Сколько всего было за эти два года - и первый шок, и ужас, и дикий, разъедающий стыд за то, что творит твоя страна, а ты ничего не можешь сделать, и передачи в ментовку старшему сыну, отсидевшему 9 суток за антивоенную акцию, и толпы на Верхнем Ларсе, и надежды первого военного лета, когда Украина наступала, а потом - гадкое, ползучее чувство, что ее предают, не давая оружия, но вынуждая наступать снова, - классическая перемежающаяся лихорадка от надежды к отчаянию и наконец - к тяжелому, мутному ощущению, что все это надолго, надолго, и холодный спазм где-то в солнечном сплетении: а доживем ли?
вот и Авдеевка пала, и наши заводы раскочегарились и день и ночь клепают смерть, и конца этому не видно.
Даже себе боюсь это говорить - невыносимо страшно за Украину. Каждый день гибнет два, три человека, пять, семь, двадцать - и это только мирных жителей, каждый день российские ракеты разрушают дома, магазины, школы, через каждые несколько месяцев новый город превращается в груду закопченных камней и пепла. Невыносимо. И политологи начинают объяснять, что Запад, вообще-то, Украине ничего не обещал и раз не получилось сразу, то надолго никто не подписывался. И хочется рвать и метать - а что ж вы сразу-то как надо не помогли, сколько бы жизней сохранилось! Невыносимо. Я боюсь задавать себе вопрос: что же останется от Украины, если так будет продолжаться еще год, два, три - сколько?
Фронтовики - те, настоящие - недаром говорили, какая это подлая вещь, война
Вообще, слово "подлость" - ключевое. Наш Изумрудный город явно захватила злая Гингема, она кривляется, колдует все виртуозней, насылает беду за бедой, и единственный, кто ее не боялся, кто мог бы когда-нибудь плеснуть на нее воды, чтобы она зашипела и испарилась, - убит.
Гибель Алексея Навального - это тоже война. Спецоперация, на сей раз удавшаяся. Несут, несут Леше цветы - день за днем, по всей России. Не для Леши несут - для себя - видят друг друга, понимают, как их много. Но и кремлевская тьма их тоже видит - и винтит, и бьет, и глумится, и деловито сметает цветы в черные трупные пакеты. Молчаливые фигуры уборщиков с мешками похожи на термитов - говорят, они могут выгрызать предметы изнутри: вот стоит шкаф, с виду целый, или дом, а ткнешь пальцем - и рассыплется на щепочки, потому что - пустой
Война - великий ускоритель процессов, идущих в человеке, коллайдер души. Чистая светится еще ярче, темная - темнеет, затягивая в свою черную дыру и других:
в Купянске горят жилые дома, в Славянске разбита очередная школа, и так каждый день - кто-то погиб под завалами, на кого-то упал обломок ракеты. На днях в Харькове после атаки наших дронов заживо сгорела целая семья - отец, мать и трое детей, мама с детьми пыталась спастись в ванной, прижимала к себе малыша, так и погибли. Это не вмещается в сознании - и то, что после этого, во время этого - мы все так же спокойно ходим по улицам.
Я стою на службе, пою вместе со всеми “Со святыми упокой” - по Алексею Навальному - и думаю не только о нем, но и о тех людях, которые сейчас отбывают арест за то, что положили цветы в его память. И о петербургском священнике Григории Михнове-Вайтенко, которого задержали возле дома, когда он собирался к Соловецкому камню отслужить панихиду. И я понимаю, что я уже не та, что была два года назад - тогда во мне кипел ужас, казалось, что я сплю, а теперь я бодрствую как никогда, и во мне кипит ненависть.
А еще один итог черного двухлетия - простота мудрецов. Как же мы верили - хотели верить! - всему светлому сонму экономистов и политологов, что санкции сейчас придушат плохих и зло издохнет, барахтаясь на земле и исходя кровавой пеной:
До войны я думала, что большинство людей живут в реальности, но люди живут в комфортных для них идеях, и когда их пытаются оттуда вытащить, ожесточенно кричат: я в домике! И чем больше тусовка, тем крепче домик:
“Генерал! Мы так долго сидим в грязи, / что король червей загодя ликует”, - писал Бродский в “Письме генералу Z”, “На смерть, на смерть держи равненье”, - писал Александр Введенский. Вот на нее и держит равненье кремлевский карлик" trim-c
ВОЙНА:
Сколько всего было за эти два года - и первый шок, и ужас, и дикий, разъедающий стыд за то, что творит твоя страна, а ты ничего не можешь сделать, и передачи в ментовку старшему сыну, отсидевшему 9 суток за антивоенную акцию, и толпы на Верхнем Ларсе, и надежды первого военного лета, когда Украина наступала, а потом - гадкое, ползучее чувство, что ее предают, не давая оружия, но вынуждая наступать снова, - классическая перемежающаяся лихорадка от надежды к отчаянию и наконец - к тяжелому, мутному ощущению, что все это надолго, надолго, и холодный спазм где-то в солнечном сплетении: а доживем ли?
вот и Авдеевка пала, и наши заводы раскочегарились и день и ночь клепают смерть, и конца этому не видно.
Даже себе боюсь это говорить - невыносимо страшно за Украину. Каждый день гибнет два, три человека, пять, семь, двадцать - и это только мирных жителей, каждый день российские ракеты разрушают дома, магазины, школы, через каждые несколько месяцев новый город превращается в груду закопченных камней и пепла. Невыносимо. И политологи начинают объяснять, что Запад, вообще-то, Украине ничего не обещал и раз не получилось сразу, то надолго никто не подписывался. И хочется рвать и метать - а что ж вы сразу-то как надо не помогли, сколько бы жизней сохранилось! Невыносимо. Я боюсь задавать себе вопрос: что же останется от Украины, если так будет продолжаться еще год, два, три - сколько?
Фронтовики - те, настоящие - недаром говорили, какая это подлая вещь, война
Вообще, слово "подлость" - ключевое. Наш Изумрудный город явно захватила злая Гингема, она кривляется, колдует все виртуозней, насылает беду за бедой, и единственный, кто ее не боялся, кто мог бы когда-нибудь плеснуть на нее воды, чтобы она зашипела и испарилась, - убит.
Гибель Алексея Навального - это тоже война. Спецоперация, на сей раз удавшаяся. Несут, несут Леше цветы - день за днем, по всей России. Не для Леши несут - для себя - видят друг друга, понимают, как их много. Но и кремлевская тьма их тоже видит - и винтит, и бьет, и глумится, и деловито сметает цветы в черные трупные пакеты. Молчаливые фигуры уборщиков с мешками похожи на термитов - говорят, они могут выгрызать предметы изнутри: вот стоит шкаф, с виду целый, или дом, а ткнешь пальцем - и рассыплется на щепочки, потому что - пустой
Война - великий ускоритель процессов, идущих в человеке, коллайдер души. Чистая светится еще ярче, темная - темнеет, затягивая в свою черную дыру и других:
в Купянске горят жилые дома, в Славянске разбита очередная школа, и так каждый день - кто-то погиб под завалами, на кого-то упал обломок ракеты. На днях в Харькове после атаки наших дронов заживо сгорела целая семья - отец, мать и трое детей, мама с детьми пыталась спастись в ванной, прижимала к себе малыша, так и погибли. Это не вмещается в сознании - и то, что после этого, во время этого - мы все так же спокойно ходим по улицам.
Я стою на службе, пою вместе со всеми “Со святыми упокой” - по Алексею Навальному - и думаю не только о нем, но и о тех людях, которые сейчас отбывают арест за то, что положили цветы в его память. И о петербургском священнике Григории Михнове-Вайтенко, которого задержали возле дома, когда он собирался к Соловецкому камню отслужить панихиду. И я понимаю, что я уже не та, что была два года назад - тогда во мне кипел ужас, казалось, что я сплю, а теперь я бодрствую как никогда, и во мне кипит ненависть.
А еще один итог черного двухлетия - простота мудрецов. Как же мы верили - хотели верить! - всему светлому сонму экономистов и политологов, что санкции сейчас придушат плохих и зло издохнет, барахтаясь на земле и исходя кровавой пеной:
До войны я думала, что большинство людей живут в реальности, но люди живут в комфортных для них идеях, и когда их пытаются оттуда вытащить, ожесточенно кричат: я в домике! И чем больше тусовка, тем крепче домик:
“Генерал! Мы так долго сидим в грязи, / что король червей загодя ликует”, - писал Бродский в “Письме генералу Z”, “На смерть, на смерть держи равненье”, - писал Александр Введенский. Вот на нее и держит равненье кремлевский карлик" trim-c
Reply
Leave a comment