Привет, еще привет!
Книга складывается из самых разнообразных элементов в самых разнообразных обстоятельствах.
Например, иллюстрации: часть заказана в Русском музее, часть их сосканирована из редких книг и каталогов, мало- и вовсе неизвестных даже специалистам, часть была сфотографирована мной с оригиналов в частных собраниях, часть (львиная доля!) безвозмездно получена от прекрасного галерейщика И. Галеева.
Эту иллюстрацию я получил вместе с корпусом других на диске от Ольги Малковой, которая защищала пару лет назад диссертацию в Русском (я был оппонентом). Работа была о "Бубновом Валете" и Машкове, собрание которого в волгоградском музее - третье по величине в стране. Я с удовольствием вспоминаю замечательную диссертацию Ольги и, пользуясь случаем, передаю ей привет в Волгоград - встречный "Привету" Машкова, который пришел оттуда в мою книгу.
"Техника письма подталкивает живопись к объективации - умеренности цвета, отчетливости объема, - картинный вектор дразнит художника. Для Сезанна натюрморт мог стать картиной, для художника 1930-х годов оставался жанром, уцененным современностью.
Бубнововалетец Илья Машков жил в 1934 году в родной станице Михайловской и старался преобразовать ее средствами искусства в отдельно взятый коммунистический заповедник. Оттуда он и передавал, в виде натюрморта, «Привет XVII съезду ВКП(б)». Композиция, если отвлечься от предметов, составлена по эклектичным канонам Машкова, сложившихся из сезанновских натюрмортов, вывесок зеленных и витрин бакалейных лавок. Ярусами выставлен нормативный комплект бюстов учителей и вождей. Соблюдена, канонизированная к тому времени, иерархия - Ленин выше Сталина, но дальше его и незаметней. Политически грамотная постановка обернулась языческой божницей, сельским пантеоном, убранным дарами - «глазастыми» тканями, фруктами и живыми цветами. Одомашнивание и присвоение высоких имен выглядело чуть ли не площадным скоморошничаньем и, одновременно, материнским безрассудным обожанием. Идола завернули в тряпочку - понянчить, обогреть и задобрить. Всеядность эстетики народного пантеизма немыслимо было назвать своим именем, поэтому искусствовед В. Кеменов сводил подобные формы красоты в работах Машкова к бездуховности и мещанству . «Привет…» замечателен еще и тем, что возникший образ невольно уловлен в процессе перерастания красного угла в красный уголок. Тему можно завершить историческим анекдотом. Многие годы в кабинете директора ленинградской Академии художеств стоял бюст Карла Маркса под фотографией Сталина, как и было положено. Только инвентаризация, к общему конфузу, выявила, что это скульптурный портрет по-гречески густобородого Архипа Куинджи".
(Отрывок из главы "Стиль Сезанн" - А. Успенский. "Между авангардом и соцреализмом. Из истории советской живописи 1920-30-х годов").
Например, иллюстрации: часть заказана в Русском музее, часть их сосканирована из редких книг и каталогов, мало- и вовсе неизвестных даже специалистам, часть была сфотографирована мной с оригиналов в частных собраниях, часть (львиная доля!) безвозмездно получена от прекрасного галерейщика И. Галеева.
Эту иллюстрацию я получил вместе с корпусом других на диске от Ольги Малковой, которая защищала пару лет назад диссертацию в Русском (я был оппонентом). Работа была о "Бубновом Валете" и Машкове, собрание которого в волгоградском музее - третье по величине в стране. Я с удовольствием вспоминаю замечательную диссертацию Ольги и, пользуясь случаем, передаю ей привет в Волгоград - встречный "Привету" Машкова, который пришел оттуда в мою книгу.
"Техника письма подталкивает живопись к объективации - умеренности цвета, отчетливости объема, - картинный вектор дразнит художника. Для Сезанна натюрморт мог стать картиной, для художника 1930-х годов оставался жанром, уцененным современностью.
Бубнововалетец Илья Машков жил в 1934 году в родной станице Михайловской и старался преобразовать ее средствами искусства в отдельно взятый коммунистический заповедник. Оттуда он и передавал, в виде натюрморта, «Привет XVII съезду ВКП(б)». Композиция, если отвлечься от предметов, составлена по эклектичным канонам Машкова, сложившихся из сезанновских натюрмортов, вывесок зеленных и витрин бакалейных лавок. Ярусами выставлен нормативный комплект бюстов учителей и вождей. Соблюдена, канонизированная к тому времени, иерархия - Ленин выше Сталина, но дальше его и незаметней. Политически грамотная постановка обернулась языческой божницей, сельским пантеоном, убранным дарами - «глазастыми» тканями, фруктами и живыми цветами. Одомашнивание и присвоение высоких имен выглядело чуть ли не площадным скоморошничаньем и, одновременно, материнским безрассудным обожанием. Идола завернули в тряпочку - понянчить, обогреть и задобрить. Всеядность эстетики народного пантеизма немыслимо было назвать своим именем, поэтому искусствовед В. Кеменов сводил подобные формы красоты в работах Машкова к бездуховности и мещанству . «Привет…» замечателен еще и тем, что возникший образ невольно уловлен в процессе перерастания красного угла в красный уголок. Тему можно завершить историческим анекдотом. Многие годы в кабинете директора ленинградской Академии художеств стоял бюст Карла Маркса под фотографией Сталина, как и было положено. Только инвентаризация, к общему конфузу, выявила, что это скульптурный портрет по-гречески густобородого Архипа Куинджи".
(Отрывок из главы "Стиль Сезанн" - А. Успенский. "Между авангардом и соцреализмом. Из истории советской живописи 1920-30-х годов").