АЛЬФРЕД ПОЛЬГАР. ЭГОИСТ у ГРАНИЦЫ
В честь такого несерьезного дня, как 1 апреля, предлагаю прочесть не очень серьезный рассказ Альфреда Польгара, который, впрочем, располагает к серьезным размышлениям.
Отношение доктора Михаэля Ламберта, книготорговца, к религии выразить в виде прямой линии нельзя. Он был слишком слаб и слишком труслив, чтобы в религии усомниться. Когда книготорговец заболел неизлечимой болезнью, его старый друг пастор Джон Мак-Пратт приложил много усилий, чтобы вывести его из состояния существа, оказавшегося между жерновами мельницы, и привести к набожному благочестию и кротости. Пастор отправился к праотцам прежде, чем достиг задуманного. Но как бы там ни было, с тех пор как Михаэль знал, что дни его сочтены, в его взбудораженной фантазии стали все большую роль играть разные замысловатые картины предстоящего.
В последних видениях, посетивших его, он увидел самого себя в образе мертвеца, бесцельно блуждающего по хорошо знакомому городу: в том числе и мимо книжного магазина, в витрине которого стоял его портрет с траурным крепом на уголке. Эта траурная полоска повергла его в тоску. Перед людьми, которые деловито сновали по улицам туда-сюда, он испытывал тот же страх, что в реальной жизни испытывал перед покойниками. Встречались ему и сами покойники, личины которых так же пропускали насквозь свет, как и его собственная, их бесплотные контуры были словно очерчены паутиной. Воображение Михаэля никогда выразительной силой не отличалось; поэтому сейчас оно подбросило ему образы исхода в виде появляющихся в некоторых кинофильмах на экране духов и привидений.
- С каких пор, Михаэль? - спросил его один из покойников, принявший вид его умершего друга Мак-Пратта.
- Не очень-то давно, - ответил книготорговец. - Во всяком случае мое нынешнее состояние мне совершенно чуждо... Мы останемся у живых?
- До тех пор, пока они нас забудут, - ответил пастор, у которого при этих словах по лицу скользнула тень улыбки. - Выходит, что не очень-то долго. Но кому их вид претит, может хоть сейчас испытать счастья на границе.
- На какой границе?
- Она проходит между “тут” и “там”. А за ней открывается благодать.
Михаэль всегда был большим эгоистом, людям, которые имели с ним дело, приходилось туго. Он всемерно затруднял их жизнь, чтобы облегчить свою. Поэтому он догадывался, что с переходом границы у него будут трудности.
- А почему ты сам еще не там? - спросил он. - Тебе, по-моему, бояться нечего!
- Я не тороплюсь, - сказал пастор. - В неизбежном всегда есть что-то угнетающее.
А Михаэлю хотелось перебраться через границу как можно скорее.
- Как туда попасть?
- Это на твое усмотрение. Направление юго-западное-северо-восточное.
Книготорговец, как мы уже упоминали, творческой фантазией не обладал. Поэтому он, конечно, вообразил, будто граница проходит по течению реки. И, конечно, в его мозгу что-то сразу щелкнуло: он представил себе лодку и седого гребца, переправлявшего усопших на другой берег.
- Харэ! - поздоровался он, учившийся в гимназии еще в те времена, когда мертвые языки были предметами обязательными. - Я туда попал?
- Время покажет.
- Ты Харон? И это твоя лодка?
- Челн, многоуважаемый, челн, а не лодка. А с тех пор, как я переместился в другую мифологию, меня зовут не Харон.
- Ну как бы тебя ни звали... к переправе все готово?
- Погоди немного. Перевоз у меня не будет задаром.
- Ах, да, пограничный налог! Сколько это на сегодняшние деньги?
- Давайте лучше обойдемся без неуместных шуток! - сказал седовласый перевозчик. - Михаэль Ламберт! Здесь платят за перевоз валютой особого рода. Оплата должна пополнять нашу речку. Окуни свои пальцы в нее, а потом оближи их.
Михаэль повиновался.
- Солоноватый привкус! Что - морская вода?
- То, чего коснулись твои пальцы, - это слезы, пролитые об умерших.
- Боже мой, какая это, должно быть, глубокая река!
- Не очень-то. Обрати внимание на облака над ней.
Он указал в сторону целого скопления облаков, плотной завесой перекрывших вид на другой берег.
- Испарения! Не поверишь, до чего быстро слезы испаряются! И поэтому все, кто хочет переплыть реку, должны пополнить ее запасы влаги. Тебе это под силу? Будут тебя оплакивать?
- Полагаю, моя жена будет. И Перл, моя дочь, тоже. И еще, - поколебавшись, - еще Эвелин, моя любовница. Ну и конечно Томми, мой слуга и помощник на службе.
- Вот и поглядим, - и хранитель реки заглянул, как это ему было предписано свыше, в сердца тех, кого назвал Михаэль. Результат, похоже, его не удовлетворил.
- Твоя жена, - сказал он, - оплакивает тебя, хотя ты был плохим мужем. Но пока ты был жив, у нее было к кому прислониться. Кроме того, она содержала в порядке твою одежду. Это уже было чем-то вроде серьезного дела. А теперь пожилая женщина осталась одна. И никому больше не нужна... Перл оплакивает тебя, хотя ты был плохим отцом; но после твоей кончины ей придется взять мать к себе, что вовсе не по нраву ее мужу, да и у их ребенка не будет больше своей детской комнаты... Эвелин безутешна после твоей смерти, хотя ты никогда не вел себя благородно по отношению к ней... Но в играх телесного свойства ты был находчив и вынослив... У слуги твоего слезы на глазах, когда он вспоминает тебя, пусть ты и бывал с ним невыносимо груб. Но коробку с сигарами ты всегда оставлял на столе открытой, что за твоим преемником не замечается.
Старик с сожалением махнул рукой.
- Увы, такие слезы здесь не в цене, ими за перевоз не заплатишь. Здесь в ходу только те слезы, что пролиты из любви к покойнику, и больше ни по какой другой причине... Может, еще кого-нибудь вспомнишь?
Михаэль порылся в своей памяти. Да, осталось еще одно живое существо.
- Питью, мой спаниель!
Питью лежал на мате, прямо-таки издыхая. Вот уже несколько дней, как он не прикасался к пище. Кошка наблюдала за ним пристально и холодно.
- Никак не возьму в толк, как можно так привязываться к людям! Ясное дело, их можно использовать, пока они на это годятся, но разве можно вкладывать в это свои чувства?
- А его запах, - прохрипел пес, - его теплый добрый запах! Он был мне противен своим постоянным желанием воспитывать меня и гонять неизвестно зачем... А его бессмысленные приказы... Но с тех пор, как я не чую его запаха, мне сама жизнь не в жизнь.
Старик снова с сожалением всплеснул обеими руками.
- Питью такой же, как и другие, - решительно проговорил он. - Ему себя жаль, а не тебя.
Тут Михаэль словно очнулся от лихорадящего гипноза. Сознание его было ясным, и оно подсказывало ему, что смерть близка. Неодолимая печаль овладела книготорговцем. Слезы покатились по его щекам, по седой щетине, и он закрыл глаза - в последний раз.
И вот он снова у пограничной реки.
- Пошли, - сказал старик, - твой переезд оплачен.
- Чем же?
- Слезами, пролитыми из-за тебя...
- Кем?
- Тобой самим, сынок, тобой самим! Это были истинные, чистые слезы печали. И ты не выжимал их из глаз. Это твое сжавшееся от боли сердце из любви к тебе пролило их. Садись в челн.
Видевшие Михаэля на смертном ложе вспоминают, что на лице этого закоренелого эгоиста застыла улыбка полного и явного удовлетворения.