Поющие в Венеции
Мне симпатичны увлеченные люди.
Их увлечения могут казаться ерундой и пустяками, но они, образно говоря, пересыпают мясо жизни приправами увлечений, и поджаренные куски не только питательны, но сочны на вкус, обладают ароматным запахом и аппетитны на вид.
Гуляя по Венеции, я в прямом смысле наткнулся на группу таких увлеченных людей. В тот момент я, следуя заветам Петра Вайля, собирался познать Гений Места посредством акта чревоугодия, вдруг попал на выездное выступление хора Vittorio Veneto. Хористы разместились возле выхода из маленькой гостинницы, одинаково одетые, и пели, и впереди был дирижер в синей рубашке.
Молодые и пожилые, красивые и ужасные, разные - в одинаковых рубашечках, со светящимися от удовольствия лицами они пели какую-то свою католическую музыку.
Я был зрителем, но не в зале, а на сцене в нише кулис. За столиком кафе на узенькой, тесной от людей улице я ел устриц, и колотый лед под серо-зелеными раковинами тоже казался элементом театрального действия. В живых венецианских декорациях взмахом руки дирижера самодеятельного хора сам становишься не чужим, а чем-то сродни шампанскому в бокале или мху на камне старинной стены дома, когда звучат чистые голоса певцов, смешиваясь с далеким шумом моря и гомоном туристической толпы, которая просачивается через хор, через музыку, мимо столика с сидящим мною, и дальше сквозь меня, как сквозь элемент театрального реквизита.
Show must go on, такое написанное Вселенским Композитором камерное шоу для меня, хора и Вечного Города.
И на губах - вкус лимона и моря.
Их увлечения могут казаться ерундой и пустяками, но они, образно говоря, пересыпают мясо жизни приправами увлечений, и поджаренные куски не только питательны, но сочны на вкус, обладают ароматным запахом и аппетитны на вид.
Гуляя по Венеции, я в прямом смысле наткнулся на группу таких увлеченных людей. В тот момент я, следуя заветам Петра Вайля, собирался познать Гений Места посредством акта чревоугодия, вдруг попал на выездное выступление хора Vittorio Veneto. Хористы разместились возле выхода из маленькой гостинницы, одинаково одетые, и пели, и впереди был дирижер в синей рубашке.
Молодые и пожилые, красивые и ужасные, разные - в одинаковых рубашечках, со светящимися от удовольствия лицами они пели какую-то свою католическую музыку.
Я был зрителем, но не в зале, а на сцене в нише кулис. За столиком кафе на узенькой, тесной от людей улице я ел устриц, и колотый лед под серо-зелеными раковинами тоже казался элементом театрального действия. В живых венецианских декорациях взмахом руки дирижера самодеятельного хора сам становишься не чужим, а чем-то сродни шампанскому в бокале или мху на камне старинной стены дома, когда звучат чистые голоса певцов, смешиваясь с далеким шумом моря и гомоном туристической толпы, которая просачивается через хор, через музыку, мимо столика с сидящим мною, и дальше сквозь меня, как сквозь элемент театрального реквизита.
Show must go on, такое написанное Вселенским Композитором камерное шоу для меня, хора и Вечного Города.
И на губах - вкус лимона и моря.