рождение автора в присутствии зрителя
Пригласили меня на круглый стол в Новый выставочный зал Государственного музея городской скульптуры. Участвовали философы, искусствоведы, художники, журналисты и обычные люди. Тема - «Рождение Автора» в рамках выставки из двух частей. Одна часть - Гарри Зух раскрасил холсты по рисунку Елены Фигуриной. Вторая - он же раскрасил рисунки Кати Ивановой.
Я в каталоге к выставке прочел диалог художников, где Фигурина говорит что-то вроде: художник естественно существует в комфортном ареале собственного языка. Но для контакта с миром нужно из этого ареала выйти, а баланс личного и общественного - большая проблема. Это я привел в качестве эпиграфа.
Начали стол с того, что сразу отогнали от него Ролана Барта с его «смертью автора», чтобы он чего со стола не схватил. И понеслись - с посвистом и причмокиванием. Даже художник Зух никак не мог дать другим сказать, аж подбрасывало его от желания поделиться наболевшим, хотя все вроде именно так сам и организовал, чтобы про свое искусство послушать. Что характерно: всем есть что сказать, не запрягай - поехали! Философ повествует - у искусствоведов вид страдающий, художники зевают. Искусствовед вещает - философы морщатся, живописцы терпят. Художник изъясняется - все радуются, как будто он выздоровел случайно. Что приятно - все сумели вспомнить, по поводу чего эта дуэль соловьев. Ну, почти все. Секацкий развернуто пересказал свою статью из буклета, за что спасибо, поскольку там масса опечаток. Заславский легко нанизал всю историю искусства на случайный тезис, правда, признался, что прошлый раз он брал другой тезис, и - тоже все получилось гладко. Григорьев говорил хорошо, но умно и по делу, что многих расстроило, поскольку - не возразишь. Ведущий напомнил стиль передачи Ерофеева, который тоже в эйфории от звука собственного голоса. Многие еще выступали, и все они были с одной стороны барьера, все они были - авторы.
И тут встала такая тетенька, с очень свободным сознанием, судя по тому, что ее тирада сводилась к фразе, услышанной год назад от подруги, дескать, всё - игра, и религия, и политика, и искусство. Эта фраза на такой непаханый чернозем попала, что она раз сорок была повторена с заключением от себя: «все, что человеку необходимо - есть, спать и размножаться, а остальное - игра». И села, очень взбудораженная. Что лично мне интересно - эта нетронутая дискурсами тетенька была единственным не-автором. Она была - зритель, который, надо думать, находился где-то рядом, когда автор рождался. И может, даже участвовал в родовспоможении.
Про зрителя никто ни разу не сказал. А он, бедный, по российской традиции, взыскать хотел, - чтобы философ рассказал, зачем жить, чтобы художник нарисовал, как жить. Тетя почти так и сказала - творцы, отдайте уже долги народу, со времен передвижников по счетам не плачено! Тут на ваших картинах все веселые и спокойные, а где жизненная драма и вообще криминальная обстановка, что повсеместно растет? Разбежались авторы все пастись по полям постмодернизма, сесть не с кем рядом. Чтобы поговорить и призвать к ответу. И действительно - отбился автор от народного присмотра и от товарищеского суда ушел. Безнаказанно рисует картины и еще наслаждается процессом.
В конце 1960-х Джон Кейдж говорил о процессе социализации: «Вместо того чтобы быть результатом работы одного человека, искусство становится процессом, осуществляемым группой людей». Для нашего человека это звучит как «избежал ответственности». Работает с кем-то на пару, а то и бригадой, анонимностью увлекается, детские рисунки копирует - за руку схватить не кого. «Кто шил пальто? - Мы!». Не хочет зритель анонимного автора без прописки и паспортных данных. Недаром, когда высокую пургу несли про репрезентацию и радикальную соблазненность, все скучные сидели. А вот когда Зух начал откровенничать, как он перед дракой писал, на случай, если живот пропорют или о том, как он суп из одних костей шесть раз варил - так все: «ну-ка, ну-ка» и блокнотами зашуршали, - фиксируют, конкретное пошло-поехало.
Чем хочется закончить эти заметы? Да вот чем - эти две выставки - сплошные иконы. То есть еще не иконы, но двигаются именно в этом направлении, вырабатывая канон. Потому и выполнены в стилистике примитива, и автор размыт-раздвоен, и публицистики там нет в помине. Одни иконы, где Иванова - про лошадей, где Фигурина - про людей.
Вот что справедливо предрекал в 2001 философ Федор Гиренок: «Я думаю, что третье тысячелетие начнется с осознания возможных последствий столкновения между культурным человеком и наивностью примитива, словом и дословностью, симуляцией и непосредственностью».
Это столкновение и произошло за столом.