"Отсутствиями, действенными в нас..."
С наступающим Новым годом!
Ничего не хочу писать. Давайте лучше немного поэзии. Рильке. Недостижимая и непостижимая одна бесконечная строка, живая настолько, насколько жива капля, появляющаяся из стебля сорванного цветка, как его продолжение, как будто он еще растет. Творчество поэта занимает всего три книги. Каждое его стихотворение безбрежно одиноко. Один из немногих поэтов, чьи стихи после их прочтения начинают звучать.
Счастливый сад, в твоем целебном рвенье
улучшил ты сокровище плода,
продлив неуловимое мгновенье,
в котором даже вечность молода.
Прекрасный труд, великолепный строй
ветвей, чьи зачарованы изгибы,
в конце концов, летучие, могли бы
воздушный обрести покой.
Мой сад, мы братья. Разве что ни миг
у нас не те же самые тревоги?
Один и тот же ветер нас настиг,
и мы с тобой нежны и строги.
Рильке. Сады
Тяжелый вечер. Никнет голова.
В нас что-то проявилось.
Мы молимся за узников, за тех,
чья жизнь остановилась.
А разве жизнь твоя не такова?
Жизнь даже к смерти больше не идет,
как заперта.
Напрасна грусть, и сила, и полет:
везде тщета.
Дни постоянно топчутся на месте,
срываясь друг за другом ночью в бездну;
воспоминанье говорит: "Исчезну!",
нет ни малейшей вести
О детстве в старом сердце, только дрожь,
и уподобить жизнь мы склонны дыбе,
но это ложь:
внутри судьбы мы все как в мертвой глыбе.
Рильке. Сады
Край молчаливый, где безмолвствуют прозренья,
край, где свое вино,
где помнит каждый холм о первом дне творенья,
где время продлено.
Край этот слишком горд, чтоб веку покоряться,
меняющему всех;
предпочитает он, счастливый, повторяться,
как вяз и как орех.
Край, где без новостей повсюду говор ясных
неистощимых вод,
и эти гласные средь каменных согласных
струятся круглый год.
Рильке. Валезанские катрены
Все тот же крестьянский год
вращается неустанно;
Дева Мария и Анна
приветствуют каждый плод.
Потом они добавляют,
что в прошлом затаено;
согласно благословляют
зернышко и зерно,
и зелень видна временами
мертвым, но все равно
между ними и нами
гроздья: к звену звено.
Рильке. Валезанские катрены
Разрушаясь в наши дни,
что бы с ними не творили,
башни помнят, как они
в воздухе парили.
Осиянный этот прах
в дикой ветхости мрачнее;
чем субстанция прочнее,
тем навязчивее крах.
Рильке. Валезанские катрены
Книга бабочки - полет,
не имеющий границы,
если крылышки - страницы,
а сиянье - переплет.
Медлит на краю цветка,
но читать не успевает,
так как запахи впивает
разные издалека,
и любуясь лепестками,
подражает им сама,
очень схожая с клочками
от любовного письма;
написали, разорвали,
клочья выбросили в сад,
и дождется адресат
этой весточки едва ли.
Рильке. Валезанские катрены
Круги моей жизни все шире и шире -
надвещные - вещие суть.
Сомкну ли последний? Но, видя в мире
суть, я хочу рискнуть.
Покуда вкруг Господа, башни веков,
не вскинется дней моих тьма...
Не важно кто - сокол я, вихрь с облаков,
высокий ли стих псалма.
Рильке. Часослов
Когда б хоть раз так в сердце тихо стало...
И все случайное, все, что мешало,
все приблизительное, хохот рядом,
все чувства с их неугомонным адом,
я смог бы выгнать бодрствующим взглядом.
Тогда б я мог Тобой, единым садом
тысячелистным, на краю Вселенной -
на миг улыбки мимолетной - стать,
чтоб жизни всей вернуть Тебя мгновенно,
как Благодать.
Рильке. Часослов
Ты знаешь, чего я хочу.
Быть может, всего - во Вселенной:
в падении - тьмы неистленной,
во взлете - сияния... но умолчу.
А сколько же тех - не хотят ничего -
кто княжит и княжит, а чувство - мертво -
сужденьями мысль утюжит.
Но всякое рад Ты принять существо,
что в жажде лицо заслужит.
И всякому рад Ты, кто мнит Тебя чашею -
ныне и впрок.
Еще не остыл Ты, чудесный урок,
и я окунусь в Твою глубь глубочайшую,
где жизнь обнаружится тихо и в срок.
Рильке. Часослов
Со всеми я простился с давних пор,
поскольку с детства я привык прощаться,
но все же не могу не возвращаться
возвратами освобождая взор.
Не каюсь я и в том, что мне подчас
являли вещи сладостное сходство,
готовы подтвердить свое господство
отсутствиями, действенными в нас.
Рильке. Сады
Ничего не хочу писать. Давайте лучше немного поэзии. Рильке. Недостижимая и непостижимая одна бесконечная строка, живая настолько, насколько жива капля, появляющаяся из стебля сорванного цветка, как его продолжение, как будто он еще растет. Творчество поэта занимает всего три книги. Каждое его стихотворение безбрежно одиноко. Один из немногих поэтов, чьи стихи после их прочтения начинают звучать.
Счастливый сад, в твоем целебном рвенье
улучшил ты сокровище плода,
продлив неуловимое мгновенье,
в котором даже вечность молода.
Прекрасный труд, великолепный строй
ветвей, чьи зачарованы изгибы,
в конце концов, летучие, могли бы
воздушный обрести покой.
Мой сад, мы братья. Разве что ни миг
у нас не те же самые тревоги?
Один и тот же ветер нас настиг,
и мы с тобой нежны и строги.
Рильке. Сады
Тяжелый вечер. Никнет голова.
В нас что-то проявилось.
Мы молимся за узников, за тех,
чья жизнь остановилась.
А разве жизнь твоя не такова?
Жизнь даже к смерти больше не идет,
как заперта.
Напрасна грусть, и сила, и полет:
везде тщета.
Дни постоянно топчутся на месте,
срываясь друг за другом ночью в бездну;
воспоминанье говорит: "Исчезну!",
нет ни малейшей вести
О детстве в старом сердце, только дрожь,
и уподобить жизнь мы склонны дыбе,
но это ложь:
внутри судьбы мы все как в мертвой глыбе.
Рильке. Сады
Край молчаливый, где безмолвствуют прозренья,
край, где свое вино,
где помнит каждый холм о первом дне творенья,
где время продлено.
Край этот слишком горд, чтоб веку покоряться,
меняющему всех;
предпочитает он, счастливый, повторяться,
как вяз и как орех.
Край, где без новостей повсюду говор ясных
неистощимых вод,
и эти гласные средь каменных согласных
струятся круглый год.
Рильке. Валезанские катрены
Все тот же крестьянский год
вращается неустанно;
Дева Мария и Анна
приветствуют каждый плод.
Потом они добавляют,
что в прошлом затаено;
согласно благословляют
зернышко и зерно,
и зелень видна временами
мертвым, но все равно
между ними и нами
гроздья: к звену звено.
Рильке. Валезанские катрены
Разрушаясь в наши дни,
что бы с ними не творили,
башни помнят, как они
в воздухе парили.
Осиянный этот прах
в дикой ветхости мрачнее;
чем субстанция прочнее,
тем навязчивее крах.
Рильке. Валезанские катрены
Книга бабочки - полет,
не имеющий границы,
если крылышки - страницы,
а сиянье - переплет.
Медлит на краю цветка,
но читать не успевает,
так как запахи впивает
разные издалека,
и любуясь лепестками,
подражает им сама,
очень схожая с клочками
от любовного письма;
написали, разорвали,
клочья выбросили в сад,
и дождется адресат
этой весточки едва ли.
Рильке. Валезанские катрены
Круги моей жизни все шире и шире -
надвещные - вещие суть.
Сомкну ли последний? Но, видя в мире
суть, я хочу рискнуть.
Покуда вкруг Господа, башни веков,
не вскинется дней моих тьма...
Не важно кто - сокол я, вихрь с облаков,
высокий ли стих псалма.
Рильке. Часослов
Когда б хоть раз так в сердце тихо стало...
И все случайное, все, что мешало,
все приблизительное, хохот рядом,
все чувства с их неугомонным адом,
я смог бы выгнать бодрствующим взглядом.
Тогда б я мог Тобой, единым садом
тысячелистным, на краю Вселенной -
на миг улыбки мимолетной - стать,
чтоб жизни всей вернуть Тебя мгновенно,
как Благодать.
Рильке. Часослов
Ты знаешь, чего я хочу.
Быть может, всего - во Вселенной:
в падении - тьмы неистленной,
во взлете - сияния... но умолчу.
А сколько же тех - не хотят ничего -
кто княжит и княжит, а чувство - мертво -
сужденьями мысль утюжит.
Но всякое рад Ты принять существо,
что в жажде лицо заслужит.
И всякому рад Ты, кто мнит Тебя чашею -
ныне и впрок.
Еще не остыл Ты, чудесный урок,
и я окунусь в Твою глубь глубочайшую,
где жизнь обнаружится тихо и в срок.
Рильке. Часослов
Со всеми я простился с давних пор,
поскольку с детства я привык прощаться,
но все же не могу не возвращаться
возвратами освобождая взор.
Не каюсь я и в том, что мне подчас
являли вещи сладостное сходство,
готовы подтвердить свое господство
отсутствиями, действенными в нас.
Рильке. Сады