Письма мертвого человека
«Если бы ты знал, малыш, как порой я себя ненавидел! Вот отшлепаю тебя, накричу, наругаю - у самого руки трясутся, сердце аж из груди выскакивает, злюсь на тебя ужасно… И в то же время до слез тебя жалко! Ты такой маленький, беспомощный - а я над тобой с ремнем нависаю, ты боишься, а я не могу остановится… Ору и ору… Потому что последняя капля - ты шалишь за столом, не хочешь кушать, а я устал, вымотался на работе, а перед этим готовил обед, ходил на базар за продуктами… Ну, и домашняя работа, конечно… В общем, едва хватает сил вас с Настей забрать - ее из школы, тебя из садика - и привести домой. Ты ведь тоже спокойно никогда не идешь - вечно балуешься, шалишь, вечно «играешь на нервах»… И домой я уже прихожу на остатках своего психического здоровья. Лимиты за день выбраны, я весь - один комок нервов, и тут ты начинаешь свою очередную каверзу!
И ведь умом понимаю - ты просто не набегался в садике, не наигрался, шалить тебе там не разрешают, но я-то не железный! Тяжело мне, малыш, одному… Да, ты скажешь, что я взрослый, а ты маленький, тебе можно шалить, а мне надо с тобой играть… Да, малыш, да, ты тысячу раз прав! Но когда мне с тобой играть? Пришел, тебя раздел, руки тебе надо помыть - а ты снова за свои машинки, как будто не день, а полгода их не видел! И попробуй тебя от них оторвать!
А уже надо греть ужин, да и самому быстро переодеться, поужинать, а то и пообедать, потому что днем не успел. И стоит немытая посуда. Я уже молчу о том, что и подмести не мешает на кухне. Днем - то работа, то дела по хозяйству, не успеваю просто… Ну и понеслось все… Покормить вас, поесть самому, вымыть посуду, сделать заготовку на второй ужин - тот, который перед сном, как он там называется? Попить чай? Потом приготовить что-то, чай заварить, покормить вас перед сном. А потом тебя купать, да спать укладывать - вот и весь день прошел. Хотя нет, мне потом ночью еще работать надо…
Все на бегу, иногда успеваю с вами позаниматься - с тобой рисованием, с Настей - географией и русским языком, совсем она язык свой родной не учит… В общем, никак не получается все успевать и самое главное - не всегда получается с тобой играть. Тем более, сколько с тобой не играй - все равно тебе будет мало. Я как-то час с тобой бесился - и боролись, и подушками бросались, и скакали на лошадях, причем, скакал как раз ты, а вот лошадкой был я - и все равно тебе не хватило!
Но мы приходим домой в шесть вечера, а в девять уже надо готовится ко сну. Вы же так плохо засыпаете и еще хуже просыпаетесь! Жалко вас, поэтому и накричу иногда, и наругаю… Чтобы вы потом быстрее заснули и хорошо выспались. Вам надо много спать - вы еще маленькие, вам надо расти. И когда взвешиваешь на весах Справедливости, что лучше - не кричать на вас, не ругать, а дать возможность играть, но потом будить, отрывая от сладких снов, когда вы не высыпаетесь - вот тогда понимаю, что лучше все-таки накричать… Да, вы плачете, не любите своего папку, но зато вовремя ложитесь спать и нормально высыпаетесь… Может, детское сердечко ваше и помнит все те обиды, которые я вам причинял… Но что поделать - это еще одна зарубка на моем сердце. Все эти зарубки и приводят потом к закономерному результату…»
Он на минутку прервал чтение и, если бы мог сейчас заплакать - обязательно бы это сделал. Но он уже не мог. Да и что толку уже теперь самого себя жалеть: что случилось - то случилось… Рано или поздно все равно наступил бы финал, так что нечего теперь о чем-то жалеть…
Он поправил несуществующие очки, так, по привычке, и снова углубился в чтение.
«Порою мое сердце просто переполняла любовь и нежность к тебе, да так, что хотелось обнять тебя и тискать, целовать, щекотать… Иногда я так и делал - и ты счастливо смеялся, визжал, требовал еще и еще… А когда ночью я укладывал тебя спать рядом с собой, ты все время прижимался ко мне и брал мою руку, чтобы подложить себе под голову - только тогда ты, довольно засопев, засыпал. И хотя тебе уже было четыре года, но в своей кроватке ты постоянно замерзал, потому что было холодно. И мне приходилось всю ночь вставать и тебя укрывать. Ведь ты спал так же беспокойно, как и вел себя весь день. Ты и во сне не мог никак набегаться, поэтому за кем-то гнался, кого-то искал, с кем-то воевал… Иногда даже разговаривал во сне. И мне было проще тебя положить с собой, все равно и Настя лежала рядом, потому что точно также раскрывалась ночью. А после третьей ангины пришлось смириться с тем, что она будет бить меня своими длинными ногами и орать иногда во сне. Выросла твоя сестричка, но осталась такой же гиперактивной, как и ее братец… Хотя, когда ей было столько, сколько тебе, была тише воды и ниже травы… Не то что ты, свинтус такой…»
Он, прочитав эти строки, улыбнулся. Да уж - брат и сестра так не похожи друг на друга, когда им обоим было от трех до пяти. В детстве у них такие разные характеры, они так же отличаются друг от друга своим поведением, как и внешне. Вроде бы и похожи на отца, а вроде бы и другие. Хотя дочка, конечно, копия, а вот пацан немного не такой, чуть взял от матери - и это «чуть» совершенно изменило все его лицо, сделало другим. Вроде бы и такой, как папа, в детстве - и все же совершенно другой! Но вот в кого он такой заводной? То сидит себе, играет со своими машинками, то вдруг вскочит и носится, как ракета, по квартире! Настя в его возрасте была намного спокойнее - игралась себе разными игрушками, телевизор смотрела… Хотя, несмотря на то, что девочка, куклами особо не увлекалась. Почему-то тянулась больше к машинкам да к моему компьютеру… Какие-то у нее пацанячьи замашки были изначально. А Макс, как только стал пытаться ползать, начал возить по полу то кубики, то колесики какие-то - еще не понимая, что делает. Но мальчуковая сущность, эта страсть к машинкам - она была видна сразу. Все мишки-лошадки, все мягкие игрушки были отвергнуты. А погремушки стали ударными инструментами….
Но ладно, поняв, что отвлекся, он снова приступил к чтению.
«Так вот, когда ты во сне прижимался ко мне, мирно посапывая в мою руку, нежность переполняло мое сердце и я все время просил у тебя прощения - за то, что наругал, что отшлепал, что не дал тебе сегодня твою «бибибу»… Ты так с детства смешно стал называть мультики, и даже немного повзрослев, не перестал их так называть… Я гладил тебя во сне, да ты и сам стал постоянно требовать, чтобы я тебя гладил… И я боялся в этот момент только одного - что тебя у меня отнимут. Не знаю, кто и как - просто боялся. Боялся иррационально. Те, кто обжегся на молоке, дуют на воду? Вот и я так же…»
Здесь он нахмурился. Наверное, не стоило вспоминать о том темном прошлом, которое тогда стоило ему нескольких лет, вычеркнутых из этой жизни. Но исповедь - она ведь должна быть максимально искренней. Так его предупредили, сказав, что от степени искренности его будет зависеть то, куда он отправится… Так сказать, последний шанс…
Ладно, что написал -то написал…
«Ты, малыш, всегда меня удивлял своими нестандартными наименованиями окружающих предметов. Та же «бибиба» возникла от того, что ты очень любил все мультики, где были машинки… И название понятно… Но почему потом все мультяшки вдруг стали бибибами?» А твое имя? Ты рано понял, что тебя зовут Максим, но почему внезапно ты стал называть себя Патип? Почти год ты упорно так себя называл и пресекал любые попытки называть тебя твоим настоящим именем. Я искал этого «Патипа» в интернете, находил только имя «Антип». Так что значение слова «Патип» я так и не расшифровал…
А еще ты удивил тем, что вначале говорил мало слов - ну, два-три… Я даже и не вспомню сейчас, какие именно слова были первыми. Наверное, «дай» или «сам»… Ну, понятно, что «бибиба» было первейшим. Ну и «Патип». Но потом вдруг ты сразу заговорил. Стал сыпать словами, как из лототрона шариками. И все слова, как эти шарики, были такими круглыми, закругленными… ты их немного по-своему обрабатывал и преподносил в своей лингвистической обертке. Но все было понятно. И говорил ты сразу, как взрослый. Не могу забыть одну твою взрослую фразу: «Папа, ну ты что не видишь - я какаю. Не мешай мне!»
И это - в два с половиной года!
Много еще всего ты выдавал, как в словах, так и в поступках. И порой устанешь, изнервничаешься, накажешь тебя - а ты подходишь и спрашиваешь: «Папа, ну ты теперь уже добрый? Ты уже будешь меня любить?» И слезы наворачиваются на глаза…»
Он снова заморгал глазами, которых у него уже не было. Вот ведь привычка - и слез нет, и глаз, а рефлексы остались… Хотя нет - рефлексов тоже нет, почему тогда… Точнее - а что это тогда? Надо будет спросить Знающих…
Он снова перевел взгляд - или что там у него сейчас - на текст...
Полностью тест здесь