СКАНДИНАВСКОЕ ЯЗЫЧЕСТВО
Скандинавия была населена одним из наиболее диких и свирепых, но также сильных и храбрых народов тевтонской расы, народом разбойников, который стал народом завоевателей. Они говорили на одном языке - на котором до сих пор говорят в Исландии - и поклонялись одним и тем же богам, но раскололись на ряд маленьких королевств, покрывавших территории современной Дании, Швеции и Норвегии. Каждую весну, когда на фьордах ломался лед, они садились на свои корабли и устремлялись, каждый отряд под началом своего короля, к побережьям других стран. По рекам они проникали вглубь этих стран, сжигая и уничтожая все, что не могли забрать с собой. Когда наступала осень, они возвращались домой с богатой добычей и проводили зиму у очага, питаясь награбленным. С течением времени отряды стали объединяться и превращаться в большие армии, разбойничьи набеги уступили место организованным завоевательным походам. Королевства викингов основывались в России, Англии, Франции и Сицилии. Но в своих новых местах жительства северные викинги быстро забывали родной язык и своих прежних богов и становились носителями ценностей цивилизации, доблестными рыцарями христианства.
В скандинавской мифологии есть немало представлений, которые христианский миссионер мог использовать как связующие звенья. Он не обязательно должен был начинать с полного отрицания. У скандинавов, как и у афинян, тоже был «неведомый Бог», и многое указывает на то, что в VIII и IX веке жителям Скандинавии все больше и больше хотелось что-то услышать о Нем. Когда человек умирал, он попадал в Валхаллу, если был храбрецом, и в Нифлхейм, если был трусом. В Валхалле он жил вместе с богами в блистательном сиянии и радости, весь день сражался, всю ночь пировал. В Нифлхейме он сидел один, будучи тенью, и все кругом было безрадостным и унылым. Но Валхалла и Нифлхейм не будут продолжаться вечно, поскольку на вселенную падет Рагнарек, великая тьма. Валхалла и Нифлхейм уничтожатся огнем. Боги, герои и тени погибнут. Тогда новое небо и новая земля будут сотворены Отцом Всего, и Он будет судить людей не по тому, были они храбрецами или трусами, но по тому, были они хорошими или плохими. Из самих Эдд представляется, что на протяжении истории скандинавского язычества время от времени возникали характеры, которые не могли не быть храбрыми, но жаждали быть хорошими. Символом этой благости и слабым предвестием христианского воплощения святости был Бальдур, молодой бог, стоящий на радуге и созерцающий миры, связующее звено всей цепи богов Валхаллы. С его смертью наступает Рагнарек.
Переход от мифа о Бальдуре к Евангелию Христа был нетруден для скандинавского воображения. В самом деле, похоже, что первые представления скандинавских язычников об одетом в белые одежды Христе сформировались под влиянием представлений о Бальдуре. Однако еще стоит вопрос, не являются ли некоторые детали скандинавской мифологии, такие, например, как вышеупомянутые мифы о Рагнареке и Бальдуре, отражением христианских идей. Вполне вероятно, что скандинавы, которые в IX веке начали представлять себе Христа в образе Бальдура, задолго до этого подспудно сформировали свое представление о Бальдуре под влиянием образа Христа.
Важным для христианских миссионеров было еще и то, что у скандинавских язычников не было жрецов. Скандинавское язычество никогда не было общественным институтом. Храмы или, по крайней мере, жертвенники существовали в Лейре возле Роэскильда (Дания), в Сигтуне возле Упсалы (Швеция) и в Моэре возле Дронтхейма (Норвегия). Громадное жертвоприношение в девяносто девять лошадей, девяносто девять петухов и девяносто девять рабов приносилось на каждый Йуул. Но каждый человек был своим собственным жрецом. Когда христианство впервые появилось в Скандинавии, древняя религия явно теряла свою власть над людьми, причем именно по той самой причине, что ей так и не удалось закрепить власть над народом. Люди продолжали клясться богами и пить в их честь, но они перестали им молиться. Они продолжали приносить жертвы перед боем и после победы и выводить символизировавший молот Тора знак креста над ребенком, когда ему давали имя, но в их жизни не было ничего национального или индивидуального, публичного или частного, что требовало бы религиозного освящения. Это был народ, в котором одни выходили за рамки принятой религии и жаждали чего-то более возвышенного и глубокого, а другие относились к своей религии с предельным равнодушием и верили только в собственные силы.
Основное препятствие, с которым христианству пришлось столкнуться в Скандинавии, было, скорее, морального, чем религиозного характера. В своих страстях древний скандинав нередко бывал хуже дикого зверя. Обжорство и пьянство он считал достижениями. Но при этом он был целомудрен. Об обесчещенных женщинах в народе слышали редко, о прелюбодеянии никогда. Будучи энергичен, иногда он бывал яростен, как демон. Он разрушал ради разрушения и подвергал побежденных врагов разнообразным унижениям и жестокостям. Но за своего друга, своего царя, свою жену, своего ребенка он отдавал все, даже саму жизнь. Он делал это без сомнений, без переживаний, с чистым и благородным энтузиазмом. Какими бы ни были его моральные ценности, он был цельной натурой. Он мог забыть о своих богах, но не о своем долге. Злым среди богов и людей был тот, кто знал свой долг, но избегал его выполнения. Высшей духовной властью среди древних скандинавов и их единственным вдохновителем было их чувство долга, но направление, которое они придавали этому чувству, было настолько противоположно христианской морали, что никакое примирение между ними не было возможно. Месть была благородным чувством и мужской страстью. Прощение было грехом, поле битвы, полное крови и огня, было самым прекрасным на земле. Терпеливый и мирный труд был отвратителен. Вполне естественно, что реальный конфликт между христианством и скандинавским язычеством должен был развернуться в области морали. Язычники убивали миссионеров и сжигали их школы и церкви не потому, что те проповедовали новых богов, а потому, что они «развращали нравственность народа», отвлекая от воинственных целей. И когда, после почти векового спора, стало ясно, что христианство одерживает победу, языческие герои большими отрядами покидали страну, словно убегая от ужасной чумы. Основное и самое трудное, что христианству предстояло совершить в Скандинавии, находилось прежде всего в области человеколюбия, а не в области собственно религии.
Источник: Шафф Филип. История христианской Церкви. - Т.4. Средневековое христианство. От Григория I до Григория VII. 590-1073 г. по Р.Х. - СПб.: Библия для всех, 2008. - С. 71-73.
В скандинавской мифологии есть немало представлений, которые христианский миссионер мог использовать как связующие звенья. Он не обязательно должен был начинать с полного отрицания. У скандинавов, как и у афинян, тоже был «неведомый Бог», и многое указывает на то, что в VIII и IX веке жителям Скандинавии все больше и больше хотелось что-то услышать о Нем. Когда человек умирал, он попадал в Валхаллу, если был храбрецом, и в Нифлхейм, если был трусом. В Валхалле он жил вместе с богами в блистательном сиянии и радости, весь день сражался, всю ночь пировал. В Нифлхейме он сидел один, будучи тенью, и все кругом было безрадостным и унылым. Но Валхалла и Нифлхейм не будут продолжаться вечно, поскольку на вселенную падет Рагнарек, великая тьма. Валхалла и Нифлхейм уничтожатся огнем. Боги, герои и тени погибнут. Тогда новое небо и новая земля будут сотворены Отцом Всего, и Он будет судить людей не по тому, были они храбрецами или трусами, но по тому, были они хорошими или плохими. Из самих Эдд представляется, что на протяжении истории скандинавского язычества время от времени возникали характеры, которые не могли не быть храбрыми, но жаждали быть хорошими. Символом этой благости и слабым предвестием христианского воплощения святости был Бальдур, молодой бог, стоящий на радуге и созерцающий миры, связующее звено всей цепи богов Валхаллы. С его смертью наступает Рагнарек.
Переход от мифа о Бальдуре к Евангелию Христа был нетруден для скандинавского воображения. В самом деле, похоже, что первые представления скандинавских язычников об одетом в белые одежды Христе сформировались под влиянием представлений о Бальдуре. Однако еще стоит вопрос, не являются ли некоторые детали скандинавской мифологии, такие, например, как вышеупомянутые мифы о Рагнареке и Бальдуре, отражением христианских идей. Вполне вероятно, что скандинавы, которые в IX веке начали представлять себе Христа в образе Бальдура, задолго до этого подспудно сформировали свое представление о Бальдуре под влиянием образа Христа.
Важным для христианских миссионеров было еще и то, что у скандинавских язычников не было жрецов. Скандинавское язычество никогда не было общественным институтом. Храмы или, по крайней мере, жертвенники существовали в Лейре возле Роэскильда (Дания), в Сигтуне возле Упсалы (Швеция) и в Моэре возле Дронтхейма (Норвегия). Громадное жертвоприношение в девяносто девять лошадей, девяносто девять петухов и девяносто девять рабов приносилось на каждый Йуул. Но каждый человек был своим собственным жрецом. Когда христианство впервые появилось в Скандинавии, древняя религия явно теряла свою власть над людьми, причем именно по той самой причине, что ей так и не удалось закрепить власть над народом. Люди продолжали клясться богами и пить в их честь, но они перестали им молиться. Они продолжали приносить жертвы перед боем и после победы и выводить символизировавший молот Тора знак креста над ребенком, когда ему давали имя, но в их жизни не было ничего национального или индивидуального, публичного или частного, что требовало бы религиозного освящения. Это был народ, в котором одни выходили за рамки принятой религии и жаждали чего-то более возвышенного и глубокого, а другие относились к своей религии с предельным равнодушием и верили только в собственные силы.
Основное препятствие, с которым христианству пришлось столкнуться в Скандинавии, было, скорее, морального, чем религиозного характера. В своих страстях древний скандинав нередко бывал хуже дикого зверя. Обжорство и пьянство он считал достижениями. Но при этом он был целомудрен. Об обесчещенных женщинах в народе слышали редко, о прелюбодеянии никогда. Будучи энергичен, иногда он бывал яростен, как демон. Он разрушал ради разрушения и подвергал побежденных врагов разнообразным унижениям и жестокостям. Но за своего друга, своего царя, свою жену, своего ребенка он отдавал все, даже саму жизнь. Он делал это без сомнений, без переживаний, с чистым и благородным энтузиазмом. Какими бы ни были его моральные ценности, он был цельной натурой. Он мог забыть о своих богах, но не о своем долге. Злым среди богов и людей был тот, кто знал свой долг, но избегал его выполнения. Высшей духовной властью среди древних скандинавов и их единственным вдохновителем было их чувство долга, но направление, которое они придавали этому чувству, было настолько противоположно христианской морали, что никакое примирение между ними не было возможно. Месть была благородным чувством и мужской страстью. Прощение было грехом, поле битвы, полное крови и огня, было самым прекрасным на земле. Терпеливый и мирный труд был отвратителен. Вполне естественно, что реальный конфликт между христианством и скандинавским язычеством должен был развернуться в области морали. Язычники убивали миссионеров и сжигали их школы и церкви не потому, что те проповедовали новых богов, а потому, что они «развращали нравственность народа», отвлекая от воинственных целей. И когда, после почти векового спора, стало ясно, что христианство одерживает победу, языческие герои большими отрядами покидали страну, словно убегая от ужасной чумы. Основное и самое трудное, что христианству предстояло совершить в Скандинавии, находилось прежде всего в области человеколюбия, а не в области собственно религии.
Источник: Шафф Филип. История христианской Церкви. - Т.4. Средневековое христианство. От Григория I до Григория VII. 590-1073 г. по Р.Х. - СПб.: Библия для всех, 2008. - С. 71-73.