Новый солдат империи
Впрочем, это пока что были несбыточные мечты. Их снова согнали всех вместе, перевязали руки назад, пинками погнали к машине - какая-то иномарка джипового вида, но размерами едва ли не с автобус.
Ребята-писатели выглядели неважно: у Сергея заплыли оба глаза, из уголка рта протянулся ручеёк крови, уже, правда, подсохший. Фёдор припадал на одну ногу и вообще как-то неестественно кособочился при каждом движении - то ли рёбра повредили, то ли что похуже - внутри что отбили. Молодые, их и били по-настоящему, чтобы сломать. Сломали? Да нет, по поведению тюремщиков что-то незаметно. Ненавистью пышут, а не удовлетворением.
Запихали в машины, нарочно, по-садистски стараясь причинить новую боль. Куда-то опять повезли, подпрыгивая на ямах в асфальте. Видать, чужая машина, не жалко. Ур-роды, мать их! - лучше бы дороги взялись тут переложить как следует. Враз бы куча "сепаров" поменяли бы своё отношение к Украине. А то двадцать лет не делали ни черта, только соки из страны выжимали, а потом ещё и с войною пришли…
Минут через сорок остановились. Задержанных вытащили наружу, кинули лицом в снег. Тут уже ждала другая машина, минивэн или как их там.
Каратели о чём-то переговаривались, изредка смеясь и попинывая пленных ногами. Вслушиваться в их обмен мнениями не хотелось: пары первых реплик хватило, чтобы понять, что болтовня ни о чём. Будто и не людей передают одни другим, а ящики с консервами. Было бы на Кавказе, похоже показалось бы на то, как барашков продают. Но здесь был не Кавказ, здесь был снег, холодно - и опять больно вновь затянутым пластиковым ремешком рукам.
Дальше стало ещё больнее - когда новые их "хозяева" сняли пластиковые петельки и заковали руки в наручники. Причём сделали это так, чтобы металлическое окружье потеснее сомкнулось вокруг запястий, чтобы любое шевеление доставляло дикую боль. Похоже, боль подопечных - единственное, что по-настоящему радовало конвоиров. Когда Фёдор взвыл и начал просить ослабить стальной зажим, те стали, подгогатывая, упражняться в остроумии на тему, что у всех свои инструкции, а "поганый москаль" должен выполнять инструкции, данные ему в ФСБ - расслабиться и не ныть, стойко перенося боль во славу Путина.
В остальном тюремщики выглядели на удивление индифферентно. Словно делали привычную работу. Впрочем, минут через двадцать заскучали, стали снова куражиться.
- Вы хоть знаете, шпионы, к кому вы попали?
- Без понятия.
- Мы - ужас всех ватников и москальских оккупантов. Мы из батальона "Айдар".
Понятно. Одни из "идейных" карателей. Хотя, в общем, и так было ясно, что это за бандиты. Да, дела действительно худы. Эти не выпустят, пока не отработают по полной всю свою программу. И программа будет, похоже, весьма насыщенной - судя по всему, что о них говорят, эти данные нацики - изобретательные сволочи…
"Айдаровцы" не подвели. Нацистам было то ли скучно, то ли, наоборот, они отрабатывали заранее обговорённый план по запугиванию пленных, но они начали глумливо вспоминать и хохотать.
- Одного, помню, в июле ещё захватили. Борзый сначала был, запирался. Так я ему штык-нож в бедро засунул и начал там внутри пластать, мышцу от мышцы отделяя. Загоню лезвие поглубже и покручу там. Ах, как он корчился, гадёныш!
- Живой? - лениво спросил второй из карателей.
- Живой, куда он денется. Я ж не зверь какой. Артерию бедренную не трогал. Отдали потом на обмен пленными. Только уж ходить он не мог. Да и вряд ли будет…
Вся четвёрка карателей, включая водителя довольно зареготала.
- А мы одного сепара прямо в доме у него задержали, даже не прятался, сволочь! - начал вспоминать другой. - Отлично его потом поучили родину любить. Водичкой обливали и электрошокер втыкали. Как не сдох, сволочь, просто не знаю…
- А с ними иначе нельзя, с ватниками, - рассудительно проговорил третий. - Они ж человеческого языка не понимают. Вот мы одного прямо из больницы забрали, в Артёмовске. Указали добрые люди, что лежит там сепар с осколочными в груди. Ну, нормально, сперва подвесили за руки, помудохали дубинками по рёбрам, так, для разминки. Всё орал, что, мол, гады мы, фашисты, сволочи… А как ему по яйцам пару раз зарядили, сразу запел…
- Что, женским голосом? - глумливо поинтересовался первый.
Вновь хохот.
- Ну, почти. А он же висит, даже свернуться не может. Болеет весь, понимаешь. Заныл: мол, расстреляйте меня. Ну, я ему пистолет в рот засунул и выстрелил…
- О!
- Да нет, патрона не было. Вхолостую щёлкнул. Думал, обдрищется. Но нет, крепкий сепар оказался, отборный. Но ничего, потом обдристался. Мы его на двое суток в наручники - и в яму. Сидел там, под себя гадил. Воняло, жуть!
- Они, ватники, все вонючие, - утвердительно прокомментировал первый. - Дикари москальские. И чё, помыли его?
- А то! Из шланга пожарного как наподдали, так едва к стенке не прилип. Но там, зараза, Мыкола Пузо, знаете его, жирдяй полтавский, получше не нашёл ничего, как ему провод бросить, из розетки прямо. Всех убить мог, урод! Говорил потом, мол, хотел сепара перетряхнуть как следует. Но тот уж не выдержал, кони прямо там, в луже и двинул…
- Точно, помог сепару жирдяй, - сказал второй. - У нас, помню, одного так долго не отпускали. Задержали на блок-посту возле Попасной. Этих, чистоплюев-офицеров из ВСУ рядом не было, так что оформлять вату даже не стали. Хотя, может, он и не боевик был. Синяка на плече не было…
- Да ладно, - махнул рекой первый. - Все они тут сепары, предатели. Ежели призывного возраста - бери любого, не ошибёшься. Все свои уже оттуда уехали…
- Во, и наш тогдашний командир, Швед, убили его потом, так же рассудил. Так что отвезли мы сепара в расположение и стали допрашивать. Не разведчик ли, раз у блок-поста ошивается? Ну, побили, как водится, кровью харкать стал. Попрыгали по грудной клетке, попрыгали на спине - живучий, гад, оказался, только плакал всё. Расстрелять просил.
Но у нас дураков не было, вроде Пуза того. Посадили его на подвале на трубу, приковали и стали ему кувалдой по пальцам ног бить. Не, точняк, не знал раньше, что люди так визжать могут!
Опять смех, довольный, сытый.
- …Водичкой отливали, в себя приводили. Пока все пальцы не размозжили, не отпустили. Он уж после помер, когда перфоратором ему коленку сверлили. Но тут уж ничего не поделать было: доктор наш сказал - от сердца помер ватник, типа инфаркт. Слабоват оказался…
Александр не чувствовал в себе страха, слушая эти рассказы. Ошиблись фашистёныши, не страшно было. Только омерзительно и… вот когда убить хочется тварь какую-нибудь гадостную, злую и опасную. Не из ненависти к ней даже, а из брезгливости.
Хотя и ненависть тоже поднималась в душе, да. И поглядев на сотоварищей своих по плену, увидел он в них то же - не было страха в глазах писателей, не мялись они душою, примеряя на себя все те муки, о которых говорили нацики. Укреплялась, наоборот, душа, сама приходила к убеждению, что нет в одном мире жизни с этими тварями. Не может быть. А значит - как бы тяжко ни приходилось телу, слабому человеческому телу, а душа будет сопротивляться, будет противостоять этому миру, миру монстров, что скалили клыки свои крокодильи из этих фашистских баек, что с наслаждением пересказывали друг другу каратели.
Да, страшны клыки. Но ненависть к ним сильнее. И даже наручники, казалось, уже не так болезненно впиваются в кожу. И мысли были уже не о том, что страшное ждёт их впереди, а о том, как противостоять ему. Как душу свою поставить у него на пути, у этого зла, - раз уж другого оружия не осталось…
Ребята-писатели выглядели неважно: у Сергея заплыли оба глаза, из уголка рта протянулся ручеёк крови, уже, правда, подсохший. Фёдор припадал на одну ногу и вообще как-то неестественно кособочился при каждом движении - то ли рёбра повредили, то ли что похуже - внутри что отбили. Молодые, их и били по-настоящему, чтобы сломать. Сломали? Да нет, по поведению тюремщиков что-то незаметно. Ненавистью пышут, а не удовлетворением.
Запихали в машины, нарочно, по-садистски стараясь причинить новую боль. Куда-то опять повезли, подпрыгивая на ямах в асфальте. Видать, чужая машина, не жалко. Ур-роды, мать их! - лучше бы дороги взялись тут переложить как следует. Враз бы куча "сепаров" поменяли бы своё отношение к Украине. А то двадцать лет не делали ни черта, только соки из страны выжимали, а потом ещё и с войною пришли…
Минут через сорок остановились. Задержанных вытащили наружу, кинули лицом в снег. Тут уже ждала другая машина, минивэн или как их там.
Каратели о чём-то переговаривались, изредка смеясь и попинывая пленных ногами. Вслушиваться в их обмен мнениями не хотелось: пары первых реплик хватило, чтобы понять, что болтовня ни о чём. Будто и не людей передают одни другим, а ящики с консервами. Было бы на Кавказе, похоже показалось бы на то, как барашков продают. Но здесь был не Кавказ, здесь был снег, холодно - и опять больно вновь затянутым пластиковым ремешком рукам.
Дальше стало ещё больнее - когда новые их "хозяева" сняли пластиковые петельки и заковали руки в наручники. Причём сделали это так, чтобы металлическое окружье потеснее сомкнулось вокруг запястий, чтобы любое шевеление доставляло дикую боль. Похоже, боль подопечных - единственное, что по-настоящему радовало конвоиров. Когда Фёдор взвыл и начал просить ослабить стальной зажим, те стали, подгогатывая, упражняться в остроумии на тему, что у всех свои инструкции, а "поганый москаль" должен выполнять инструкции, данные ему в ФСБ - расслабиться и не ныть, стойко перенося боль во славу Путина.
В остальном тюремщики выглядели на удивление индифферентно. Словно делали привычную работу. Впрочем, минут через двадцать заскучали, стали снова куражиться.
- Вы хоть знаете, шпионы, к кому вы попали?
- Без понятия.
- Мы - ужас всех ватников и москальских оккупантов. Мы из батальона "Айдар".
Понятно. Одни из "идейных" карателей. Хотя, в общем, и так было ясно, что это за бандиты. Да, дела действительно худы. Эти не выпустят, пока не отработают по полной всю свою программу. И программа будет, похоже, весьма насыщенной - судя по всему, что о них говорят, эти данные нацики - изобретательные сволочи…
"Айдаровцы" не подвели. Нацистам было то ли скучно, то ли, наоборот, они отрабатывали заранее обговорённый план по запугиванию пленных, но они начали глумливо вспоминать и хохотать.
- Одного, помню, в июле ещё захватили. Борзый сначала был, запирался. Так я ему штык-нож в бедро засунул и начал там внутри пластать, мышцу от мышцы отделяя. Загоню лезвие поглубже и покручу там. Ах, как он корчился, гадёныш!
- Живой? - лениво спросил второй из карателей.
- Живой, куда он денется. Я ж не зверь какой. Артерию бедренную не трогал. Отдали потом на обмен пленными. Только уж ходить он не мог. Да и вряд ли будет…
Вся четвёрка карателей, включая водителя довольно зареготала.
- А мы одного сепара прямо в доме у него задержали, даже не прятался, сволочь! - начал вспоминать другой. - Отлично его потом поучили родину любить. Водичкой обливали и электрошокер втыкали. Как не сдох, сволочь, просто не знаю…
- А с ними иначе нельзя, с ватниками, - рассудительно проговорил третий. - Они ж человеческого языка не понимают. Вот мы одного прямо из больницы забрали, в Артёмовске. Указали добрые люди, что лежит там сепар с осколочными в груди. Ну, нормально, сперва подвесили за руки, помудохали дубинками по рёбрам, так, для разминки. Всё орал, что, мол, гады мы, фашисты, сволочи… А как ему по яйцам пару раз зарядили, сразу запел…
- Что, женским голосом? - глумливо поинтересовался первый.
Вновь хохот.
- Ну, почти. А он же висит, даже свернуться не может. Болеет весь, понимаешь. Заныл: мол, расстреляйте меня. Ну, я ему пистолет в рот засунул и выстрелил…
- О!
- Да нет, патрона не было. Вхолостую щёлкнул. Думал, обдрищется. Но нет, крепкий сепар оказался, отборный. Но ничего, потом обдристался. Мы его на двое суток в наручники - и в яму. Сидел там, под себя гадил. Воняло, жуть!
- Они, ватники, все вонючие, - утвердительно прокомментировал первый. - Дикари москальские. И чё, помыли его?
- А то! Из шланга пожарного как наподдали, так едва к стенке не прилип. Но там, зараза, Мыкола Пузо, знаете его, жирдяй полтавский, получше не нашёл ничего, как ему провод бросить, из розетки прямо. Всех убить мог, урод! Говорил потом, мол, хотел сепара перетряхнуть как следует. Но тот уж не выдержал, кони прямо там, в луже и двинул…
- Точно, помог сепару жирдяй, - сказал второй. - У нас, помню, одного так долго не отпускали. Задержали на блок-посту возле Попасной. Этих, чистоплюев-офицеров из ВСУ рядом не было, так что оформлять вату даже не стали. Хотя, может, он и не боевик был. Синяка на плече не было…
- Да ладно, - махнул рекой первый. - Все они тут сепары, предатели. Ежели призывного возраста - бери любого, не ошибёшься. Все свои уже оттуда уехали…
- Во, и наш тогдашний командир, Швед, убили его потом, так же рассудил. Так что отвезли мы сепара в расположение и стали допрашивать. Не разведчик ли, раз у блок-поста ошивается? Ну, побили, как водится, кровью харкать стал. Попрыгали по грудной клетке, попрыгали на спине - живучий, гад, оказался, только плакал всё. Расстрелять просил.
Но у нас дураков не было, вроде Пуза того. Посадили его на подвале на трубу, приковали и стали ему кувалдой по пальцам ног бить. Не, точняк, не знал раньше, что люди так визжать могут!
Опять смех, довольный, сытый.
- …Водичкой отливали, в себя приводили. Пока все пальцы не размозжили, не отпустили. Он уж после помер, когда перфоратором ему коленку сверлили. Но тут уж ничего не поделать было: доктор наш сказал - от сердца помер ватник, типа инфаркт. Слабоват оказался…
Александр не чувствовал в себе страха, слушая эти рассказы. Ошиблись фашистёныши, не страшно было. Только омерзительно и… вот когда убить хочется тварь какую-нибудь гадостную, злую и опасную. Не из ненависти к ней даже, а из брезгливости.
Хотя и ненависть тоже поднималась в душе, да. И поглядев на сотоварищей своих по плену, увидел он в них то же - не было страха в глазах писателей, не мялись они душою, примеряя на себя все те муки, о которых говорили нацики. Укреплялась, наоборот, душа, сама приходила к убеждению, что нет в одном мире жизни с этими тварями. Не может быть. А значит - как бы тяжко ни приходилось телу, слабому человеческому телу, а душа будет сопротивляться, будет противостоять этому миру, миру монстров, что скалили клыки свои крокодильи из этих фашистских баек, что с наслаждением пересказывали друг другу каратели.
Да, страшны клыки. Но ненависть к ним сильнее. И даже наручники, казалось, уже не так болезненно впиваются в кожу. И мысли были уже не о том, что страшное ждёт их впереди, а о том, как противостоять ему. Как душу свою поставить у него на пути, у этого зла, - раз уж другого оружия не осталось…