Oct 07, 2013 23:30
На океанском ветру
Сушит штаны самурай.
Осень пришла на Канары.
Внезапно: последний самолет, отлет в полночь, Гранд-Канариа, восемь дней, семь ночей, хотите? Конечно же, хочу, потому что причиной первой давно и прочно стала самая обычная усталость, настолько въевшаяся во все, что невозможно спать ночью, сидишь до семи утра над чем-то, что притворяется работой, но чем-то другим стать не может, потому что только работой можешь объяснить себе свои действия, но ведь никакая работа не способна длиться по пятнадцать часов кряду, вранье очевидно, но прервать его невозможно. Каждую ночь вырабатываешь себя до полного бесчувствия, и все равно еще часа два не идешь спать, потому что если ляжешь, то сдашься, а сдаваться нельзя, по крайней мере - пока нельзя, потом будет нельзя тем более.
Такой круг может разорвать только самолет, уносящий тебя в какие-то земли, от которых тебе известно только название, ты еще пытаешься работать до упора, до самого отлета, заканчиваешь в аэропорту, закрываешь ноутбук и наконец-то поднимаешь глаза.
И видишь карту, и линию воображаемого маршрута, и тогда понимаешь, что при всей своей принадлежности к Испании, Канары - это в Африке. С краю, посреди Атлантического океана.
И вот туда-то ты и летишь.
И когда наконец долетаешь, то тебя ожидает причина вторая: океан. Когда садишься на берегу, в тебя немедленно начинает бить мельчайший песок, как в Сфинкса, обдирая кожу, как наждаком, потому что ветер не стихает ни на секунду, но ты сидишь и слушаешь океан, он звучит совершенно иначе, чем море, длинно, медленно, одна на весь берег, прокатывается огромная волна, и затихает где-то далеко тугими раскатами грома, дальше - пауза, а потом приходит новая волна, и все начинается сначала.
Причина третья - крохотный лиман, обитель серых и белых цапель, сразу за лиманом - пустыня, игрушечная, проходимая за полдня, птичий заповедник, на песке - множество птичьих следов и ничуть не меньше человечьих, но если изловчиться и забраться на дюну, самую настоящую дюну, с ребристой корочкой, которую нарушают твои следы только на несколько минут, потому что ветер несет новый и новый песок, и он смывает все следы не хуже океана, - так вот, там, на гребне дюны, ты встаешь посреди самой большой пустыни на свете, и сразу за ней - океан, а на гребне - ветер, и песок у тебя уже повсюду, в волосах, на коже, во рту и тем более в застегнутых карманах. И жара такая, будто эти дюны вздумали посрамить ад. И белые кости саксаула в распадках между барханами, кончики костей цветут неуверенной зеленью.
А в лимане ходят в желтой воде рыбы, цапли гоняют морских чаек, маленькие острова горят зеленью, как огнями.
А где-то на другом конце острова улочки старого испанского города, и собор святой Анны, и дворики, и как тут, спрашивается, уснуть ночью?