На всем известном древнем дубе
На всем известном древнем дубе
С ведром текилы и босой
Сидел пиит в медвежьей шубе,
Сидел и хвастался косой.
Коса лианою спускалась
С верхушки древа до травы,
И змием путникам казалась,
-Не змий, коса! Вы не правы!-
Разубеждал пиит прохожих
И клялся всем, чем только мог,
Пронять пытаясь толстокожих,
И между клятвами вёл блог.
Направо вёл- сорил он прозой,
Налево- лирикой сорил,
И цвёл от счастья жёлтой розой,
И ноги почему-то брил.
В смущеньи жутко патетичном
Он из воды дружину ждал,
Ну, а дождавшись, истерично
Власа на голове он рвал.
Тогда и дуб седел, и шуба,
Когда вздымалась толща вод,
С пиитом обходился грубо
Широкоплечий водный взвод.
Отделав палицами спину
Ему от маковки до пят,
Дружина молча, брови сдвинув,
Пила́ текилы жгучий яд.
Потом она частушки пела,
Да так, что трясся тёмный бор,
И всё, что видела, то ела,
Не ел лишь дядька Черномор.
Такую вот легенду, братцы,
Я вам стихийно нанесла,
Теперь к реке-пора купаться,
Мне в помощь два моих весла.
С ведром текилы и босой
Сидел пиит в медвежьей шубе,
Сидел и хвастался косой.
Коса лианою спускалась
С верхушки древа до травы,
И змием путникам казалась,
-Не змий, коса! Вы не правы!-
Разубеждал пиит прохожих
И клялся всем, чем только мог,
Пронять пытаясь толстокожих,
И между клятвами вёл блог.
Направо вёл- сорил он прозой,
Налево- лирикой сорил,
И цвёл от счастья жёлтой розой,
И ноги почему-то брил.
В смущеньи жутко патетичном
Он из воды дружину ждал,
Ну, а дождавшись, истерично
Власа на голове он рвал.
Тогда и дуб седел, и шуба,
Когда вздымалась толща вод,
С пиитом обходился грубо
Широкоплечий водный взвод.
Отделав палицами спину
Ему от маковки до пят,
Дружина молча, брови сдвинув,
Пила́ текилы жгучий яд.
Потом она частушки пела,
Да так, что трясся тёмный бор,
И всё, что видела, то ела,
Не ел лишь дядька Черномор.
Такую вот легенду, братцы,
Я вам стихийно нанесла,
Теперь к реке-пора купаться,
Мне в помощь два моих весла.