все отведенное пространство
"Горе занимает все отведенное ему пространство", - сказал Франкл, а он знал, о чем говорил.
Если ему позволить, оно займет место отдыха, место работы, место дома, место близких. Ахнуть не успеешь - вокруг тебя нет ничего, кроме горя.
Казалось бы - на то оно и горе. Или болезнь - на то она и болезнь, чтобы ею было пропитано все вокруг тебя, ты же болеешь каждую секунду, каждую секунду тебе плохо, больно, невыносимо.
Последний раз я болел всерьез - а вот уже и не вспомню, когда. Обычно все мои недомогания длились пару дней, ну, проваляешься день с температурой, еще два - побережешься.
А тут накрыло всерьез. Вместо глаз - ямы с горячим песком, вместо головы - вообще что-то непонятное, то ли овсяная каша, то ли булыжник. Тело - из одних углов. И слабость. Лежать еще можно, дышать - уже с трудом.
Но у нас есть определенный порядок. Врач на дом не ходит. Можно вызвать скорую, если совсем все плохо, но к врачу - иди сам. А спасительные таблетки, снимающие кашель, у нас вышли. Без рецепта их не дают. Поэтому в среду, как раз после очень плохой ночи, я как-то встал и пошел.
Снаружи была весна. Я шел очень медленно и пошатываясь, но вполне себе шел. Рецептов мне выдали, подтвердили грипп, велели не напрягаться и выпроводили. Я шел через парк, полный птиц, светило солнышко, почки шевелелись и разбухали на глазах. Конечно же, я пришел домой и лег. Но в итоге часа два провел на ногах в тот день, когда думал, что головы не подниму.
А потом в четверг мне стало немного полегче, и я подумал, не встать ли ненадолго - дела-то мои, кроме меня, никто не сделает. И так и не встал. Еще часик полежу, думал я, и тогда полчасика поработаю. И пролежал весь день. Хотя меня наверняка бы хватило на что-нибудь полезное.
Я сейчас готовлю выставку, она берет все силы. Поэтому предыдущие две недели я работал по восемь-девять часов. А восемь-девять часов работы это, как знает любой фрилансер, - примерно двенадцатичасовой рабочий день. И мне было очень, очень здорово, и на все хватало времени. А в пятницу, уже совсем ничего себе, я встал и начал вяленько делать отложенный эскиз. И не шло. Совсем не шло, вообще. Как будто и не было этих двух недель чистого драйва.
Болезнь заняла его место, потому что я ей это позволил. Ее уже не было - но она по-прежнему занимала место, на которое взобралась тогда, когда мне было действительно очень плохо. Я оглянуться не успел, как потерял половину приобретенных навыков - за какие-то паршивые пять дней болезни.
Мы последние два дня много говорим о молчании. Об усталости. О чувстве собственной неуместности. Что вот и прочтешь где-нибудь что-то важное и хорошее - и просто молча киваешь про себя. Потому что разговор - это хлопотно. Это не на три слова. Это нужно же вкладывать себя и свои силы. А вдруг - еще и брякнешь что-нибудь не то. Совсем тогда печально.
Но молчание занимает все отведенное ему пространство.
Усталость занимает все отведенное ей пространство.
Чувство собственной неуместности занимает все отведенное ему пространство.
Как большой сытый кот, разлегшийся в шкафу на одежде - такой теооплый, такой слаааавный, ну его же двииигать, а он так хорошо спииит.
Так вот, пожалуй, этот свитер нужен мне самому. Чтобы пойти погулять. Чтобы там что-нибудь приключилось. Чтобы мне было о чем рассказать.
А котика воспитывать надо. Потому что котик, занимающий все пространство хозяина - это бесконечная головная боль и зассанные кресла и обувь.
И невозможность заняться чем-то, кроме обслуживания пространства этого самого котика.
This entry was originally posted at http://a-str.dreamwidth.org/483305.html. Please comment there using OpenID.
Если ему позволить, оно займет место отдыха, место работы, место дома, место близких. Ахнуть не успеешь - вокруг тебя нет ничего, кроме горя.
Казалось бы - на то оно и горе. Или болезнь - на то она и болезнь, чтобы ею было пропитано все вокруг тебя, ты же болеешь каждую секунду, каждую секунду тебе плохо, больно, невыносимо.
Последний раз я болел всерьез - а вот уже и не вспомню, когда. Обычно все мои недомогания длились пару дней, ну, проваляешься день с температурой, еще два - побережешься.
А тут накрыло всерьез. Вместо глаз - ямы с горячим песком, вместо головы - вообще что-то непонятное, то ли овсяная каша, то ли булыжник. Тело - из одних углов. И слабость. Лежать еще можно, дышать - уже с трудом.
Но у нас есть определенный порядок. Врач на дом не ходит. Можно вызвать скорую, если совсем все плохо, но к врачу - иди сам. А спасительные таблетки, снимающие кашель, у нас вышли. Без рецепта их не дают. Поэтому в среду, как раз после очень плохой ночи, я как-то встал и пошел.
Снаружи была весна. Я шел очень медленно и пошатываясь, но вполне себе шел. Рецептов мне выдали, подтвердили грипп, велели не напрягаться и выпроводили. Я шел через парк, полный птиц, светило солнышко, почки шевелелись и разбухали на глазах. Конечно же, я пришел домой и лег. Но в итоге часа два провел на ногах в тот день, когда думал, что головы не подниму.
А потом в четверг мне стало немного полегче, и я подумал, не встать ли ненадолго - дела-то мои, кроме меня, никто не сделает. И так и не встал. Еще часик полежу, думал я, и тогда полчасика поработаю. И пролежал весь день. Хотя меня наверняка бы хватило на что-нибудь полезное.
Я сейчас готовлю выставку, она берет все силы. Поэтому предыдущие две недели я работал по восемь-девять часов. А восемь-девять часов работы это, как знает любой фрилансер, - примерно двенадцатичасовой рабочий день. И мне было очень, очень здорово, и на все хватало времени. А в пятницу, уже совсем ничего себе, я встал и начал вяленько делать отложенный эскиз. И не шло. Совсем не шло, вообще. Как будто и не было этих двух недель чистого драйва.
Болезнь заняла его место, потому что я ей это позволил. Ее уже не было - но она по-прежнему занимала место, на которое взобралась тогда, когда мне было действительно очень плохо. Я оглянуться не успел, как потерял половину приобретенных навыков - за какие-то паршивые пять дней болезни.
Мы последние два дня много говорим о молчании. Об усталости. О чувстве собственной неуместности. Что вот и прочтешь где-нибудь что-то важное и хорошее - и просто молча киваешь про себя. Потому что разговор - это хлопотно. Это не на три слова. Это нужно же вкладывать себя и свои силы. А вдруг - еще и брякнешь что-нибудь не то. Совсем тогда печально.
Но молчание занимает все отведенное ему пространство.
Усталость занимает все отведенное ей пространство.
Чувство собственной неуместности занимает все отведенное ему пространство.
Как большой сытый кот, разлегшийся в шкафу на одежде - такой теооплый, такой слаааавный, ну его же двииигать, а он так хорошо спииит.
Так вот, пожалуй, этот свитер нужен мне самому. Чтобы пойти погулять. Чтобы там что-нибудь приключилось. Чтобы мне было о чем рассказать.
А котика воспитывать надо. Потому что котик, занимающий все пространство хозяина - это бесконечная головная боль и зассанные кресла и обувь.
И невозможность заняться чем-то, кроме обслуживания пространства этого самого котика.
This entry was originally posted at http://a-str.dreamwidth.org/483305.html. Please comment there using OpenID.