Другие берега
Пятница вечер, говорят, хорошее время новости писать в жэжэшку.
О будущем, но не весьма далёком: кое с кем я делился своими планами на делание игр в 2016.
Поскольку скоро ноги моей тут не будет, а будет она отнюдь в Барселоне ступать по-испански, перед уездом надо сказать пару слов.
В 2016 я делаю игру - не один делаю, с со-мастерами.
Называется она "Другие берега".
Она, конечно, про 1916 - но и не только.
Читайте дальше.
Сильно краток я не буду.
Люби лишь то, что редкостно и мнимо...
В.Набоков, из романа "Дар"
Игра - это история об истории.
...Как и положено всякому приличному роману, улица эта начиналась почтамтом, а заканчивалась церковью. Мы прогуливались по ней из конца в конец, лежал первый снег, вечерело, оскальзываясь на подмерзшей воде, встречались на пути нечастые, нахохлившиеся от первого холода прохожие... Песок вокруг центральной клумбы на дачах, снятых нашими семействами на лето, был разрисован дугами и вензелями надутых до каменной крепости шин наших велосипедов, а над прудом по заросшими акацией берегам, резким зигзагом, то неслышно и неподвижно останавливаясь, как подвешенная на невидимой нити, то без видимых усилий мгновенно разгоняясь и также без усилий останавливаясь на месте, гонялась за невидимой добычей синяя стрекоза. Это и все, что помню я о 1917. И если кто-то скажет, что уже тогда предвидел всё, что принесет следующий год, не слишком верьте этому человеку: он или оправдывается, или настолько напуган до сих пор, что опасается вспомнить…
...В черных ночных волнах еще плескались отблески горящей Феодосии, но размеренный плеск воды, отбрасываемой машиной, уже неостановимо уносил меня на десять лет вперед, к пирсам Марселя, и дальше, в туманное парижское утро, мостам и мольбертам над Сеной, слабому кофе и еще теплой сдобе круассанов, к ней, которую любил десять лет назад - и которую любил десять лет, и все мое теперь существование было устремлено к случайной и неизбежной встрече с нею; тысячи воображаемых положений и разговоров сменяли друг друга, заглушая и скрывая будто дымкой пароход и палубу, покрытую спящими людьми, оружием, мешками, отделяя от меня эти бесконечные огненные края России и черную воду, в этом мерцающем и сбывающемся сне о ней…
Изменение всего жизненного круга, которое потом назовут «коренным», происходит и осуществляется сначала в той сумеречной области между мечтой и памятью, где мы выбираем единственный из возможных жест в ту еще менее определенную область, которую называют будущим.
И когда его поименуют революционным или радикальным, когда заговорят о движениях масс, противоречиях и обществе, кто вспомнит о том, когда и как те, кто числил себя что-то решающим в судьбах и сроках, выбрал этим едва ли им самим помнимым жестом и шагом предел и срок, изменивший и судьбы мира его окружавшего, и его собственную.
То, что потом именуют революцией и разбирают, почему и зачем, происходит и осуществляется прежде всего именно здесь, в этой полосе свободы выбора, и притом прежде всего тех, кто именно и правит, и решает. Уход с привычных кругов незаметен. Это потом все удивленно оглядываются, но история не возвращается. Выбраться обратно, на тот же берег, никогда не получится. И надо выбирать другие берега.
Наша игра про то, как произошла русская революция - произошла в головах у тех, кто и был правящим классом, элитой. Без этой подспудной перемены, случившейся на дачах в вишневых садах, не сдвинулся бы ни на кабельтов, ни на вершок крейсер «Аврора».
Наша игра - про сильного героя. Пройдя горящий Крым, Галлиполи и дно Парижа, сохранить себя как русского человека, со своей культурой и волей, со своим чувством родины.
Два автора, творчество которых положено в основу идей и сюжета - Владимир Набоков и Гайто Газданов - наверно, лучше других понимали это.
Именно в их романах и рассказах осталась та Россия, которую мы потеряли, хотя никогда не имели. Этот образ родины - главная тема нашей игры.
Мы традиционно вводим в игру время как активное действующее лицо.
Первая часть игры - усадьба поздним летом, похожая на набоковские Оредежь и Рождествено - место, где, с одной стороны, семейный уклад и старинный устойчивый лад (хотя всей этой устойчивости едва ли больше двадцати лет), с другой - именно здесь, на дачах, принимались политические решения, разрабатывались и обсуждались документы, встречались люди, от которых зависело многое. И, вместе с этим, писались книги, картины, велись споры об истории, искусстве, культуре - о будущем. И здесь же, сплетаясь с местом, временем, летом, лесом, домом, прудом, парком, комнатами, мансардами, верандами, укромными аллеями и углами, с разными людьми текло время личной жизни, которое потом, зимой в Петербурге, превращалось в принятые решения и решительные безвозвратные поступки, а здесь оно шло непрерывно, и будучи, собственно, самой жизнью.
Но лето 1916 и 1917 были последними строками этого романа, который казался таким долгим и еще много обещающим. - Наша закладка лежит на главе «1916».
Вторая часть - Париж, 1930 годы. Мы не даем точной даты. Время в Париже имеет свое, другое измерение. Оно здесь словно повторяется каждый день: дымка над Сеной, кафе на углу, винная лавка, столики на тротуаре, памятник кому-то, открывающиеся ставни, разговоры из окна в окно, тесные улицы, газетчики, такси, клошары, сутенеры, художники, отставные военные, продавцы и владельцы магазинчиков, проститутки, швейцары, официанты, бармены, пожилые завсегдатаи, булочники, буржуа, дельцы, посудомойки, ажаны, кофе, булочки, размеренная стильная любовь - не роскошная, не шикарная, но привычная, бестревожная, благопристойная жизнь - главное, что привычная. И где-то здесь же, но будто в другом течении Сены, газетные новости, немцы в Рейнской зоне, эмигранты, Народный фронт… - как все это далеко друг от друга!
В этом времени живет наш герой. Это даже не два времени, но наша игра невозможна без времени. Время меняется и меняет, оно - действующее лицо.
Мы пропускаем как мало значимые для того, о чем мы хотим рассказать, истории политической борьбы и сыска, рабочего движения и подпольной деятельности, стрельбы на Германском фронте, февраля и октября. - Всё, благодаря чему они есть, случилось здесь и сейчас: двадцать лет назад, в 1916, и сейчас оно с нами, - двадцать лет назад как сейчас.
С кем я делаю эту игру?
С Альквэ - это такой смешной рыжий московский парень, который делает игры про эльфов и белогвардейцев, и Воробейкой.
Предварительно это будет на вторые выходные сентября 2016 г. (8-11 сентября), под Питером, но мы еще можем изменить дату.
Мы будем привлекать помощников и консультантов по разным частным вопросам.
Все прочие положенные подробности - после моего возвращения из отпуска.
О будущем, но не весьма далёком: кое с кем я делился своими планами на делание игр в 2016.
Поскольку скоро ноги моей тут не будет, а будет она отнюдь в Барселоне ступать по-испански, перед уездом надо сказать пару слов.
В 2016 я делаю игру - не один делаю, с со-мастерами.
Называется она "Другие берега".
Она, конечно, про 1916 - но и не только.
Читайте дальше.
Сильно краток я не буду.
Люби лишь то, что редкостно и мнимо...
В.Набоков, из романа "Дар"
Игра - это история об истории.
...Как и положено всякому приличному роману, улица эта начиналась почтамтом, а заканчивалась церковью. Мы прогуливались по ней из конца в конец, лежал первый снег, вечерело, оскальзываясь на подмерзшей воде, встречались на пути нечастые, нахохлившиеся от первого холода прохожие... Песок вокруг центральной клумбы на дачах, снятых нашими семействами на лето, был разрисован дугами и вензелями надутых до каменной крепости шин наших велосипедов, а над прудом по заросшими акацией берегам, резким зигзагом, то неслышно и неподвижно останавливаясь, как подвешенная на невидимой нити, то без видимых усилий мгновенно разгоняясь и также без усилий останавливаясь на месте, гонялась за невидимой добычей синяя стрекоза. Это и все, что помню я о 1917. И если кто-то скажет, что уже тогда предвидел всё, что принесет следующий год, не слишком верьте этому человеку: он или оправдывается, или настолько напуган до сих пор, что опасается вспомнить…
...В черных ночных волнах еще плескались отблески горящей Феодосии, но размеренный плеск воды, отбрасываемой машиной, уже неостановимо уносил меня на десять лет вперед, к пирсам Марселя, и дальше, в туманное парижское утро, мостам и мольбертам над Сеной, слабому кофе и еще теплой сдобе круассанов, к ней, которую любил десять лет назад - и которую любил десять лет, и все мое теперь существование было устремлено к случайной и неизбежной встрече с нею; тысячи воображаемых положений и разговоров сменяли друг друга, заглушая и скрывая будто дымкой пароход и палубу, покрытую спящими людьми, оружием, мешками, отделяя от меня эти бесконечные огненные края России и черную воду, в этом мерцающем и сбывающемся сне о ней…
Изменение всего жизненного круга, которое потом назовут «коренным», происходит и осуществляется сначала в той сумеречной области между мечтой и памятью, где мы выбираем единственный из возможных жест в ту еще менее определенную область, которую называют будущим.
И когда его поименуют революционным или радикальным, когда заговорят о движениях масс, противоречиях и обществе, кто вспомнит о том, когда и как те, кто числил себя что-то решающим в судьбах и сроках, выбрал этим едва ли им самим помнимым жестом и шагом предел и срок, изменивший и судьбы мира его окружавшего, и его собственную.
То, что потом именуют революцией и разбирают, почему и зачем, происходит и осуществляется прежде всего именно здесь, в этой полосе свободы выбора, и притом прежде всего тех, кто именно и правит, и решает. Уход с привычных кругов незаметен. Это потом все удивленно оглядываются, но история не возвращается. Выбраться обратно, на тот же берег, никогда не получится. И надо выбирать другие берега.
Наша игра про то, как произошла русская революция - произошла в головах у тех, кто и был правящим классом, элитой. Без этой подспудной перемены, случившейся на дачах в вишневых садах, не сдвинулся бы ни на кабельтов, ни на вершок крейсер «Аврора».
Наша игра - про сильного героя. Пройдя горящий Крым, Галлиполи и дно Парижа, сохранить себя как русского человека, со своей культурой и волей, со своим чувством родины.
Два автора, творчество которых положено в основу идей и сюжета - Владимир Набоков и Гайто Газданов - наверно, лучше других понимали это.
Именно в их романах и рассказах осталась та Россия, которую мы потеряли, хотя никогда не имели. Этот образ родины - главная тема нашей игры.
Мы традиционно вводим в игру время как активное действующее лицо.
Первая часть игры - усадьба поздним летом, похожая на набоковские Оредежь и Рождествено - место, где, с одной стороны, семейный уклад и старинный устойчивый лад (хотя всей этой устойчивости едва ли больше двадцати лет), с другой - именно здесь, на дачах, принимались политические решения, разрабатывались и обсуждались документы, встречались люди, от которых зависело многое. И, вместе с этим, писались книги, картины, велись споры об истории, искусстве, культуре - о будущем. И здесь же, сплетаясь с местом, временем, летом, лесом, домом, прудом, парком, комнатами, мансардами, верандами, укромными аллеями и углами, с разными людьми текло время личной жизни, которое потом, зимой в Петербурге, превращалось в принятые решения и решительные безвозвратные поступки, а здесь оно шло непрерывно, и будучи, собственно, самой жизнью.
Но лето 1916 и 1917 были последними строками этого романа, который казался таким долгим и еще много обещающим. - Наша закладка лежит на главе «1916».
Вторая часть - Париж, 1930 годы. Мы не даем точной даты. Время в Париже имеет свое, другое измерение. Оно здесь словно повторяется каждый день: дымка над Сеной, кафе на углу, винная лавка, столики на тротуаре, памятник кому-то, открывающиеся ставни, разговоры из окна в окно, тесные улицы, газетчики, такси, клошары, сутенеры, художники, отставные военные, продавцы и владельцы магазинчиков, проститутки, швейцары, официанты, бармены, пожилые завсегдатаи, булочники, буржуа, дельцы, посудомойки, ажаны, кофе, булочки, размеренная стильная любовь - не роскошная, не шикарная, но привычная, бестревожная, благопристойная жизнь - главное, что привычная. И где-то здесь же, но будто в другом течении Сены, газетные новости, немцы в Рейнской зоне, эмигранты, Народный фронт… - как все это далеко друг от друга!
В этом времени живет наш герой. Это даже не два времени, но наша игра невозможна без времени. Время меняется и меняет, оно - действующее лицо.
Мы пропускаем как мало значимые для того, о чем мы хотим рассказать, истории политической борьбы и сыска, рабочего движения и подпольной деятельности, стрельбы на Германском фронте, февраля и октября. - Всё, благодаря чему они есть, случилось здесь и сейчас: двадцать лет назад, в 1916, и сейчас оно с нами, - двадцать лет назад как сейчас.
С кем я делаю эту игру?
С Альквэ - это такой смешной рыжий московский парень, который делает игры про эльфов и белогвардейцев, и Воробейкой.
Предварительно это будет на вторые выходные сентября 2016 г. (8-11 сентября), под Питером, но мы еще можем изменить дату.
Мы будем привлекать помощников и консультантов по разным частным вопросам.
Все прочие положенные подробности - после моего возвращения из отпуска.