Е. Иваницкая о книге Евгения Тонкова «Вот и вся моя жизнь»
220-й выпуск, друзья, критического еженедельника. Для иллюстрации библиотека, а под названием
"Как отличить-то?"
Евгений Тонков. Вот и вся моя жизнь. - Белгород: «Эпицентр», 2019. Наивность от сарказма, идейность от цинизма отличить бывает нелегко.
В голодном послевоенном Воронеже дедушка Жени Тонкова купил тощую козу. «С молоком будем теперь» - радовался он, сооружая ей сарайчик в окопе (кругом окопы, траншеи, воронки). Животину украли в ту же ночь. «Когда наутро проснулись, никакой козы с молоком уже не было» (с. 44). Через две странички автор сокрушается: «Сейчас другие времена, капитализм проник во все сферы нашей жизни, нивелировал нравственность, о ней вообще забыли» (с. 47).
В начале 60-х молодой директор сельской школы Евгений Тонков умолял председателя райпотребсоюза: «"Дайте хоть что-нибудь учителям к празднику!" - "Ладно, - смилостивился он, - по 1 кг вермишели и по 1 кг халвы"» (с.133). За две странички до вермишели автор восклицал с пафосом: «В основе идеи православия лежат общечеловеческие нормы нравственности. Они же были озвучены в Моральном кодексе строителя коммунизма. Они всегда будут входить в противоречие с капиталистической действительностью» (с.130).
Не первый раз докладываю вам, друзья, о мемуарах (или мемуарных романах) советских партийных людей
и во всех вижу это удивительное соединение откровенных картин советской жизни с проклятиями «капитализму». Евгений Вячеславович Тонков в новые реалии прекрасно вписался, у его детей, внуков и правнуков все хорошо, а книга посвящена любимой супруге в честь 65-летия супружества. На фотографиях, обильно сопровождающих текст, славные вехи карьерных успехов автора в советские и особенно в постсоветские времена, но больше всех он любит генсека Андропова, который «дал импульс жизнедеятельности страны» (с.291).
Как хорошо-то было при Андропове! «На предприятиях и в учреждениях создавались комиссии народного контроля. Члены народного контроля следили за соблюдением трудового режима не только на рабочем месте <но и > в магазинах, кинотеатрах, парикмахерских» (с.290-291). В Белгородском пединституте, где автор был проректором, разоблачили и посадили спекулянтку, которая из Москвы привозила вещи на продажу. По утрам комиссия вместе с институтским руководством проверяла своевременную явку. Сын автора в составе милицейских отрядов выезжал в сады-огороды и замерял садовые домики: не больше ли они разрешенных габаритов. «Ю.В. Андропов как бы встряхнул общество от долговременной спячки» (с.290).
Андропов дал старт и замечательной реформе образования. У нас ведь было лучшее в мире образование! Весь мир нам завидовал. Вот, например. Сам автор учился по старым учебникам, в которых лица были перечеркнуты чернилами. «Они оказались врагами народа, как нам объяснили» (с.41). Что и говорить, весь мир обзавидовался. Или еще пример. «Три недели посвятить картошке. На работу вышли строем с пионерским знаменем и барабаном» (с. 89). Весь мир стонал от зависти. Автор сильно любит знамена и барабаны. Уверяет, что его студенты в Белгородском пединституте маршировали со знаменами и барабанами в особой форме: белый верх, черный низ, красный галстук, красная пилотка.
Куплеты о лучшем в мире советском образовании часто сопровождаются припевом - то ли наивным, то ли издевательским: почему зарубежные учителя не хотели у нас учиться? Но автор этого припева не исполнил, зато пропел другой - скрепный: «Мы зачем-то пытаемся натянуть на себя пиджак с чужого плеча, забывая о своем русском самобытном менталитете» (с.196).
Была одна сложность, за которую автора-проректора песочили в Москве. Студенты, в том числе «целевики», присланные из деревни, не хотели работать в сельских школах. Спрашивали о социальных и материальных условиях. А условий-то нету. Вот и уклонялись всеми силами. Проректор разработал программу морального стимулирования и активно проводил ее в жизнь. Сам выступал перед студентами. Рассказывал о своем директорстве в сельской школе. И что вы думаете? «Блеска и энтузиазма в глазах студентов я почему-то не видел, как и желания следовать моему примеру» (с.247). «Почему-то» - это наивность или сарказм?
О сельской школе конца 50-х и 60-х годов автор рассказал откровенно. Тоска, нищета, беспросветность. Думаю, что «почему-то» - сарказм. Или нет?
Уже в начале 80-х сопровождал он вице-президента Академии педнаук Антонину Хрипкову в Шебекинский район в лучшую сельскую школу. Чиновная дама была в годах, и возникла у нее проблема: где туалет? «Директор сначала опешил, а потом повел ее к уличному туалету» (с.145). Но оказалось, что к будке можно подойти только в сапогах, а в туфлях нельзя никак. Дама быстро вернулась к машине. Помчались искать туалет. Брюхом я очень сочувствую чиновнице, а мозгами - отнюдь нет.
Дальше длинный-предлинный кусок о трех незабываемых встречах с Антониной Георгиевной. Автор всячески ее воспевает. Она здравствует и поныне, в будущем году ей исполнится 100 лет. Так как вы, друзья, с трудами Хрипковой незнакомы, а я-то знакома, позвольте вас слегка просветить. Трудилась она в сфере сексуального воспитания. Выпускала книги на «трудную тему». Вот, например: Антонина Хрипкова. Продолжим разговор на трудную тему. - М.: Просвещение, 1973. Почитаем. Ласкать детей нельзя: «Чувственные ощущения первыми доставляют ребенку сами родители, лаская или целуя его» (с.59). Руки под одеяло нельзя: «дети становятся индивидуалистически настроенными» (с. 94). И вообще ничего нельзя: «неблагоприятное влияние оказывает открытое платье, волнующая музыка, поцелуи, объятья, прикосновения в танце» (с.68), «до 24-25 лет - полное воздержание» (с.101).
Но в Белгородском пединституте указаниям Хрипковой следовали не все студенты. Случился даже международный скандал. В институт прибыл гневный завнауки из обкома. «Как вы могли допустить, что принцесса из африканской страны оказалась беременна? - грозно спросил он декана» (с. 281). Я аж подпрыгнула: давай подробности! Но автор ничего больше не рассказал. Эх!
Ничего не рассказал он и о своем вступлении в партию. Вдруг упоминается, что он был не только директором сельской школы, но и «секретарем партийной организации колхоза им. Мичурина» (с. 90). А ведь в его семье несколько репрессированных. Любимый дедушка был раскулачен и семь лет отсидел на Соловках. Бабушку сослали. Мужа родной тетки расстреляли. Но о вступлении в партию ни слова.
Только однажды автор пишет о своем недоумении в связи с советской властью. Он увидел предельную нищету в покосившемся домишке ученицы Нины (четверо детей, колхозники-родители на работе, Нина варит картошку) и подумал: «Как же так? После Октябрьской революции прошло 40 лет, а положение сельских тружеников не улучшилось?» (с. 97). Однако Нина тоже ходила у него с барабанами и знаменами.
Диссертация у автора о коммунистическом воспитании. Я даже не поленилась посмотреть в каталоге РГБ: «Перспектива, как средство воспитания у школьников коммунистического отношения к труду. (На материале и опыте работы сельских школ)». Автор уверяет, что его воспитание было очень успешным: «ученики настолько выросли в своем нравственном развитии, что я мог просто сказать им "надо!", и они стали бы выполнять любую работу» (с. 175).
И рядом с этим самые наивные то ли саркастичные картины: в сельской лавке - «водка, селедка, кильки в томате, слипшиеся подушечки в сахаре» (с. 97) - и больше ничего. Таких картинок много. То «ничего», то «огромная очередь». Было очень трудно «достать» книги: «Страна была самой читающей в мире, чего не скажешь сейчас: да и читать-то особенно нечего, куда-то исчезли настоящие писатели и поэты» (с. 255). Жаль, автор не перечислил, какие же книги ему было трудно «достать». Трилогию дорогого товарища Леонида Ильича наверняка было достать легко.
А потом «могучая держава, Страна Советов, которая в едином строю победным шагом двигалась от социализма к коммунизму, вдруг рассыпалась, как карточный домик» (с. 323). Но автор не слишком сильно ругает Горбачева (сильней он ругает Хрущева, который «решил сделать подарок своим землякам - передать Крым в состав УССР», с. 64) и благоразумно вздыхает: «Кто прав, кто виноват, история рассудит» (с. 324). В дальнейшем у автора все сложилось отлично. «Справедливо сказал патриарх Кирилл…» (с. 357) - словами патриарха и завершается книга.
"Как отличить-то?"
Евгений Тонков. Вот и вся моя жизнь. - Белгород: «Эпицентр», 2019. Наивность от сарказма, идейность от цинизма отличить бывает нелегко.
В голодном послевоенном Воронеже дедушка Жени Тонкова купил тощую козу. «С молоком будем теперь» - радовался он, сооружая ей сарайчик в окопе (кругом окопы, траншеи, воронки). Животину украли в ту же ночь. «Когда наутро проснулись, никакой козы с молоком уже не было» (с. 44). Через две странички автор сокрушается: «Сейчас другие времена, капитализм проник во все сферы нашей жизни, нивелировал нравственность, о ней вообще забыли» (с. 47).
В начале 60-х молодой директор сельской школы Евгений Тонков умолял председателя райпотребсоюза: «"Дайте хоть что-нибудь учителям к празднику!" - "Ладно, - смилостивился он, - по 1 кг вермишели и по 1 кг халвы"» (с.133). За две странички до вермишели автор восклицал с пафосом: «В основе идеи православия лежат общечеловеческие нормы нравственности. Они же были озвучены в Моральном кодексе строителя коммунизма. Они всегда будут входить в противоречие с капиталистической действительностью» (с.130).
Не первый раз докладываю вам, друзья, о мемуарах (или мемуарных романах) советских партийных людей
и во всех вижу это удивительное соединение откровенных картин советской жизни с проклятиями «капитализму». Евгений Вячеславович Тонков в новые реалии прекрасно вписался, у его детей, внуков и правнуков все хорошо, а книга посвящена любимой супруге в честь 65-летия супружества. На фотографиях, обильно сопровождающих текст, славные вехи карьерных успехов автора в советские и особенно в постсоветские времена, но больше всех он любит генсека Андропова, который «дал импульс жизнедеятельности страны» (с.291).
Как хорошо-то было при Андропове! «На предприятиях и в учреждениях создавались комиссии народного контроля. Члены народного контроля следили за соблюдением трудового режима не только на рабочем месте <но и > в магазинах, кинотеатрах, парикмахерских» (с.290-291). В Белгородском пединституте, где автор был проректором, разоблачили и посадили спекулянтку, которая из Москвы привозила вещи на продажу. По утрам комиссия вместе с институтским руководством проверяла своевременную явку. Сын автора в составе милицейских отрядов выезжал в сады-огороды и замерял садовые домики: не больше ли они разрешенных габаритов. «Ю.В. Андропов как бы встряхнул общество от долговременной спячки» (с.290).
Андропов дал старт и замечательной реформе образования. У нас ведь было лучшее в мире образование! Весь мир нам завидовал. Вот, например. Сам автор учился по старым учебникам, в которых лица были перечеркнуты чернилами. «Они оказались врагами народа, как нам объяснили» (с.41). Что и говорить, весь мир обзавидовался. Или еще пример. «Три недели посвятить картошке. На работу вышли строем с пионерским знаменем и барабаном» (с. 89). Весь мир стонал от зависти. Автор сильно любит знамена и барабаны. Уверяет, что его студенты в Белгородском пединституте маршировали со знаменами и барабанами в особой форме: белый верх, черный низ, красный галстук, красная пилотка.
Куплеты о лучшем в мире советском образовании часто сопровождаются припевом - то ли наивным, то ли издевательским: почему зарубежные учителя не хотели у нас учиться? Но автор этого припева не исполнил, зато пропел другой - скрепный: «Мы зачем-то пытаемся натянуть на себя пиджак с чужого плеча, забывая о своем русском самобытном менталитете» (с.196).
Была одна сложность, за которую автора-проректора песочили в Москве. Студенты, в том числе «целевики», присланные из деревни, не хотели работать в сельских школах. Спрашивали о социальных и материальных условиях. А условий-то нету. Вот и уклонялись всеми силами. Проректор разработал программу морального стимулирования и активно проводил ее в жизнь. Сам выступал перед студентами. Рассказывал о своем директорстве в сельской школе. И что вы думаете? «Блеска и энтузиазма в глазах студентов я почему-то не видел, как и желания следовать моему примеру» (с.247). «Почему-то» - это наивность или сарказм?
О сельской школе конца 50-х и 60-х годов автор рассказал откровенно. Тоска, нищета, беспросветность. Думаю, что «почему-то» - сарказм. Или нет?
Уже в начале 80-х сопровождал он вице-президента Академии педнаук Антонину Хрипкову в Шебекинский район в лучшую сельскую школу. Чиновная дама была в годах, и возникла у нее проблема: где туалет? «Директор сначала опешил, а потом повел ее к уличному туалету» (с.145). Но оказалось, что к будке можно подойти только в сапогах, а в туфлях нельзя никак. Дама быстро вернулась к машине. Помчались искать туалет. Брюхом я очень сочувствую чиновнице, а мозгами - отнюдь нет.
Дальше длинный-предлинный кусок о трех незабываемых встречах с Антониной Георгиевной. Автор всячески ее воспевает. Она здравствует и поныне, в будущем году ей исполнится 100 лет. Так как вы, друзья, с трудами Хрипковой незнакомы, а я-то знакома, позвольте вас слегка просветить. Трудилась она в сфере сексуального воспитания. Выпускала книги на «трудную тему». Вот, например: Антонина Хрипкова. Продолжим разговор на трудную тему. - М.: Просвещение, 1973. Почитаем. Ласкать детей нельзя: «Чувственные ощущения первыми доставляют ребенку сами родители, лаская или целуя его» (с.59). Руки под одеяло нельзя: «дети становятся индивидуалистически настроенными» (с. 94). И вообще ничего нельзя: «неблагоприятное влияние оказывает открытое платье, волнующая музыка, поцелуи, объятья, прикосновения в танце» (с.68), «до 24-25 лет - полное воздержание» (с.101).
Но в Белгородском пединституте указаниям Хрипковой следовали не все студенты. Случился даже международный скандал. В институт прибыл гневный завнауки из обкома. «Как вы могли допустить, что принцесса из африканской страны оказалась беременна? - грозно спросил он декана» (с. 281). Я аж подпрыгнула: давай подробности! Но автор ничего больше не рассказал. Эх!
Ничего не рассказал он и о своем вступлении в партию. Вдруг упоминается, что он был не только директором сельской школы, но и «секретарем партийной организации колхоза им. Мичурина» (с. 90). А ведь в его семье несколько репрессированных. Любимый дедушка был раскулачен и семь лет отсидел на Соловках. Бабушку сослали. Мужа родной тетки расстреляли. Но о вступлении в партию ни слова.
Только однажды автор пишет о своем недоумении в связи с советской властью. Он увидел предельную нищету в покосившемся домишке ученицы Нины (четверо детей, колхозники-родители на работе, Нина варит картошку) и подумал: «Как же так? После Октябрьской революции прошло 40 лет, а положение сельских тружеников не улучшилось?» (с. 97). Однако Нина тоже ходила у него с барабанами и знаменами.
Диссертация у автора о коммунистическом воспитании. Я даже не поленилась посмотреть в каталоге РГБ: «Перспектива, как средство воспитания у школьников коммунистического отношения к труду. (На материале и опыте работы сельских школ)». Автор уверяет, что его воспитание было очень успешным: «ученики настолько выросли в своем нравственном развитии, что я мог просто сказать им "надо!", и они стали бы выполнять любую работу» (с. 175).
И рядом с этим самые наивные то ли саркастичные картины: в сельской лавке - «водка, селедка, кильки в томате, слипшиеся подушечки в сахаре» (с. 97) - и больше ничего. Таких картинок много. То «ничего», то «огромная очередь». Было очень трудно «достать» книги: «Страна была самой читающей в мире, чего не скажешь сейчас: да и читать-то особенно нечего, куда-то исчезли настоящие писатели и поэты» (с. 255). Жаль, автор не перечислил, какие же книги ему было трудно «достать». Трилогию дорогого товарища Леонида Ильича наверняка было достать легко.
А потом «могучая держава, Страна Советов, которая в едином строю победным шагом двигалась от социализма к коммунизму, вдруг рассыпалась, как карточный домик» (с. 323). Но автор не слишком сильно ругает Горбачева (сильней он ругает Хрущева, который «решил сделать подарок своим землякам - передать Крым в состав УССР», с. 64) и благоразумно вздыхает: «Кто прав, кто виноват, история рассудит» (с. 324). В дальнейшем у автора все сложилось отлично. «Справедливо сказал патриарх Кирилл…» (с. 357) - словами патриарха и завершается книга.