Книжные итоги года 2014
Вечер последнего воскресенья года - самое время начать подводить итоги года. Помните, в прошлом году я ругала себя за ничтожно маленький список? Помните же? Так вот, в этом, мне впору посыпать голову пеплом и рвать на себе волосы, ибо список этого года просто позор на мою голову. Но я все равно напишу, чтобы в следующем году читать больше и интереснее.
1. Джоджо Мойес. Последнее письмо от моего любимого.
2. Дениел Киз. Множественные умы Билли Миллигана.
3. Н.В. Гоголь. Вий.
4. А.С. Грибоедов. Горе от ума.
5. Гиллиан Флинн. Исчезнувшая.
6. Джордж Оруэлл. 1984. По праву называю эту книгу книгой года. Очень, очень любопытная вещица. Особенно удивила и поразила идея создания языка, в котором количество слов постоянно уменьшается. Давайте я не буду описывать своими словами, а просто вставлю кусочек текста.
[тыц]
- Как подвигается словарь? - из-за шума Уинстон тоже повысил голос.
- Медленно, - ответил Сайм. - Сижу над прилагательными. Очарование.
Заговорив о новоязе, Сайм сразу взбодрился. Отодвинул миску, хрупкой рукой взял хлеб, в другую - кубик сыра и, чтобы не кричать, подался к Уинстону.
- Одиннадцатое издание - окончательное издание. Мы придаем языку завершенный вид - в этом виде он сохранится, когда ни на чем другом не будут говорить. Когда мы закончим, людям вроде вас придется изучать его сызнова. Вы, вероятно, полагаете, что главная наша работа - придумывать новые слова. Ничуть не бывало. Мы уничтожаем слова - десятками, сотнями ежедневно. Если угодно, оставляем от языка скелет. В две тысячи пятидесятом году ни одно слово, включенное в одиннадцатое издание, не будет устаревшим.
Он жадно откусил хлеб, прожевал и с педантским жаром продолжал речь. Его худое темное лицо оживилось, насмешка в глазах исчезла, и они стали чуть ли не мечтательными.
- Это прекрасно - уничтожать слова. Главный мусор скопился, конечно в глаголах и прилагательных, но и среди существительных - сотни и сотни лишних. Не только синонимов; есть ведь и антонимы. Ну скажите, для чего нужно слово, которое есть полная противоположность другому? Слово само содержит свою противоположность. Возьмем, например, «голод». Если есть слово «голод», зачем вам «сытость»? «Неголод» ничем не хуже, даже лучше, потому что оно - прямая противоположность, а «сытость» - нет. Или оттенки и степени прилагательных. «Хороший» - для кого хороший? А «плюсовой» исключает субъективность. Опять же, если вам нужно что-то сильнее «плюсового», какой смысл иметь целый набор расплывчатых бесполезных слов - «великолепный», «отличный» и так далее? «Плюс плюсовой» охватывает те же значения, а если нужно еще сильнее - «плюсплюс плюсовой». Конечно, мы и сейчас уже пользуемся этими формами, но в окончательном варианте новояза других просто не останется. В итоге все понятия плохого и хорошего будут описываться только шестью словами, а по сути, двумя. Вы чувствуете, какая стройность, Уинстон? Идея, разумеется, принадлежит Старшему Брату, - спохватившись, добавил он.
При имени Старшего Брата лицо Уинстона вяло изобразило пыл. Сайму его энтузиазм показался неубедительным.
- Вы не цените новояз по достоинству, - заметил он как бы с печалью. - Пишете на нем, а думаете все равно на староязе. Мне попадались ваши материалы в «Таймс». В душе вы верны староязу со всей его расплывчатостью и ненужными оттенками значений. Вам не открылась красота уничтожения слов. Знаете ли вы, что новояз - единственный на свете язык, чей словарь с каждым годом сокращается?
Это Уинстон, конечно же, знал. Он улыбнулся, насколько мог сочувственно, не решаясь раскрыть рот. Сайм откусил еще от черного ломтя, наскоро прожевал и заговорил снова.
- Неужели вам непонятно, что задача новояза - сузить горизонты мысли? В конце концов мы сделаем мыслепреступление попросту невозможным - для него не останется слов. Каждое необходимое понятие будет выражаться одним-единственным словом, значение слова будет строго определено, а побочные значения упразднены и забыты. В одиннадцатом издании, мы уже на подходе к этой цели. Но процесс будет продолжаться и тогда, когда нас с вами не будет на свете. С каждым годом все меньше и меньше слов, все уже и уже границы мысли. Разумеется, и теперь для мыслепреступления нет ни оправданий, ни причин. Это только вопрос самодисциплины, управления реальностью. Но в конце концов и в них нужда отпадет. Революция завершится тогда, когда язык станет совершенным. Новояз - это ангсоц, ангсоц - это новояз, - проговорил он с какой-то религиозной умиротворенностью. - Приходило ли вам в голову, Уинстон, что к две тысячи пятидесятому году, а то и раньше, на земле не останется человека, который смог бы понять наш с вами разговор?
- Кроме… - с сомнением начал Уинстон и осекся.
У него чуть не сорвалось с языка: «кроме пролов», но он сдержался, не будучи уверен в дозволительности этого замечания. Сайм, однако, угадал его мысль.
- Пролы - не люди, - небрежно парировал он. - К две тысячи пятидесятому году, если не раньше, по-настоящему владеть староязом не будет никто. Вся литература прошлого будет уничтожена. Чосер, Шекспир, Мильтон, Байрон останутся только в новоязовском варианте, превращенные не просто в нечто иное, а в собственную противоположность. Даже партийная литература станет иной. Даже лозунги изменятся. Откуда взяться лозунгу «Свобода - это рабство», если упразднено само понятие свободы? Атмосфера мышления станет иной. Мышления в нашем современном значении вообще не будет. Правоверный не мыслит - не нуждается в мышлении. Правоверность - состояние бессознательное.
Да и вообще, очень, очень прелестная книжка для раздумьев.
7. Кейт Аткинсон. Жизнь после жизни.
8. Джон Грин. Бумажные города.
9. Михаил Шишкин. Письмовник.
10. Джеймс Дэшнер. Бегущий по лабиринту.
11. Маргарет Этвуд. Лакомый кусочек. Вот это тоже весьма занятная вещица, не знаю то уж там о феминизме, но меня после этой книжки еще неделю колбасило, так же как колбасило всю книгу главную героиню.
12. Ринат Валиуллин. В каждом молчании своя истерика. А вот это не читайте. Бред сумасшедшего.
13. Малюсенькая повесть. Эрик-Эммануэль Шмитт. Оскар и Розовая дама. Прелесть прелестная, всем читать.
Вот и все, что я проитала в этом году. А вот в позапрошлом я была молодцом.
1. Джоджо Мойес. Последнее письмо от моего любимого.
2. Дениел Киз. Множественные умы Билли Миллигана.
3. Н.В. Гоголь. Вий.
4. А.С. Грибоедов. Горе от ума.
5. Гиллиан Флинн. Исчезнувшая.
6. Джордж Оруэлл. 1984. По праву называю эту книгу книгой года. Очень, очень любопытная вещица. Особенно удивила и поразила идея создания языка, в котором количество слов постоянно уменьшается. Давайте я не буду описывать своими словами, а просто вставлю кусочек текста.
[тыц]
- Как подвигается словарь? - из-за шума Уинстон тоже повысил голос.
- Медленно, - ответил Сайм. - Сижу над прилагательными. Очарование.
Заговорив о новоязе, Сайм сразу взбодрился. Отодвинул миску, хрупкой рукой взял хлеб, в другую - кубик сыра и, чтобы не кричать, подался к Уинстону.
- Одиннадцатое издание - окончательное издание. Мы придаем языку завершенный вид - в этом виде он сохранится, когда ни на чем другом не будут говорить. Когда мы закончим, людям вроде вас придется изучать его сызнова. Вы, вероятно, полагаете, что главная наша работа - придумывать новые слова. Ничуть не бывало. Мы уничтожаем слова - десятками, сотнями ежедневно. Если угодно, оставляем от языка скелет. В две тысячи пятидесятом году ни одно слово, включенное в одиннадцатое издание, не будет устаревшим.
Он жадно откусил хлеб, прожевал и с педантским жаром продолжал речь. Его худое темное лицо оживилось, насмешка в глазах исчезла, и они стали чуть ли не мечтательными.
- Это прекрасно - уничтожать слова. Главный мусор скопился, конечно в глаголах и прилагательных, но и среди существительных - сотни и сотни лишних. Не только синонимов; есть ведь и антонимы. Ну скажите, для чего нужно слово, которое есть полная противоположность другому? Слово само содержит свою противоположность. Возьмем, например, «голод». Если есть слово «голод», зачем вам «сытость»? «Неголод» ничем не хуже, даже лучше, потому что оно - прямая противоположность, а «сытость» - нет. Или оттенки и степени прилагательных. «Хороший» - для кого хороший? А «плюсовой» исключает субъективность. Опять же, если вам нужно что-то сильнее «плюсового», какой смысл иметь целый набор расплывчатых бесполезных слов - «великолепный», «отличный» и так далее? «Плюс плюсовой» охватывает те же значения, а если нужно еще сильнее - «плюсплюс плюсовой». Конечно, мы и сейчас уже пользуемся этими формами, но в окончательном варианте новояза других просто не останется. В итоге все понятия плохого и хорошего будут описываться только шестью словами, а по сути, двумя. Вы чувствуете, какая стройность, Уинстон? Идея, разумеется, принадлежит Старшему Брату, - спохватившись, добавил он.
При имени Старшего Брата лицо Уинстона вяло изобразило пыл. Сайму его энтузиазм показался неубедительным.
- Вы не цените новояз по достоинству, - заметил он как бы с печалью. - Пишете на нем, а думаете все равно на староязе. Мне попадались ваши материалы в «Таймс». В душе вы верны староязу со всей его расплывчатостью и ненужными оттенками значений. Вам не открылась красота уничтожения слов. Знаете ли вы, что новояз - единственный на свете язык, чей словарь с каждым годом сокращается?
Это Уинстон, конечно же, знал. Он улыбнулся, насколько мог сочувственно, не решаясь раскрыть рот. Сайм откусил еще от черного ломтя, наскоро прожевал и заговорил снова.
- Неужели вам непонятно, что задача новояза - сузить горизонты мысли? В конце концов мы сделаем мыслепреступление попросту невозможным - для него не останется слов. Каждое необходимое понятие будет выражаться одним-единственным словом, значение слова будет строго определено, а побочные значения упразднены и забыты. В одиннадцатом издании, мы уже на подходе к этой цели. Но процесс будет продолжаться и тогда, когда нас с вами не будет на свете. С каждым годом все меньше и меньше слов, все уже и уже границы мысли. Разумеется, и теперь для мыслепреступления нет ни оправданий, ни причин. Это только вопрос самодисциплины, управления реальностью. Но в конце концов и в них нужда отпадет. Революция завершится тогда, когда язык станет совершенным. Новояз - это ангсоц, ангсоц - это новояз, - проговорил он с какой-то религиозной умиротворенностью. - Приходило ли вам в голову, Уинстон, что к две тысячи пятидесятому году, а то и раньше, на земле не останется человека, который смог бы понять наш с вами разговор?
- Кроме… - с сомнением начал Уинстон и осекся.
У него чуть не сорвалось с языка: «кроме пролов», но он сдержался, не будучи уверен в дозволительности этого замечания. Сайм, однако, угадал его мысль.
- Пролы - не люди, - небрежно парировал он. - К две тысячи пятидесятому году, если не раньше, по-настоящему владеть староязом не будет никто. Вся литература прошлого будет уничтожена. Чосер, Шекспир, Мильтон, Байрон останутся только в новоязовском варианте, превращенные не просто в нечто иное, а в собственную противоположность. Даже партийная литература станет иной. Даже лозунги изменятся. Откуда взяться лозунгу «Свобода - это рабство», если упразднено само понятие свободы? Атмосфера мышления станет иной. Мышления в нашем современном значении вообще не будет. Правоверный не мыслит - не нуждается в мышлении. Правоверность - состояние бессознательное.
Да и вообще, очень, очень прелестная книжка для раздумьев.
7. Кейт Аткинсон. Жизнь после жизни.
8. Джон Грин. Бумажные города.
9. Михаил Шишкин. Письмовник.
10. Джеймс Дэшнер. Бегущий по лабиринту.
11. Маргарет Этвуд. Лакомый кусочек. Вот это тоже весьма занятная вещица, не знаю то уж там о феминизме, но меня после этой книжки еще неделю колбасило, так же как колбасило всю книгу главную героиню.
12. Ринат Валиуллин. В каждом молчании своя истерика. А вот это не читайте. Бред сумасшедшего.
13. Малюсенькая повесть. Эрик-Эммануэль Шмитт. Оскар и Розовая дама. Прелесть прелестная, всем читать.
Вот и все, что я проитала в этом году. А вот в позапрошлом я была молодцом.