субботнее физиологическое
Сорвалось одно необязательное дело. И стою я под чахлым дождем субботним вечером недалеко от Дома Советов. И вспоминаю, что где-то на Нарвской есть примечательное место с водкой по 11.50 за полтешок. Хотя данные устаревшие, но манящие.
Еду я к Триумфальным воротам и обнаруживаю на углу вывеску «Рюмочная» с геральдическим излишеством - рюмкой для мартини и виноградным листом, все - контур и анфас. А за углом сомнительная надпись «Бар» и несомненная парочка остывающих, курящих и выговаривающих друг другу слова мужчин субботне-вечерней наружности. Захожу несколько ступенек вниз - ага! По периметру стоечки-полочки, на них пластиковые стаканчики для взрослых куличиков. Сумерки сознания и зорьки подсознания, мягкие вспышки северно-венецианского сияния.
- Здрасьте! Какая у вас самая бюджетная водка?
- Мгумм! - кивает мне застоечная Помона в футболке и трениках. - Тридцать рублей за сто грамм.
- Отлично! Вот ее и - с селедкой.
- Все вместе - пятьдесят.
Беру комплект «Не слышно шума городского» и размещаюсь на подлом высоком барном табурете. Рядом смелые люди чебуреками закусывают, за спиной телевизор старается показывать, Помона по телефону напирает:
- Только и дел, что сальник сменить, и - пожалуйста! Не едет он. Не может! Знаем мы, какие от осинки родятся апельсинки!
Беру прозрачное в прозрачном, вспоминаю из ушедшего поэта: «Стакан синевы без стакана», отставляю пустой. Селедка догоняет свою рифму, я хочу сразу догнаться. Мой путь к стойке пересекает одинокий, задумчивый, маленький, носатый. Выжидаю-пропускаю: «ему нужнее», пока он своим носом обведет бликующий ассортимент и закажет традиционное:
- Вот этой - сто и сок.
Какой сок, - Помона и так знает, и уже наливает, держа крутым плечом трубку с окончанием памфлета про сальник.
Я - той же самой пятьдесят и огурчик - сам вилкой отловлю - за пять рублей, все вместе - на двадцатку, еще и половинку картонки мне дают для сервировки моей соленой загогулины, рассеченной повдоль тугой помонской дланью.
На улице свежо (москвичам - сыро), за углом - «Пышки». Не надо мне пышек, но зайти туда - надо, потребно мне это, манит меня обратная сторона угла. Стойка пустая, хозяйка в зале беседует с подругой.
- Есть у вас… - она подскакивает-подбегает - кофе натурального типа?
- Вот из этого автомата, хороший. Американо, вкусный. Из того - тоже можно, но из этого лучше. В том - раз - и готово, мы прям с девочками удивляемся, как он быстро. А этот тарахтит там, чего-то делает-гоняет.
- Думает!
- Да, вот и потом - там и там гуща одинаковая, зерно ведь одно берем, а вот по-разному. Когда ее, гущу, так (трет себе локоть) - одинаковая на пробу, а кофе здесь вкуснее.
- А чего вы ей делаете вот так, гущей?
- Как чего, в баню берем, натираться, там отшелушивает, питает и вообще. Ее набирается сколько, мы и берем, не выбрасывать ведь!
- А я и гляжу - как Вы свежо смотритесь, чего только женщины не придумают!
Поспел кофе, и правда - американо, хороший, с пенкой, с историей - прекрасно! И пельменей взял к нему - мелких, с тестом, верченым как бутончики. Розанчики.
- Сто рублей! Со сметаной или с кетчупом?
- Со сметаной! А уксуса у вас нет, или перца черного?
- Как нет, все для вас!
Метнулась в кухню, обратно - пакет с молотым, угол надорван, и - бутылку зеленого стекла, без наклейки. Пальцем прикрыл горлышко, брызнул на розанчики.
- Спасибо, хозяюшка! А можно у вас тогда и пышку к кофе, такой он хороший?
- Конечно, можно! Толлько вот не с пылу-с жару, а гретая. Но - вы заходите, когда они тут крутятся-прыгают, посмотрите-поедите!
Зайду. Конечно зайду.
Тут, туда-обратно, в подсобку пышечной и на выход - тетенька с мальчиковой стрижкой и торговой национальностью потащила охапкой букеты зеленные - укроп-петрушка. Мне и этого надо, я - наружу, там около - торговля веничками, по десять.
- А реган?
- Двадцать!
- А редиска?
- Сто!
- Ох, хорошая какая! Ну ее, золотую вашу! Дайте зелени.
Угол весь закончился, съеден-выпит-проговорен. Домой поеду. Не одно, так другое - город щедрый, без интереса не оставит.
Еду я к Триумфальным воротам и обнаруживаю на углу вывеску «Рюмочная» с геральдическим излишеством - рюмкой для мартини и виноградным листом, все - контур и анфас. А за углом сомнительная надпись «Бар» и несомненная парочка остывающих, курящих и выговаривающих друг другу слова мужчин субботне-вечерней наружности. Захожу несколько ступенек вниз - ага! По периметру стоечки-полочки, на них пластиковые стаканчики для взрослых куличиков. Сумерки сознания и зорьки подсознания, мягкие вспышки северно-венецианского сияния.
- Здрасьте! Какая у вас самая бюджетная водка?
- Мгумм! - кивает мне застоечная Помона в футболке и трениках. - Тридцать рублей за сто грамм.
- Отлично! Вот ее и - с селедкой.
- Все вместе - пятьдесят.
Беру комплект «Не слышно шума городского» и размещаюсь на подлом высоком барном табурете. Рядом смелые люди чебуреками закусывают, за спиной телевизор старается показывать, Помона по телефону напирает:
- Только и дел, что сальник сменить, и - пожалуйста! Не едет он. Не может! Знаем мы, какие от осинки родятся апельсинки!
Беру прозрачное в прозрачном, вспоминаю из ушедшего поэта: «Стакан синевы без стакана», отставляю пустой. Селедка догоняет свою рифму, я хочу сразу догнаться. Мой путь к стойке пересекает одинокий, задумчивый, маленький, носатый. Выжидаю-пропускаю: «ему нужнее», пока он своим носом обведет бликующий ассортимент и закажет традиционное:
- Вот этой - сто и сок.
Какой сок, - Помона и так знает, и уже наливает, держа крутым плечом трубку с окончанием памфлета про сальник.
Я - той же самой пятьдесят и огурчик - сам вилкой отловлю - за пять рублей, все вместе - на двадцатку, еще и половинку картонки мне дают для сервировки моей соленой загогулины, рассеченной повдоль тугой помонской дланью.
На улице свежо (москвичам - сыро), за углом - «Пышки». Не надо мне пышек, но зайти туда - надо, потребно мне это, манит меня обратная сторона угла. Стойка пустая, хозяйка в зале беседует с подругой.
- Есть у вас… - она подскакивает-подбегает - кофе натурального типа?
- Вот из этого автомата, хороший. Американо, вкусный. Из того - тоже можно, но из этого лучше. В том - раз - и готово, мы прям с девочками удивляемся, как он быстро. А этот тарахтит там, чего-то делает-гоняет.
- Думает!
- Да, вот и потом - там и там гуща одинаковая, зерно ведь одно берем, а вот по-разному. Когда ее, гущу, так (трет себе локоть) - одинаковая на пробу, а кофе здесь вкуснее.
- А чего вы ей делаете вот так, гущей?
- Как чего, в баню берем, натираться, там отшелушивает, питает и вообще. Ее набирается сколько, мы и берем, не выбрасывать ведь!
- А я и гляжу - как Вы свежо смотритесь, чего только женщины не придумают!
Поспел кофе, и правда - американо, хороший, с пенкой, с историей - прекрасно! И пельменей взял к нему - мелких, с тестом, верченым как бутончики. Розанчики.
- Сто рублей! Со сметаной или с кетчупом?
- Со сметаной! А уксуса у вас нет, или перца черного?
- Как нет, все для вас!
Метнулась в кухню, обратно - пакет с молотым, угол надорван, и - бутылку зеленого стекла, без наклейки. Пальцем прикрыл горлышко, брызнул на розанчики.
- Спасибо, хозяюшка! А можно у вас тогда и пышку к кофе, такой он хороший?
- Конечно, можно! Толлько вот не с пылу-с жару, а гретая. Но - вы заходите, когда они тут крутятся-прыгают, посмотрите-поедите!
Зайду. Конечно зайду.
Тут, туда-обратно, в подсобку пышечной и на выход - тетенька с мальчиковой стрижкой и торговой национальностью потащила охапкой букеты зеленные - укроп-петрушка. Мне и этого надо, я - наружу, там около - торговля веничками, по десять.
- А реган?
- Двадцать!
- А редиска?
- Сто!
- Ох, хорошая какая! Ну ее, золотую вашу! Дайте зелени.
Угол весь закончился, съеден-выпит-проговорен. Домой поеду. Не одно, так другое - город щедрый, без интереса не оставит.