СВОБОДА СЛОВА И БОГОХУЛЬСТВО: ГРАНИ ПЕРЕСЕЧЕНИЯ
Европу накрыла новая волна насилия, порожденная серией карикатур, опубликованных во французском журнале Charlie Hebdo. Эта проблема не нова, и она вскрывает ряд других проблем, о которых Андраш Шайо размышлял ещё в 2006 г. Ниже представлены его мысли, которые не утратили актуальности и сегодня.
Андраш Шайо - профессор права Центрально-Европейского университета (Будапешт), академик Венгерской академии наук. С февраля 2008 г. по апрель 2017 г. работал судьей Европейского суда по правам человека в отношении Венгрии. После завершения срока в суде Сайо вернулся в ЦЕУ, где в настоящее время является профессором университета. 6 мая 2020 года Facebook назначил его членом совета по надзору за контентом.
Готовность отказаться от свободы слова при столкновении с глубокими религиозными чувствами, проявляющимися в форме насилия, можно объяснить в контексте незавершенной секуляризации. Несмотря на то, что было сделано в Европе для свободы слова и вопреки прохладному отношению Европы к религии, в случае посягательства на мнение религиозной общественности неоспоримые в любом другом случае принципы применяются в отношении свободы слова не так последовательно…
В некоторых европейских странах существуют законы, которые наказывают богохульство лишением свободы, и эти законы применяются, по крайней мере, время от времени. При обновлении в 1960 году немецкого Уголовного кодекса законодатель пошел только на то, чтобы сделать норму о богохульстве применимой исключительно в случае нарушения общественного порядка, то есть религиозные чувства перестали быть охраняемым правоотношением. Зеленые не преуспели в попытках полностью исключить эту статью; христианские демократы, с другой стороны, хотят ввести запрет на богохульство, предусматривающий наказание даже в отсутствие нарушения порядка. Европейский Союз рассматривает богохульство в качестве серьезного преступления и включает его в перечень преступлений, преследование за которые возможно по европейскому ордеру на арест - наряду с терроризмом и убийством. В соответствии с законами многочисленных штатов США за богохульство вас могут посадить в тюрьму. В соответствии с федеральным законом богохульство (в какой бы ни было форме) запрещено в электронных СМИ, и этот закон периодически применяется на практике…
Отделение церкви от государства происходило очень медленно, сопровождалось разрушениями, причем формального закрепления достигнутого положения не происходило, так как это означало бы конфронтацию. До появления в Европе ислама как влиятельной массовой религии европейские религиозные запреты (и их нарушение) не вызывали серьезной социальной напряженности, так как существовало меньше религий большинства, которые можно было бы оскорбить. С конца XIX века европейские церкви отказались от попыток заставить верующих жить согласно религиозным предписаниям в гражданском обществе и государстве. Это стало хрупкой основой для секуляризации - молчаливые уступки лишь постепенно получили нормативное признание (например, в характеристике Франции как светской республики). Когда же усиливающийся религиозный фундаментализм, растущий на почве культа чувств, навязанного радикальным исламом и политкорректностью, снова хочет господствовать в публичной сфере, у светских властей нет таких нормативных оснований, на которые можно было бы сослаться с тем, чтобы отстоять достижения эпохи Возрождения.
В европейских дебатах по поводу карикатур и правые, и либерально настроенные континентальные газеты ссылались на свободу прессы, в то время как британское правительство и другие "ответственные стороны" приводили доводы в пользу ответственности прессы. Они не вдавались в детали о природе ответственности - они полагали, что оскорбление другого человека просто является безответственным поступком, а следовательно, оно неприемлемо…
Редакторы и судьи не могут абстрагироваться от влияния настроений, господствующих в обществе. Судьи наполняют абстрактные формулировки закона социальными ценностями и тем, что для них является определяющим (считающимся естественным и очевидным, не требующим доказательств). Тот факт, что такие интерпретации очевидны и для общества, делает их верными. Редакторы находятся даже в более тесной связи с общественным мнением, так как ежедневно газетные тиражи служат индикатором настроения общества. Свобода слова входит в долгосрочные стратегические интересы журналистов. Инвесторы и редакторы даже в краткосрочном периоде не могут позволить себе пренебречь прихотями аудитории, особенно в ситуации постоянного изменения настроений. Если настроения диктуют новое понимание всего, о чем идет речь, даже те, чьи интересы заключаются в максимизации свободы самовыражения, будут действовать в соответствии с новыми представлениями. Конечно, в итоге каждый сделает вид, что свобода слова была сохранена, что положение дел не изменилось и только нецивилизованные ростки были отрезаны ножницами социальных предпочтений. Так что мы должны по-новому интерпретировать коммуникативную функцию карикатур и оскорбительных мнений: теперь формулировка, которая оскорбляет коллективный символ, будет синонимом унижения сообщества. Поскольку унижение является частью стратегии изолирования сообщества, то, в конце концов, получится, что различий между карикатурами и апартеидом не существует…
Исторически карикатуры и памфлеты были и остаются важным инструментом в борьбе за политические свободы. Они достигают своего эффекта путем персональных нападок, разоблачения каких-либо слабостей или лицемерия человека. …
Светские убеждения Европы являются в большей мере следствием однообразия и скучного удобства, чем принципиальными взглядами, поэтому решающее значение приобретает активность. Активность мусульманских бойкотов перевешивает свободу критики, из-за которой никто не собирается устраивать скандалы на улице, чтобы продемонстрировать свое мнение и серьезность своих намерений, хотя антиклерикализму действительно угрожает опасность. Потребность в уважении к религии, религиозным чувствам, к духовности и запретам связана с попыткой выпустить джина прежних времен из бутылки угнетенных воспоминаний. В прежние времена, то есть до распространения светских или антиклерикальных концепций, религия определяла, что является святым, - и людям приходилось приспосабливаться к этому. Мы же можем утверждать, что со времен Конституции Виргинии и до французской Декларации прав человека и гражданина свобода слова также была священной. "Свобода слова и прессы - один из величайших оплотов свободы", учит Конституция Виргинии и, вслед за ней, французская Декларация 1789 года. Но выражение мнения переросло детский манеж сакральности. А теперь оно снова с легкостью может войти в сферу, где только сакральность имеет значение, так как в споре по поводу карикатур жизнь Запада противопоставляется мусульманскому пониманию богохульства как духовная противоположность. Как, если бы здесь боролись два идола, два божественных существа - в духе столкновения цивилизаций. Но если это столкновение, то в рамках понимания Запада…
Не так давно во Франции было инициировано уголовное расследование против скандально известного французского литературного кумира и классика нигилизма Мишеля Уэльбека за высказывание о том, что любая религия делает людей тупыми, а ислам - более всего. Он был оправдан только потому, что его высказывания были истолкованы судом как направленные против религии в целом, а не против определенной религиозной группы. Каким будет решение суда завтра, после удачных ходов сторонников защиты религиозных чувств?
Мало утешает то, что на следующий день после беспорядков в Газе в деле Гиниевски против Франции Европейский Суд по правам человека отменил решение французского суда, которым журналист был осужден во Франции за выражение, подобное выражению Уэльбека. Это было вполне умеренное утверждение, но оно было направлено против католической церкви. В своей статье он критиковал одно из посланий папы Иоанна Павла II ("Величие правды"), так как послание повторяло теологические доктрины, способствовавшие росту антисемитизма и Холокосту. Европейская Конвенция о защите прав человека и основных свобод признает, что свобода слова может быть ограничена в целях защиты прав других людей. Суд повторил, что оскорбительные высказывания в отношении религиозных групп, как нарушающие права других людей, выпадают из сферы охраняемой свободы слова как необоснованные нападки на религию, но те точки зрения, которые способствуют общественной дискуссии, подлежат защите. Нападки на позицию Папы, следовательно, не рассматриваются как нападки на христианство, так как в рамках христианства существует много точек зрения по спорным вопросам.
В истории как Востока, так и Запада пророков изображали много тысяч раз. Принятие изображения зависит от политической расстановки сил в определенный период времени. Запад осудил фетву, изданную против Салмана Рушди в 1989 году, а британское правительство предоставило ему убежище. В 2002 году Исиома Даниэль написала в нигерийской газете, что пророк Мухаммед одобрил бы конкурс "Мисс мира" и мог бы взять в жены королеву красоты. В результате последовавших мусульманско-христианских волнений было убито 200 человек.
Исиома Даниэль бегством спаслась от фетвы и получила убежище на Западе. Но к лету 2005 года в Европе подули новые ветра. "Бог велик № 2" Джона Лэтама, композиция, состоящая из Корана, Библии и Талмуда под стеклом, не была допущена к экспозиции в Лондоне. Власти боялись, что после взрывов, совершенных смертниками в июле 2005 года, скульптура может задеть чувства мусульман. Чувства тех сообществ, откуда происходили смертники! И что было оскорбительным в данном случае? Показ религий одна рядом с другой? Или то, что гяур имел смелость использовать Коран?
К началу 2006 года информация, касающаяся религий, больше не нуждалась в цензуре из-за повышенного внимания к защите религиозных чувств: бельгийский мэр, который явно боялся общественных беспорядков, но не осмеливался признать это, запретил публичный показ скульптуры, изображавшей Саддама Хусейна в качестве пойманной рыбы. Любой ценой уберечь верующих от оскорблений!
На самом деле, уже история Рушди демонстрирует нам последствия уступок требованиям о неприкосновенности религиозных чувств. Действительно, в 1989 году радикальный Иран все еще считался изгоем, недостойным признания сообщества "цивилизованных народов", и цены на нефть были низкими. Однако эффект цензуры уже присутствовал: чиновники канадской таможни пропустили "Сатанинские стихи" в Канаду только после длительного расследования, так как им не было понятно, разжигает ли книга ненависть, несмотря на то что призыв к ненависти не является в Канаде преступлением, если в заявлении приводится аргументированное мнение по религиозному предмету.
В светской и демократической Индии запрещено распространение "Сатанинских стихов" Рушди. Издание книги спровоцировало серьезные беспорядки. Мусульманско-индусский конфликт 1947 года привел к миллионам жертв, и с тех пор постоянно приводит к столкновениям на религиозной почве. Принимая во внимание неконтролируемое раздражение (религиозную чувствительность) большинства населения, в соответствии с индийским законом любые нападки на религиозные чувства запрещены (как и любые политические течения, основанные на религии).
Следуя этой логике, везде, где можно предположить, что люди убьют друг друга из-за религиозных доктрин, необходимы ограничения ради защиты общественного порядка (и человеческих жизней). Проблема карикатур демонстрирует, насколько быстро мы приближаемся к индийской модели. Это также касается вопроса о том, действительно ли ситуация является критической и оказалась ли проблема поддержания общественного порядка такой же сложной, как в Индии. Не усугубляем ли мы собственные неприятности ослаблением нашего светского государства до такой степени, что полное молчание (с почтительно сжатыми зубами) или вынужденное переселение остаются единственными возможными формами социального сосуществования?
Победное шествие локального фанатизма не было бы настолько успешным, если бы европейские политики не нуждались в голосах многих миллионов мусульман, живущих в Европе, если бы политкорректность и сочувствие к тем, кто считается жертвами расизма, не отдали бы нас на их милость, и, конечно, если бы уличные погромы, фетвы и фанатичные убийства не имели должного эффекта. Европейцы хотели бы каждую зиму наслаждаться недорогим горячим солнцем Северной Африки без оскорблений и взрывов. Если бы свежая "Билд Цайтунг", продаваемая в тунисском отеле, в новостях сообщала бы только о семейных скандалах (возможно, даже без фотографий), то это была бы не такая уж и высокая цена "мира". Проблема возникает не тогда, когда США, из соображений безопасности, убирает гравюру с изображением пророка со здания Верховного суда (там он является одним из символов правосудия), а тогда, когда Вольтера признают неполиткорректным. Сейчас вольтеровский "Фанатизм, или Пророк Магомет", пьеса, которая была запрещена в 1741 году как антихристианская, либо не исполняется, как это случилось в Женеве в 1993 году, из-за заявления Тарика Рамадана об оскорблении ислама, или, если исполняется, как в Сен-Жени-Пуйи в 2006 году, то становится причиной беспорядков…
Добавим к этому дипломатические предостережения в отношении ответственности: разумному человеку следует знать, что мусульманин чувствует и думает в таких случаях и какое спонтанное поведение за этим последует. Такое замечание выражает неискреннее почтение к исламу: подразумевается, что безответственно использовать свободу прессы таким способом, который может повлечь за собой слишком острую (по нашему мнению) реакцию на что-то людей, живущих в соответствии с иной системой ценностей. Во французском праве, а также в праве других западных стран со сходным законодательством свобода слова уже ограничена в интересах общественного порядка…
Те, кто ограничивают свободу слова ради религиозных чувств, забывают, что, в целом, слово играет важнейшую роль в западном обществе. Политическое сообщество, которым по собственному представлению являются жители Запада, отличается демократическими политическими особенностями - либеральными политическими свойствами, включающими в себя свободу слова, по крайней мере в тех рамках, в которых сосуществование в обществе предполагает возможность коммуникации между гражданами. Личность коммуникативна: человек может подтверждать и выражать свое мнение, так как мнение - это и есть личность. В этом смысле западной личности без свободы слова не существует.
Свобода слова имеет смысл и работает в политическом сообществе в соответствии с современным пониманием только тогда, когда право говорить включает в себя право оскорбить и ошибиться… В действительности, слово только тогда выразительно, когда оно может задеть; именно тогда оно будет эффективно. Иначе оно не имеет значения. Слово производит полный эффект на других и на того, кому оно адресовано, когда оно вызывает внутреннее возмущение; оно действенно, если тот, кому оно адресовано, или публика хотят заставить замолчать оратора, поскольку мы уязвимы. Слово часто является маской, но его ценность заключается в срывании масок с других. Без такой разоблачительной функции не было бы смысла говорить о свободе слова. И вы не можете обвинять оратора, если оскорбленный человек может противопоставить разоблачению только насилие. Во многих культурах бесчестие требует мести. Является ли это достаточной причиной уважения к эгоцентричным культурам в форме замалчивания позорящей критики?
Свобода слова потеряна, если нам приходится критиковать в наименее обидной форме. Это выльется в жесткие процессы против самих критиков, и даже в таком маловероятном случае, когда суд признает, что определенное утверждение было наименее оскорбительным из возможных, сам процесс будет иметь ужасный эффект. Боязнь процессов выливается в самоцензуру, и из-за этого доказательная страстность речи теряется…
Свобода религии - это свобода исповедовать и проповедовать религию. Если люди произносят оскорбительные вещи по поводу религиозных доктрин и вероучений, это не мешает верующим исповедовать свою религию. Иногда говорят, что в атмосфере запугивания религию невозможно свободно исповедовать. Но карикатура, которая касается взаимоотношений религии и терроризма, не создает атмосферу запугивания и даже не способствует одобрению такой атмосферы. Вместо этого она подталкивает людей, исповедующих эту религию, к отмежеванию от тех, кто жестоко и неверно толкует религиозные догмы. В частности, террористы могут быть осуждены с помощью религиозных санкций. Их можно отлучить от церкви как отступников. Но этого не происходит. Вместо этого мы слышим вырванные из контекста цитаты о том, что Коран основан на принципах дружбы между народами. Обратное также можно вывести из текста, и это характерно для основных источников других мировых религий.
По историческим причинам многие мусульмане считают себя угнетенными и преследуемыми, а следовательно, они чувствительны к оценке своих убеждений. Они - как немецкие офицеры XIX века, пришедшие за славой в армию Кайзера. То, что миллионы мусульман живут безо всякой надежды на лучшее, а их религия - единственный источник надежды и защиты, - это факт. Но это не то обстоятельство, которое порождает правовые последствия. Какой должна быть политика СМИ в той ситуации, когда можно рассчитывать на активную, возможно, насильственную реакцию возмущенных толп? Правильно ли превращать такую укоренившуюся реакцию в ограничение свободы слова? До настоящего времени в Европе никогда не вводились ограничения свободы слова по причине обиды и задетых чувств, а свобода выражения мнения никогда не выступала в качестве остаточного явления от всплеска религиозной сверхчувствительности и кровной мести за унижения. Но обида может одержать верх над свободой слова и антиклерикализмом, посредством введения определенных юридических обязанностей, если она выльется в угрозы и насилие, в ту силу, перед которой остальным придется отступить во имя терпимости, а в действительности во имя собственной безопасности. Вполне возможно, что страх, возникший во имя терпимости, и слабость, порожденная страхом, создадут нормы цензуры и самоцензуры. Теперь нам остается наблюдать, будет ли этот процесс иметь успех.
Полный текст статьи: Андраш Шайо. Датские карикатуры и веселье: изучение компенсационных пошлин в мировой торговле идеями
Андраш Шайо - профессор права Центрально-Европейского университета (Будапешт), академик Венгерской академии наук. С февраля 2008 г. по апрель 2017 г. работал судьей Европейского суда по правам человека в отношении Венгрии. После завершения срока в суде Сайо вернулся в ЦЕУ, где в настоящее время является профессором университета. 6 мая 2020 года Facebook назначил его членом совета по надзору за контентом.
Готовность отказаться от свободы слова при столкновении с глубокими религиозными чувствами, проявляющимися в форме насилия, можно объяснить в контексте незавершенной секуляризации. Несмотря на то, что было сделано в Европе для свободы слова и вопреки прохладному отношению Европы к религии, в случае посягательства на мнение религиозной общественности неоспоримые в любом другом случае принципы применяются в отношении свободы слова не так последовательно…
В некоторых европейских странах существуют законы, которые наказывают богохульство лишением свободы, и эти законы применяются, по крайней мере, время от времени. При обновлении в 1960 году немецкого Уголовного кодекса законодатель пошел только на то, чтобы сделать норму о богохульстве применимой исключительно в случае нарушения общественного порядка, то есть религиозные чувства перестали быть охраняемым правоотношением. Зеленые не преуспели в попытках полностью исключить эту статью; христианские демократы, с другой стороны, хотят ввести запрет на богохульство, предусматривающий наказание даже в отсутствие нарушения порядка. Европейский Союз рассматривает богохульство в качестве серьезного преступления и включает его в перечень преступлений, преследование за которые возможно по европейскому ордеру на арест - наряду с терроризмом и убийством. В соответствии с законами многочисленных штатов США за богохульство вас могут посадить в тюрьму. В соответствии с федеральным законом богохульство (в какой бы ни было форме) запрещено в электронных СМИ, и этот закон периодически применяется на практике…
Отделение церкви от государства происходило очень медленно, сопровождалось разрушениями, причем формального закрепления достигнутого положения не происходило, так как это означало бы конфронтацию. До появления в Европе ислама как влиятельной массовой религии европейские религиозные запреты (и их нарушение) не вызывали серьезной социальной напряженности, так как существовало меньше религий большинства, которые можно было бы оскорбить. С конца XIX века европейские церкви отказались от попыток заставить верующих жить согласно религиозным предписаниям в гражданском обществе и государстве. Это стало хрупкой основой для секуляризации - молчаливые уступки лишь постепенно получили нормативное признание (например, в характеристике Франции как светской республики). Когда же усиливающийся религиозный фундаментализм, растущий на почве культа чувств, навязанного радикальным исламом и политкорректностью, снова хочет господствовать в публичной сфере, у светских властей нет таких нормативных оснований, на которые можно было бы сослаться с тем, чтобы отстоять достижения эпохи Возрождения.
В европейских дебатах по поводу карикатур и правые, и либерально настроенные континентальные газеты ссылались на свободу прессы, в то время как британское правительство и другие "ответственные стороны" приводили доводы в пользу ответственности прессы. Они не вдавались в детали о природе ответственности - они полагали, что оскорбление другого человека просто является безответственным поступком, а следовательно, оно неприемлемо…
Редакторы и судьи не могут абстрагироваться от влияния настроений, господствующих в обществе. Судьи наполняют абстрактные формулировки закона социальными ценностями и тем, что для них является определяющим (считающимся естественным и очевидным, не требующим доказательств). Тот факт, что такие интерпретации очевидны и для общества, делает их верными. Редакторы находятся даже в более тесной связи с общественным мнением, так как ежедневно газетные тиражи служат индикатором настроения общества. Свобода слова входит в долгосрочные стратегические интересы журналистов. Инвесторы и редакторы даже в краткосрочном периоде не могут позволить себе пренебречь прихотями аудитории, особенно в ситуации постоянного изменения настроений. Если настроения диктуют новое понимание всего, о чем идет речь, даже те, чьи интересы заключаются в максимизации свободы самовыражения, будут действовать в соответствии с новыми представлениями. Конечно, в итоге каждый сделает вид, что свобода слова была сохранена, что положение дел не изменилось и только нецивилизованные ростки были отрезаны ножницами социальных предпочтений. Так что мы должны по-новому интерпретировать коммуникативную функцию карикатур и оскорбительных мнений: теперь формулировка, которая оскорбляет коллективный символ, будет синонимом унижения сообщества. Поскольку унижение является частью стратегии изолирования сообщества, то, в конце концов, получится, что различий между карикатурами и апартеидом не существует…
Исторически карикатуры и памфлеты были и остаются важным инструментом в борьбе за политические свободы. Они достигают своего эффекта путем персональных нападок, разоблачения каких-либо слабостей или лицемерия человека. …
Светские убеждения Европы являются в большей мере следствием однообразия и скучного удобства, чем принципиальными взглядами, поэтому решающее значение приобретает активность. Активность мусульманских бойкотов перевешивает свободу критики, из-за которой никто не собирается устраивать скандалы на улице, чтобы продемонстрировать свое мнение и серьезность своих намерений, хотя антиклерикализму действительно угрожает опасность. Потребность в уважении к религии, религиозным чувствам, к духовности и запретам связана с попыткой выпустить джина прежних времен из бутылки угнетенных воспоминаний. В прежние времена, то есть до распространения светских или антиклерикальных концепций, религия определяла, что является святым, - и людям приходилось приспосабливаться к этому. Мы же можем утверждать, что со времен Конституции Виргинии и до французской Декларации прав человека и гражданина свобода слова также была священной. "Свобода слова и прессы - один из величайших оплотов свободы", учит Конституция Виргинии и, вслед за ней, французская Декларация 1789 года. Но выражение мнения переросло детский манеж сакральности. А теперь оно снова с легкостью может войти в сферу, где только сакральность имеет значение, так как в споре по поводу карикатур жизнь Запада противопоставляется мусульманскому пониманию богохульства как духовная противоположность. Как, если бы здесь боролись два идола, два божественных существа - в духе столкновения цивилизаций. Но если это столкновение, то в рамках понимания Запада…
Не так давно во Франции было инициировано уголовное расследование против скандально известного французского литературного кумира и классика нигилизма Мишеля Уэльбека за высказывание о том, что любая религия делает людей тупыми, а ислам - более всего. Он был оправдан только потому, что его высказывания были истолкованы судом как направленные против религии в целом, а не против определенной религиозной группы. Каким будет решение суда завтра, после удачных ходов сторонников защиты религиозных чувств?
Мало утешает то, что на следующий день после беспорядков в Газе в деле Гиниевски против Франции Европейский Суд по правам человека отменил решение французского суда, которым журналист был осужден во Франции за выражение, подобное выражению Уэльбека. Это было вполне умеренное утверждение, но оно было направлено против католической церкви. В своей статье он критиковал одно из посланий папы Иоанна Павла II ("Величие правды"), так как послание повторяло теологические доктрины, способствовавшие росту антисемитизма и Холокосту. Европейская Конвенция о защите прав человека и основных свобод признает, что свобода слова может быть ограничена в целях защиты прав других людей. Суд повторил, что оскорбительные высказывания в отношении религиозных групп, как нарушающие права других людей, выпадают из сферы охраняемой свободы слова как необоснованные нападки на религию, но те точки зрения, которые способствуют общественной дискуссии, подлежат защите. Нападки на позицию Папы, следовательно, не рассматриваются как нападки на христианство, так как в рамках христианства существует много точек зрения по спорным вопросам.
В истории как Востока, так и Запада пророков изображали много тысяч раз. Принятие изображения зависит от политической расстановки сил в определенный период времени. Запад осудил фетву, изданную против Салмана Рушди в 1989 году, а британское правительство предоставило ему убежище. В 2002 году Исиома Даниэль написала в нигерийской газете, что пророк Мухаммед одобрил бы конкурс "Мисс мира" и мог бы взять в жены королеву красоты. В результате последовавших мусульманско-христианских волнений было убито 200 человек.
Исиома Даниэль бегством спаслась от фетвы и получила убежище на Западе. Но к лету 2005 года в Европе подули новые ветра. "Бог велик № 2" Джона Лэтама, композиция, состоящая из Корана, Библии и Талмуда под стеклом, не была допущена к экспозиции в Лондоне. Власти боялись, что после взрывов, совершенных смертниками в июле 2005 года, скульптура может задеть чувства мусульман. Чувства тех сообществ, откуда происходили смертники! И что было оскорбительным в данном случае? Показ религий одна рядом с другой? Или то, что гяур имел смелость использовать Коран?
К началу 2006 года информация, касающаяся религий, больше не нуждалась в цензуре из-за повышенного внимания к защите религиозных чувств: бельгийский мэр, который явно боялся общественных беспорядков, но не осмеливался признать это, запретил публичный показ скульптуры, изображавшей Саддама Хусейна в качестве пойманной рыбы. Любой ценой уберечь верующих от оскорблений!
На самом деле, уже история Рушди демонстрирует нам последствия уступок требованиям о неприкосновенности религиозных чувств. Действительно, в 1989 году радикальный Иран все еще считался изгоем, недостойным признания сообщества "цивилизованных народов", и цены на нефть были низкими. Однако эффект цензуры уже присутствовал: чиновники канадской таможни пропустили "Сатанинские стихи" в Канаду только после длительного расследования, так как им не было понятно, разжигает ли книга ненависть, несмотря на то что призыв к ненависти не является в Канаде преступлением, если в заявлении приводится аргументированное мнение по религиозному предмету.
В светской и демократической Индии запрещено распространение "Сатанинских стихов" Рушди. Издание книги спровоцировало серьезные беспорядки. Мусульманско-индусский конфликт 1947 года привел к миллионам жертв, и с тех пор постоянно приводит к столкновениям на религиозной почве. Принимая во внимание неконтролируемое раздражение (религиозную чувствительность) большинства населения, в соответствии с индийским законом любые нападки на религиозные чувства запрещены (как и любые политические течения, основанные на религии).
Следуя этой логике, везде, где можно предположить, что люди убьют друг друга из-за религиозных доктрин, необходимы ограничения ради защиты общественного порядка (и человеческих жизней). Проблема карикатур демонстрирует, насколько быстро мы приближаемся к индийской модели. Это также касается вопроса о том, действительно ли ситуация является критической и оказалась ли проблема поддержания общественного порядка такой же сложной, как в Индии. Не усугубляем ли мы собственные неприятности ослаблением нашего светского государства до такой степени, что полное молчание (с почтительно сжатыми зубами) или вынужденное переселение остаются единственными возможными формами социального сосуществования?
Победное шествие локального фанатизма не было бы настолько успешным, если бы европейские политики не нуждались в голосах многих миллионов мусульман, живущих в Европе, если бы политкорректность и сочувствие к тем, кто считается жертвами расизма, не отдали бы нас на их милость, и, конечно, если бы уличные погромы, фетвы и фанатичные убийства не имели должного эффекта. Европейцы хотели бы каждую зиму наслаждаться недорогим горячим солнцем Северной Африки без оскорблений и взрывов. Если бы свежая "Билд Цайтунг", продаваемая в тунисском отеле, в новостях сообщала бы только о семейных скандалах (возможно, даже без фотографий), то это была бы не такая уж и высокая цена "мира". Проблема возникает не тогда, когда США, из соображений безопасности, убирает гравюру с изображением пророка со здания Верховного суда (там он является одним из символов правосудия), а тогда, когда Вольтера признают неполиткорректным. Сейчас вольтеровский "Фанатизм, или Пророк Магомет", пьеса, которая была запрещена в 1741 году как антихристианская, либо не исполняется, как это случилось в Женеве в 1993 году, из-за заявления Тарика Рамадана об оскорблении ислама, или, если исполняется, как в Сен-Жени-Пуйи в 2006 году, то становится причиной беспорядков…
Добавим к этому дипломатические предостережения в отношении ответственности: разумному человеку следует знать, что мусульманин чувствует и думает в таких случаях и какое спонтанное поведение за этим последует. Такое замечание выражает неискреннее почтение к исламу: подразумевается, что безответственно использовать свободу прессы таким способом, который может повлечь за собой слишком острую (по нашему мнению) реакцию на что-то людей, живущих в соответствии с иной системой ценностей. Во французском праве, а также в праве других западных стран со сходным законодательством свобода слова уже ограничена в интересах общественного порядка…
Те, кто ограничивают свободу слова ради религиозных чувств, забывают, что, в целом, слово играет важнейшую роль в западном обществе. Политическое сообщество, которым по собственному представлению являются жители Запада, отличается демократическими политическими особенностями - либеральными политическими свойствами, включающими в себя свободу слова, по крайней мере в тех рамках, в которых сосуществование в обществе предполагает возможность коммуникации между гражданами. Личность коммуникативна: человек может подтверждать и выражать свое мнение, так как мнение - это и есть личность. В этом смысле западной личности без свободы слова не существует.
Свобода слова имеет смысл и работает в политическом сообществе в соответствии с современным пониманием только тогда, когда право говорить включает в себя право оскорбить и ошибиться… В действительности, слово только тогда выразительно, когда оно может задеть; именно тогда оно будет эффективно. Иначе оно не имеет значения. Слово производит полный эффект на других и на того, кому оно адресовано, когда оно вызывает внутреннее возмущение; оно действенно, если тот, кому оно адресовано, или публика хотят заставить замолчать оратора, поскольку мы уязвимы. Слово часто является маской, но его ценность заключается в срывании масок с других. Без такой разоблачительной функции не было бы смысла говорить о свободе слова. И вы не можете обвинять оратора, если оскорбленный человек может противопоставить разоблачению только насилие. Во многих культурах бесчестие требует мести. Является ли это достаточной причиной уважения к эгоцентричным культурам в форме замалчивания позорящей критики?
Свобода слова потеряна, если нам приходится критиковать в наименее обидной форме. Это выльется в жесткие процессы против самих критиков, и даже в таком маловероятном случае, когда суд признает, что определенное утверждение было наименее оскорбительным из возможных, сам процесс будет иметь ужасный эффект. Боязнь процессов выливается в самоцензуру, и из-за этого доказательная страстность речи теряется…
Свобода религии - это свобода исповедовать и проповедовать религию. Если люди произносят оскорбительные вещи по поводу религиозных доктрин и вероучений, это не мешает верующим исповедовать свою религию. Иногда говорят, что в атмосфере запугивания религию невозможно свободно исповедовать. Но карикатура, которая касается взаимоотношений религии и терроризма, не создает атмосферу запугивания и даже не способствует одобрению такой атмосферы. Вместо этого она подталкивает людей, исповедующих эту религию, к отмежеванию от тех, кто жестоко и неверно толкует религиозные догмы. В частности, террористы могут быть осуждены с помощью религиозных санкций. Их можно отлучить от церкви как отступников. Но этого не происходит. Вместо этого мы слышим вырванные из контекста цитаты о том, что Коран основан на принципах дружбы между народами. Обратное также можно вывести из текста, и это характерно для основных источников других мировых религий.
По историческим причинам многие мусульмане считают себя угнетенными и преследуемыми, а следовательно, они чувствительны к оценке своих убеждений. Они - как немецкие офицеры XIX века, пришедшие за славой в армию Кайзера. То, что миллионы мусульман живут безо всякой надежды на лучшее, а их религия - единственный источник надежды и защиты, - это факт. Но это не то обстоятельство, которое порождает правовые последствия. Какой должна быть политика СМИ в той ситуации, когда можно рассчитывать на активную, возможно, насильственную реакцию возмущенных толп? Правильно ли превращать такую укоренившуюся реакцию в ограничение свободы слова? До настоящего времени в Европе никогда не вводились ограничения свободы слова по причине обиды и задетых чувств, а свобода выражения мнения никогда не выступала в качестве остаточного явления от всплеска религиозной сверхчувствительности и кровной мести за унижения. Но обида может одержать верх над свободой слова и антиклерикализмом, посредством введения определенных юридических обязанностей, если она выльется в угрозы и насилие, в ту силу, перед которой остальным придется отступить во имя терпимости, а в действительности во имя собственной безопасности. Вполне возможно, что страх, возникший во имя терпимости, и слабость, порожденная страхом, создадут нормы цензуры и самоцензуры. Теперь нам остается наблюдать, будет ли этот процесс иметь успех.
Полный текст статьи: Андраш Шайо. Датские карикатуры и веселье: изучение компенсационных пошлин в мировой торговле идеями