Новый солдат империи (эпизод)
Да нет, не смог он долго запираться, нацик. Даже когда понял, что жизнь при таком раскладе Буран ему не оставит ни в коем случае. И не таких раскалывали в военно-полевых условиях, а уж этого-то, явно трусливого и очень ценящего свою жизнь подонка… Нечего делать! Ему бы, дурашке, наоборот, заупрямиться бы надо, когда ему пошевелили ножиком рану и пригрозили дорезать её до бедренной артерии. Надо было напрашиваться на это, нарываться. Изошёл бы кровью быстро и фактически без мучений, оставив врагов без информации, с носом.
Но малодушен оказался "сотник" Лихой. Это не безоружных расстреливать, и не девчонок в Счастье похищать. И хоть со всей глубиной осознал он, куда угодил, хоть уже начала проступать смертельная заострённость на и без того остреньком лице, но не мог он совладать со своим страхом, делавшим его безвольным. Тоже, что ли, позывной от противного взял? Такой Лихой, что дальше уж некуда…
Хорошо рассказывал Безверхий. Хоть и недолго. Он знал людей со своей стороны - те, к которым обращался. На стороне ЛНР назвал немногих - лишь про кого слышал. Но Алексей старательно записывал всё - разберутся ребята Бортника, коли захотят. А не захотят, так и ладно. Он, Буран, свой долг выполнил. Не своей волею он оказался втянут в эту всю вонючую смесь терактов, шпионств, контршпионств, похищений, предательств и разоблачений предательств. И, оказавшись втянут, ещё и ещё раз убеждался, что вот это всё - не его. Его - чисто солдатское. Прямое и понятное. Пусть имперское. Пусть такое имперское, которое ещё надо восстановить. Или даже вообще новую создать империю. И понятно, что в таком деле нужны, даже просто необходимы, спецслужбы и их борьба. Но раз нет старой империи, но строится новая, - то ей нужны и солдаты. Вот они и есть - новые солдаты империи. И долг у них солдатский.
Который, кстати, судя по взлетевшей вдруг, как стая ворон, стрельбе справа, надо споренько продолжить отдавать…
Только до этого надо отдать долг сыновний. Долг отцу, казнённому этим ублюдком, писающимся сейчас в размолотой грязи в штаны от тоскливого страха смерти. И долг всем, казнённым таким ублюдками. Всем убитым ими при бомбардировках мирных городов и деревень. Всем убитыми ими по подозрению в антинацизме. Всем изнасилованным, ограбленным, униженным этими тварями.
Он свернул исписанный листок - на одном все имена поместились, но хоть это, - отдал его Ведьмаку.
- Серёга, - обратился Буран к нему. - Тут нужна твоя ловкость и быстрота. Метнись-ка мухой к гаражам, где "трёхсотые" собираются. Мы всё равно решили их здоровыми сопровождать. Вот и давай, забираешь одного-двух и валишь с ними до наших. И там любым образом находишь Мишку нашего Митридата и передашь ему эту записку. Или… - хотел сказать, Томичу из комендатуры, но вспомнил то, к чему так и не успел привыкнуть: нет уже Томича, погиб. И, как вчерашней ночью Мишка рассказал, контрабандист этот славный, Сто первый. Выводил гражданских в Чернухино из-под обстрела - вот такие же, а то и он сам, что корчится под ногами, стреляли по гражданским! Лёд погиб, с которым бандитов прижучили, - господи, как давно это было, целый месяц назад!
Эх, как много погибло хороших людей - и из-за таких, как вот эта нацистская мразь здесь!
Он мимо ушей пропустил горячие возражения Ведьмака, который не хотел оставлять здесь товарищей и уходить в тыл. Он только сказал:
- Надо, Серёжа… Это, может, поважнее того, что мы тут делаем. Это - пятая колонна у нас в республике. Предатели. Никому не могу это доверить, кроме своих. Подожди, сейчас я тебе письменный приказ напишу. А мы тебя потом тут встретим. Ты, главное, дойди. Помнишь, балочку по карте смотрели? Вот по ней и просочитесь. Это, Серёг, важно, как ты себе даже не представляешь. Обязательно дойди!
Ведьмак усмехнулся горько. Но сказал твёрдо и надёжно:
- Есть! Сделаю, командир!
И растворился между огородами.
Так, ну, а теперь долг перед отцом. И всеми павшими.
- Шрек, - велел он, - перевяжи эту гниду, в самом деле.
И добавил, увидев. Как тот в недоумении воззрился на него:
- Ну, не звери же мы. Не эти вот, - кивнул он на "айдаровца". - А я тем временем всё приготовлю.
Вырвал листок из тактического блокнота. Хороший, долговечный. Вроде не размокает.
Достал из рюкзака шнур. Хороший, крепкий, по горам можно лазать. Тут гор, правда, нет, но в деле разведчика чего только когда не может пригодиться…
Присел возле пленника, посмотрел на него внимательно.
- Зачем ты убил моего отца, Валентин? - спросил мягко. - Я ведь знаю, это ты дал команду. И сам же выстрелил в него.
Безверхий побледнел и даже сделал движение, чтобы отползти от Алексея.
- Он ведь был без оружия, Валентин, - мягко продолжил Кравченко. - Он вам не угрожал. Он всего лишь вывозил мать со своей родной земли, на которую пришли вы устанавливать свои порядки. Зачем ты это сделал, Валентин?
Тот не отвечал. Только ещё раз облизнул пересохшие губы.
Потом ответил хрипло:
- Я не хотел… Случайно вышло. От страха…
- Сидел бы ты у себя в Коростене, Валентин, - посмотрев на него тяжело, проговорил Алексей. Такой страх он знал. Иррациональный, внезапный, он заставляет действительно палить во все стороны, особенно молодых бойцов. Но участи Лихого это не меняло. Известны про него и другие эпизоды. Слишком тяжёлые, чтобы их могла выдержать одна ниточка жизни… - Носил бы вышиванку, скакал бы себе по вечерам на радость соратникам. Не ходил бы ты к другим людям, чтобы заставлять их жить так, как хочешь ты, а не они сами. Кто ты такой, Валентин, чтобы заставлять их? С чего ты взял, что можешь устанавливать в стране свои порядки только потому, что выскакал на майдане государственный переворот?
Лихой, вовсе не лихой уже сейчас, не отвечал. Возможно, его мысли отвлекала работа, которую делали пальцы Алексея Кравченко.
Они делали из шнура петлю.
- И был бы ты, Валентин, уважаемым членом общества, - продолжал между тем Буран. - Своего общества, но это неважно. Потому что мы с Донбасса не пришли бы к вам и не стали срывать с вас вышиванки и убивать за то, что вы недостаточно восторженно относитесь к товарищу Ворошилову. И жил бы ты у себя, как хочешь, работал бы, когда-нибудь, может, даже образумился и допетрил собственным мозгом, что нация - не понад усе, а вообще - херня и фикция. А главное - народ. Который состоит из людей разных и думающих по-разному, но остаётся единым народом единой страны. И Украина вполне могла когда-нибудь такой стать - единой страной разного, но единого народа.
Петля была готова.
- Но тебе не сиделось дома, Валентин. И ты пришёл убивать других людей только за то, что они думают не так, как ты. И тем самым ты убил, Валентин, то единство народа. И значит, убил ты единую Украину, Валентин. Ты, Валентин, убил Украину.
Кравченко помолчал. Кому он тут лекцию-то читает?
- Ладно, мотивировочную часть будем считать зачитанной, - сменил тон Алексей, поднимаясь на ноги. - Шрек, Дядя Боря, давайте-ка, подтащите его вон к тому деревцу. Как раз подходящая веточка имеется.
Снизу раздался тонкий, полный ужаса вой. Оборвался, когда Вовка с Борей встряхнули Лихого и поволокли к голому дереву, что росло на обочине дороги.
Потом Лихой плакал, когда висел в руках разведчиков с петлёй на шее и выслушивал приговор, который зачитывал Алексей:
"За многочисленные убийства мирных жителей, за пытки, изнасилования, грабежи и издевательства, что творил лично и вместе с подельниками из батальона "Айдар", гражданин Безверхий Валентин Михайлович постановлением военно-полевого суда приговаривается к смертной казни. Как каратель и военный преступник, он приговаривается к смертной казни через повешение. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит".
Безверхий взвыл. От него противно завоняло. Шрек с Дядей Борей кинули его, и тот даже попытался отползти как был, с петлёй на шее. Но разведчики быстро натянули верёвку, перекинутую через сук, и закрепили её внизу.
Каратель и трус Валентин Безверхий закачался в воздухе. Как был - со спущенными штанами и стекающей вниз по ногам коричневой субстанцией.
Задержав дыхание, Алексей подошёл к нему и сунул в его карман сложенный вчетверо листок с приговором…
Но малодушен оказался "сотник" Лихой. Это не безоружных расстреливать, и не девчонок в Счастье похищать. И хоть со всей глубиной осознал он, куда угодил, хоть уже начала проступать смертельная заострённость на и без того остреньком лице, но не мог он совладать со своим страхом, делавшим его безвольным. Тоже, что ли, позывной от противного взял? Такой Лихой, что дальше уж некуда…
Хорошо рассказывал Безверхий. Хоть и недолго. Он знал людей со своей стороны - те, к которым обращался. На стороне ЛНР назвал немногих - лишь про кого слышал. Но Алексей старательно записывал всё - разберутся ребята Бортника, коли захотят. А не захотят, так и ладно. Он, Буран, свой долг выполнил. Не своей волею он оказался втянут в эту всю вонючую смесь терактов, шпионств, контршпионств, похищений, предательств и разоблачений предательств. И, оказавшись втянут, ещё и ещё раз убеждался, что вот это всё - не его. Его - чисто солдатское. Прямое и понятное. Пусть имперское. Пусть такое имперское, которое ещё надо восстановить. Или даже вообще новую создать империю. И понятно, что в таком деле нужны, даже просто необходимы, спецслужбы и их борьба. Но раз нет старой империи, но строится новая, - то ей нужны и солдаты. Вот они и есть - новые солдаты империи. И долг у них солдатский.
Который, кстати, судя по взлетевшей вдруг, как стая ворон, стрельбе справа, надо споренько продолжить отдавать…
Только до этого надо отдать долг сыновний. Долг отцу, казнённому этим ублюдком, писающимся сейчас в размолотой грязи в штаны от тоскливого страха смерти. И долг всем, казнённым таким ублюдками. Всем убитым ими при бомбардировках мирных городов и деревень. Всем убитыми ими по подозрению в антинацизме. Всем изнасилованным, ограбленным, униженным этими тварями.
Он свернул исписанный листок - на одном все имена поместились, но хоть это, - отдал его Ведьмаку.
- Серёга, - обратился Буран к нему. - Тут нужна твоя ловкость и быстрота. Метнись-ка мухой к гаражам, где "трёхсотые" собираются. Мы всё равно решили их здоровыми сопровождать. Вот и давай, забираешь одного-двух и валишь с ними до наших. И там любым образом находишь Мишку нашего Митридата и передашь ему эту записку. Или… - хотел сказать, Томичу из комендатуры, но вспомнил то, к чему так и не успел привыкнуть: нет уже Томича, погиб. И, как вчерашней ночью Мишка рассказал, контрабандист этот славный, Сто первый. Выводил гражданских в Чернухино из-под обстрела - вот такие же, а то и он сам, что корчится под ногами, стреляли по гражданским! Лёд погиб, с которым бандитов прижучили, - господи, как давно это было, целый месяц назад!
Эх, как много погибло хороших людей - и из-за таких, как вот эта нацистская мразь здесь!
Он мимо ушей пропустил горячие возражения Ведьмака, который не хотел оставлять здесь товарищей и уходить в тыл. Он только сказал:
- Надо, Серёжа… Это, может, поважнее того, что мы тут делаем. Это - пятая колонна у нас в республике. Предатели. Никому не могу это доверить, кроме своих. Подожди, сейчас я тебе письменный приказ напишу. А мы тебя потом тут встретим. Ты, главное, дойди. Помнишь, балочку по карте смотрели? Вот по ней и просочитесь. Это, Серёг, важно, как ты себе даже не представляешь. Обязательно дойди!
Ведьмак усмехнулся горько. Но сказал твёрдо и надёжно:
- Есть! Сделаю, командир!
И растворился между огородами.
Так, ну, а теперь долг перед отцом. И всеми павшими.
- Шрек, - велел он, - перевяжи эту гниду, в самом деле.
И добавил, увидев. Как тот в недоумении воззрился на него:
- Ну, не звери же мы. Не эти вот, - кивнул он на "айдаровца". - А я тем временем всё приготовлю.
Вырвал листок из тактического блокнота. Хороший, долговечный. Вроде не размокает.
Достал из рюкзака шнур. Хороший, крепкий, по горам можно лазать. Тут гор, правда, нет, но в деле разведчика чего только когда не может пригодиться…
Присел возле пленника, посмотрел на него внимательно.
- Зачем ты убил моего отца, Валентин? - спросил мягко. - Я ведь знаю, это ты дал команду. И сам же выстрелил в него.
Безверхий побледнел и даже сделал движение, чтобы отползти от Алексея.
- Он ведь был без оружия, Валентин, - мягко продолжил Кравченко. - Он вам не угрожал. Он всего лишь вывозил мать со своей родной земли, на которую пришли вы устанавливать свои порядки. Зачем ты это сделал, Валентин?
Тот не отвечал. Только ещё раз облизнул пересохшие губы.
Потом ответил хрипло:
- Я не хотел… Случайно вышло. От страха…
- Сидел бы ты у себя в Коростене, Валентин, - посмотрев на него тяжело, проговорил Алексей. Такой страх он знал. Иррациональный, внезапный, он заставляет действительно палить во все стороны, особенно молодых бойцов. Но участи Лихого это не меняло. Известны про него и другие эпизоды. Слишком тяжёлые, чтобы их могла выдержать одна ниточка жизни… - Носил бы вышиванку, скакал бы себе по вечерам на радость соратникам. Не ходил бы ты к другим людям, чтобы заставлять их жить так, как хочешь ты, а не они сами. Кто ты такой, Валентин, чтобы заставлять их? С чего ты взял, что можешь устанавливать в стране свои порядки только потому, что выскакал на майдане государственный переворот?
Лихой, вовсе не лихой уже сейчас, не отвечал. Возможно, его мысли отвлекала работа, которую делали пальцы Алексея Кравченко.
Они делали из шнура петлю.
- И был бы ты, Валентин, уважаемым членом общества, - продолжал между тем Буран. - Своего общества, но это неважно. Потому что мы с Донбасса не пришли бы к вам и не стали срывать с вас вышиванки и убивать за то, что вы недостаточно восторженно относитесь к товарищу Ворошилову. И жил бы ты у себя, как хочешь, работал бы, когда-нибудь, может, даже образумился и допетрил собственным мозгом, что нация - не понад усе, а вообще - херня и фикция. А главное - народ. Который состоит из людей разных и думающих по-разному, но остаётся единым народом единой страны. И Украина вполне могла когда-нибудь такой стать - единой страной разного, но единого народа.
Петля была готова.
- Но тебе не сиделось дома, Валентин. И ты пришёл убивать других людей только за то, что они думают не так, как ты. И тем самым ты убил, Валентин, то единство народа. И значит, убил ты единую Украину, Валентин. Ты, Валентин, убил Украину.
Кравченко помолчал. Кому он тут лекцию-то читает?
- Ладно, мотивировочную часть будем считать зачитанной, - сменил тон Алексей, поднимаясь на ноги. - Шрек, Дядя Боря, давайте-ка, подтащите его вон к тому деревцу. Как раз подходящая веточка имеется.
Снизу раздался тонкий, полный ужаса вой. Оборвался, когда Вовка с Борей встряхнули Лихого и поволокли к голому дереву, что росло на обочине дороги.
Потом Лихой плакал, когда висел в руках разведчиков с петлёй на шее и выслушивал приговор, который зачитывал Алексей:
"За многочисленные убийства мирных жителей, за пытки, изнасилования, грабежи и издевательства, что творил лично и вместе с подельниками из батальона "Айдар", гражданин Безверхий Валентин Михайлович постановлением военно-полевого суда приговаривается к смертной казни. Как каратель и военный преступник, он приговаривается к смертной казни через повешение. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит".
Безверхий взвыл. От него противно завоняло. Шрек с Дядей Борей кинули его, и тот даже попытался отползти как был, с петлёй на шее. Но разведчики быстро натянули верёвку, перекинутую через сук, и закрепили её внизу.
Каратель и трус Валентин Безверхий закачался в воздухе. Как был - со спущенными штанами и стекающей вниз по ногам коричневой субстанцией.
Задержав дыхание, Алексей подошёл к нему и сунул в его карман сложенный вчетверо листок с приговором…