полтора-два часа. И обратно - тоже. Если это женщина, она должна стирать, убирать квартиру и готовить еду. Это - еще время. Здесь все это входит в коллективную инфраструктуру. А для того, чтобы попасть на рабочее место от места, где ты живешь, нужно пять минут. А люди хотят проверить себя, они хотят напряженной жизни. Как они говорят, жить по законам напряжения и восхождения.

Соответственно, они не только работают смену, они во вторую смену учатся. Когда-то так было на заводе Лихачева. Был такой ВТУЗ. Они вторую смену учатся. Они тренируются. У них есть постоянная интеллектуальная жизнь, они общаются со своими товарищами, она берут на себя какие-то организационные функции, они сейчас написали коллективную монографию. Я отвечаю за то, что эта монография по Украине - качественная, и она будет национальным событием. А эти люди не были готовы к этому четыре года назад.

МЕСТНЫЕ ЖИТЕЛИ

СК: Итак, сначала возникла коммуна, потом само ее возникновение породило вопрос о самообеспечении, как ее обеспечивать и как строить отношения с поселком, внутри которого коммуна находится. Потому что, в противном случае, можно создавать такие коммуны за пятьсот километров от ближайшего населенного пункта. Да и то, создашь за пятьсот километров от ближайшего населенного пункта, к тебе все равно будут вопросы: а чего это вы так обособились. Почему вам до других дела нет?

А это Россия. Тут надо обязательно, создавая нечто для себя, делать что-то и для других.

ЭЖ.: А с жителями есть контакт? Чужаков принято… не принимать

СК: Чужаков принято проверять на зуб, мы правильным образом прописались, безо всяких скандалов и без всего прочего… Тут, скорее, депрессивный фон, чем агрессивный.

Мы не живем здесь по принципу какого-то бы ни было конфликта с местным населением. Мне это отвратительно. Я знаю людей, которые покупают предприятие, потом выселяют местных … Наоборот, мы о них заботливы. Не в этом главное даже. На компьютерных станках дерзают работать только поселенцы. Люди, которые виртуозно работают на какой-нибудь ленточной пиле, не хотят переходить на компьютерные станки. Это - вопрос советской системы ПТУ и всего прочего.

У моего отца были друзья - китаисты. Юрий Исакович Карушанцев, вот я помню, и другие, а у них были учителя. Один из этих учителей, который переводил разговор Мао Цзэдуна и Сталина, ― он говорил, что в ответ на вопрос Мао Цзэдуна: «А что самое важное в жизни наших стран?» ― Сталин якобы ответил: «Главное, чтобы народ работал».

Вот я всегда считал, что это либо притча такая, неадекватная, либо в этом есть высокомерие. Теперь я понимаю: для того, чтобы работа шла, нужны сложнейшие формы социализации для людей, что это само так не происходит. Человек может разучиться общаться с другим, понимать его с полуслова, осуществлять сложные навыки.

Короче, у нас возникла вот эта рабочая опция.

Элина Жгутова, корреспондент РИА Иван Чай

https://ivan4.ru/news/semeynye_tsennosti/aleksandrovskoe_field_of_social_justice/

Продолжение...