МЯТЕЖНЫЙ СЫН ГРУЗИНСКОГО НАРОДА
Звиад Гамсахурдиа был сыном классика грузинской литературы - Константина Гамсахурдиа. Он родился в тридцать девятом году, являясь потомком дворянского рода Гамсахурдиа и княжеского рода Палавандишвили по линии матери, окончил престижную школу и еще в возрасте семнадцати лет вместе со своим другом Мерабом Коставой основал подпольную молодежную организацию «Горгаслиани». Уже в пятьдесят восьмом он попадает в психиатрическую больницу, а в шестьдесят первом оканчивает факультет западноевропейских языков и литературы Тбилисского государственного университета.
Конечно, в Комитете государственной безопасности знали и об их встречах, и об их разговорах, и о планах этих молодых грузинских интеллектуалов о свободной и демократической Грузии. В пятидесятые по всей республике прокатится волна студенческих митингов и демонстраций, когда молодые люди выйдут на улицы после известного доклада Хрущева о «культе личности». Тогда многим казалось, что этот доклад носит не столько антисталинский, сколько антигрузинский характер. Гамсахурдиа не было среди этих людей, но он становится одним из лидеров демократического кружка молодежи.
С самого начала они были под плотным контролем органов безопасности и вскоре почти все арестованы. Конечно, у Звиада было особенное положение: все знали, кто его отец и каким авторитетом он пользуется в среде грузинской интеллигенции. Именно поэтому со Звиадом работали лучшие следователи и психологи, которые точно знали, как именно следует убеждать этого молодого человека. Он вырос в очень обеспеченной семье, с самого детства имел блага, недоступные для большинства его сверстников. Ему популярно объяснили, что за антисоветскую агитацию и пропаганду он может получить достаточно длительный тюремный срок, отбывая наказание где-нибудь в Сибири или в других малоприятных регионах страны. Этот ценитель прекрасных женщин и марочных вин, хорошей литературы и изящной поэзии, переводивший Бодлера с французского на грузинский, начал понимать, какой именно выбор ему предлагают. Позор, лишения, тюрьма, сломанная жизнь, отлучение от всех благ - с одной стороны. И публичное покаяние, при котором он может рассчитывать на относительно спокойную и нормальную жизнь без особых лишений, - с другой. Трудно упрекать молодого человека в том, что он сломался. Ведь с ним работали лучшие специалисты КГБ. Гамсахурдиа не просто молодой оппозиционер-диссидент, он яркий символ современной молодежи, которому верят и за которым готовы пойти многие его современники.
И тогда он позволит себя уговорить. И даже выступит по Центральному телевидению с публичным покаянием. Кажется, что теперь он наконец поступил правильно. Звиад получит очень мягкий приговор. Три года ссылки в Дагестан - и уже через год он будет помилован указом Президиума Верховного Совета Грузинской ССР. Но этот надлом сохранится в нем на всю жизнь. Он не простит этого шага прежде всего самому себе и всю оставшуюся жизнь будет пытаться доказать, что может быть «католиком гораздо больше, чем сам Римский Папа», - в отличие от других своих товарищей, которые прекрасно понимали, как умеют обрабатывать в КГБ, и никогда не позволят себе упрекать его в подобном отступничестве. Сам Гамсахурдиа довольно быстро вернется к привычной риторике, осознавая, какую чудовищную ошибку он совершил. И будет еще более неистовым, еще более радикальным, еще более непримиримым оппозиционером, чем раньше.
С началом перестройки грузинская интеллигенция обретает надежды на долгожданную свободу и независимость своей страны. В Грузии всегда были сильны настроения изоляционизма - может быть, потому, что эта небольшая республика всегда числилась на особом положении в огромной империи. Грузинские дворяне были составной частью царских и княжеских домов. Православные грузины относятся к той же церкви, к которой относится и большинство русского населения страны. Среди известных генералов, политиков, деятелей культуры много грузинских фамилий. И, наконец, феномен Сталин, который, хотя и не считал себя грузином, принципиально отмечая в анкетах, что является «русским», тем не менее не мог не создать определенный ореол вокруг этого небольшого и гордого народа.
В конце восьмидесятых первые выступления против власти начинаются именно в Грузии. Национальное самосознание, столь развитое в этой республике, проявляется в полной мере в апрельских событиях восемьдесят девятого года. Противостояние с партийным аппаратом заканчивается вызовом советских войск, разгоном демонстрантов, погибшими и раздавленными женщинами. На этой волне трагедии и горя начинаются выборы в парламент Грузии, на которых с огромным преимуществом побеждает Звиад Гамсахурдиа и его сторонники. Он становится Председателем Верховного Совета Грузии.
Но его националистическая риторика, его непримиримые высказывания по отношению ко всем инакомыслящим, его пренебрежительное отношение к народам, населяющим многонациональную Грузию, уже тогда волновали истинных интеллигентов республики. Весь мир обойдет фраза выдающегося грузинского философа Мераба Мамардашвили, сказавшего, что, если «мой народ проголосует за Гамсахурдиа, я буду против своего народа». Этих слов философу Гамсахурдиа никогда не мог простить.
Прибыв в Цхинвали, он заявил: «Мы свернем шею таким слабым противникам, как осетины, которых нам нетрудно будет обуздать. Это необразованные, дикие люди, которыми умелые люди могут легко управлять». Приехав в Кахетию, он объявит, что этот регион всегда был демографически самым чистым, что в нем грузинский элемент всегда преобладал и властвовал. И сейчас им нужно спасать Кахетию, где поднимает голову татарство (он имел в виду азербайджанцев), а также лекство (говоря об аварцах) и армянство, которые вот-вот поглотят Кахетию. Дальше он снова оскорбляет осетин, заявив, что в Грузии есть осетины, но нет Осетии, и что осетинский народ - это мусор, который необходимо вымести через Рокский тоннель.
Грузинская интеллигенция в большинстве своем не забудет его вынужденного отступления, не захочет принимать и поддерживать его риторику непримиримой вражды ко всем, кто не будет согласен с его мнением и его позицией. С первого дня начинается противостояние. При этом Гамсахурдиа не скрывает своего презрительного отношения к этим деятелям интеллигенции, которых он именует лишь «агентами влияния Москвы» и «шпионами северного соседа». Легче всего списывать собственные ошибки на злонамеренные происки соседей; труднее создавать государство, выстраивать нормальные деловые отношения, поднимать экономику. Звиад Гамсахурдиа был прекрасным лидером оппозиции - умным, талантливым, эрудированным, энергичным. Но тянуть государственную лямку в обычном, рутинном ежедневном темпе он не хотел и не мог. На волне развала большого государства его еще выберут президентом страны в 1991 году, но уже к концу года почти вся грузинская интеллигенция выступит против него.
Этот невероятный парадокс достаточно легко объяснить. Ему не прощали его ожесточенной непримиримости, возникшей после его публичного покаяния. Ему не прощали националистические выпады, которые поссорили грузин со всеми соседями. Ему не прощали хаотичный стиль работы, когда непродуманные назначения следовали одно за другим, а экономика продолжала разваливаться. Ему многое можно было поставить в вину. Его непримиримость постепенно дойдет до такой степени оголтелости, что по приказу Гамсахурдиа начнут уничтожать и сжигать книги его оппонентов. Запылают костры, на которых будут гореть фолианты авторов, не разделяющих и не принимающих позицию президента. Переводчик Бодлера и знаток западноевропейской литературы и культуры окажется почти равным бесноватому фюреру, появившемуся в Германии в период между двумя войнами.
Гамсахурдиа пытается быть достаточно прагматичным, все еще не теряет попытки договориться со своими оппонентами внутри республики. Во время августовских событий он займет выжидательную позицию, пытаясь не допустить вовлечения Грузии в «московские разборки». Но он не может не видеть, что против него объединяется все большее и большее число людей. Нужно было обладать определенными талантами, чтобы за такой небольшой срок вызвать такое неприятие большинства грузинского народа и грузинской интеллигенции. Уже к концу года начинается вооруженное противостояние, а шестого января девяносто второго года Военный совет Грузии примет решение об отстранении от власти президента республики.
Верные ему воинские части попытаются удержать хотя бы здание парламента, но силы будут слишком неравны. Ради справедливости стоит отметить, что вооруженные группы оппозиции получат оружие и боеприпасы из неназванных источников, которые многие не без основания буду считать бывшими советскими воинскими контингентами на территории Грузии.
Гамсахурдиа покинет свой бункер и направится в Азербайджан. На дороге, ведущей в Гянджу, он получил неприятное известие о том, что официальный Баку не готов его принять. Это известие заставит его изменить свои планы. Он вернется в Сухуми, где проведет одну ночь, и отправится к своим сторонникам в Зугдиди. Там он объявит мобилизацию своих людей и призовет их идти на Тбилиси, фактически развязывая гражданскую войну, затем уедет в Армению, чтобы оставить там семью.
У грузинского народа хватит выдержки и понимания, к чему может привести такое братоубийственное столкновение. Ведь в уличных боях, происходивших в Тбилиси, гибли грузины с обеих сторон, в том числе и мирные граждане. Гамсахурдиа во второй раз покинет Грузию, перебравшись в почти независимую Чечню, которая не признает власть Москвы. К этому времени в Тбилиси вернется вечный враг Звиада - бывший министр МВД и бывший первый секретарь ЦК Компартии Грузии Эдуард Шеварднадзе. Это даст повод для обвинений со стороны самого Гамсахурдиа, который считает, что его свергали по заказу Москвы и самого Шеварднадзе.
Потом будет долгое ожидание в Чечне. И осознание краха своих замыслов, бесперспективности планов возвращения на родину. Перенести подобный удар самолюбивый и гордый политик уже не сможет. Именно поэтому он сам примет решение и в последний день девяносто третьего года покончит жизнь самоубийством.
Он искренне желал свободы и счастья своему народу, но его методы не понравились людям. Он был убежден, что его поддержит интеллигенция, но вместо этого получил почти единогласное осуждение. Он провозгласил независимость Грузии и торжественно вывел коммунистов из парламента, а после него в республике на долгие годы воцарился бывший партийный лидер Шеварднадзе.
Как много было в истории подобных политиков с трагической судьбой, которые искренне хотели принести пользу своему народу, верили в лучшие идеалы свободы, равенства и братства... И которые, сталкиваясь с практической деятельностью, оказывались не готовы к ежедневной кропотливой работе во имя достижения собственных целей. Звиад Гамсахурдиа - трагическая фигура грузинской политической истории. Оступившийся один раз в молодые годы, он всю свою жизнь пытался доказать, что это была лишь досадная ошибка молодости. Но люди не хотели забывать прошлое, а он сам не мог простить себе подобного предательства. История вообще дама капризная, которая может вытворять любые кульбиты.
Официальный Баку не захотел дать приюта политическому изгою Звиаду Гамсахурдиа, и его кортеж был вынужден вернуться в Грузию. По некоторым данным, не захотело принимать у себя изгнанника из соседней республики и армянское руководство. Баку и Ереван можно было понять. Они не хотели портить отношения с победившей в Тбилиси властью, с которой пришлось бы сотрудничать. Никто не верил в способность Гамсахурдиа вернуться к власти. Именно поэтому прагматики в Баку посчитали, что им незачем предоставлять политическое убежище лишенному власти президенту.
Но парадокс состоит в том, что уже через несколько месяцев все эти чиновники тоже лишатся своих мест, уйдя в политическое небытие. Как много их было - уверенных, успешных, всё знающих и понимающих, талантливых и достойных... Попадая на должности, они искренне считали, что действительно являются самыми достойными, самыми знающими и самыми талантливыми среди окружающих их людей. Как много чиновников, которые искренне верят в свою незаменимость и исключительность! И какими жалкими и растерянными они выглядят, лишаясь своих постов... Словно в один день их лишают звания умных и успешных людей, объявляя дураками. Ведь человек, лишившийся должности, а значит, своих льгот, благ и денег, выглядит дураком.
Никто не хочет честно признаваться, что только удачное сочетание обстоятельств или близость к первому лицу позволяют чиновнику оставаться достаточно долго на должности, обирая собственных граждан и бессовестно обманывая своих покровителей. Но признать подобное - значит согласиться с тем, что ты получаешь свои преференции отнюдь не за личные заслуги, а всего лишь за вовремя сказанное слово, нужную улыбку, придвинутый стул, пойманный взгляд правителя и его угаданное желание. Признаться самому себе, что ты стоишь ровно столько, сколько стоит твоя должность, и ни одной копейкой больше, - означает расписаться в собственном ничтожестве. Для любого чиновника это болезненное и невозможное признание. Ведь жизнь представима только на «хлебной должности». И она нереальна после ухода с такого насиженного места. При этом каждый чиновник абсолютно убежден в том, что это место досталось ему по труду, талантам и затраченной энергии. И он даже вправе рассчитывать на еще большее повышение, учитывая тот потенциал, которым располагает.
Так легко обманывать самого себя и так сложно говорить себе правду... Осознание собственного ничтожества - возможный путь, который проделывает большинство людей от рождения до смерти. Почти все советники и докладчики, которые будут советовать Президенту Азербайджана не принимать у себя Звиада Гамсахурдиа и его команду, слетят со своих мест, чтобы больше никогда и ни при каких обстоятельствах не вернуться не только на свои должности, но и вообще на государственную работу. Словно это была месть грузинского экс-президента, который проклял тех, кто не захотел или не смог протянуть ему руку помощи в самый сложный момент его жизни...
В Чечне Гамсахурдиа проведет почти два года и покончит с этой затянувшейся драмой тридцать первого декабря тысяча девятьсот девяносто третьего года.
Источник: Абдуллаев Ч.А. Распад. Ч.5. После заката. Гл.8. Звиад Гамсахурдиа. Послесловие.
Конечно, в Комитете государственной безопасности знали и об их встречах, и об их разговорах, и о планах этих молодых грузинских интеллектуалов о свободной и демократической Грузии. В пятидесятые по всей республике прокатится волна студенческих митингов и демонстраций, когда молодые люди выйдут на улицы после известного доклада Хрущева о «культе личности». Тогда многим казалось, что этот доклад носит не столько антисталинский, сколько антигрузинский характер. Гамсахурдиа не было среди этих людей, но он становится одним из лидеров демократического кружка молодежи.
С самого начала они были под плотным контролем органов безопасности и вскоре почти все арестованы. Конечно, у Звиада было особенное положение: все знали, кто его отец и каким авторитетом он пользуется в среде грузинской интеллигенции. Именно поэтому со Звиадом работали лучшие следователи и психологи, которые точно знали, как именно следует убеждать этого молодого человека. Он вырос в очень обеспеченной семье, с самого детства имел блага, недоступные для большинства его сверстников. Ему популярно объяснили, что за антисоветскую агитацию и пропаганду он может получить достаточно длительный тюремный срок, отбывая наказание где-нибудь в Сибири или в других малоприятных регионах страны. Этот ценитель прекрасных женщин и марочных вин, хорошей литературы и изящной поэзии, переводивший Бодлера с французского на грузинский, начал понимать, какой именно выбор ему предлагают. Позор, лишения, тюрьма, сломанная жизнь, отлучение от всех благ - с одной стороны. И публичное покаяние, при котором он может рассчитывать на относительно спокойную и нормальную жизнь без особых лишений, - с другой. Трудно упрекать молодого человека в том, что он сломался. Ведь с ним работали лучшие специалисты КГБ. Гамсахурдиа не просто молодой оппозиционер-диссидент, он яркий символ современной молодежи, которому верят и за которым готовы пойти многие его современники.
И тогда он позволит себя уговорить. И даже выступит по Центральному телевидению с публичным покаянием. Кажется, что теперь он наконец поступил правильно. Звиад получит очень мягкий приговор. Три года ссылки в Дагестан - и уже через год он будет помилован указом Президиума Верховного Совета Грузинской ССР. Но этот надлом сохранится в нем на всю жизнь. Он не простит этого шага прежде всего самому себе и всю оставшуюся жизнь будет пытаться доказать, что может быть «католиком гораздо больше, чем сам Римский Папа», - в отличие от других своих товарищей, которые прекрасно понимали, как умеют обрабатывать в КГБ, и никогда не позволят себе упрекать его в подобном отступничестве. Сам Гамсахурдиа довольно быстро вернется к привычной риторике, осознавая, какую чудовищную ошибку он совершил. И будет еще более неистовым, еще более радикальным, еще более непримиримым оппозиционером, чем раньше.
С началом перестройки грузинская интеллигенция обретает надежды на долгожданную свободу и независимость своей страны. В Грузии всегда были сильны настроения изоляционизма - может быть, потому, что эта небольшая республика всегда числилась на особом положении в огромной империи. Грузинские дворяне были составной частью царских и княжеских домов. Православные грузины относятся к той же церкви, к которой относится и большинство русского населения страны. Среди известных генералов, политиков, деятелей культуры много грузинских фамилий. И, наконец, феномен Сталин, который, хотя и не считал себя грузином, принципиально отмечая в анкетах, что является «русским», тем не менее не мог не создать определенный ореол вокруг этого небольшого и гордого народа.
В конце восьмидесятых первые выступления против власти начинаются именно в Грузии. Национальное самосознание, столь развитое в этой республике, проявляется в полной мере в апрельских событиях восемьдесят девятого года. Противостояние с партийным аппаратом заканчивается вызовом советских войск, разгоном демонстрантов, погибшими и раздавленными женщинами. На этой волне трагедии и горя начинаются выборы в парламент Грузии, на которых с огромным преимуществом побеждает Звиад Гамсахурдиа и его сторонники. Он становится Председателем Верховного Совета Грузии.
Но его националистическая риторика, его непримиримые высказывания по отношению ко всем инакомыслящим, его пренебрежительное отношение к народам, населяющим многонациональную Грузию, уже тогда волновали истинных интеллигентов республики. Весь мир обойдет фраза выдающегося грузинского философа Мераба Мамардашвили, сказавшего, что, если «мой народ проголосует за Гамсахурдиа, я буду против своего народа». Этих слов философу Гамсахурдиа никогда не мог простить.
Прибыв в Цхинвали, он заявил: «Мы свернем шею таким слабым противникам, как осетины, которых нам нетрудно будет обуздать. Это необразованные, дикие люди, которыми умелые люди могут легко управлять». Приехав в Кахетию, он объявит, что этот регион всегда был демографически самым чистым, что в нем грузинский элемент всегда преобладал и властвовал. И сейчас им нужно спасать Кахетию, где поднимает голову татарство (он имел в виду азербайджанцев), а также лекство (говоря об аварцах) и армянство, которые вот-вот поглотят Кахетию. Дальше он снова оскорбляет осетин, заявив, что в Грузии есть осетины, но нет Осетии, и что осетинский народ - это мусор, который необходимо вымести через Рокский тоннель.
Грузинская интеллигенция в большинстве своем не забудет его вынужденного отступления, не захочет принимать и поддерживать его риторику непримиримой вражды ко всем, кто не будет согласен с его мнением и его позицией. С первого дня начинается противостояние. При этом Гамсахурдиа не скрывает своего презрительного отношения к этим деятелям интеллигенции, которых он именует лишь «агентами влияния Москвы» и «шпионами северного соседа». Легче всего списывать собственные ошибки на злонамеренные происки соседей; труднее создавать государство, выстраивать нормальные деловые отношения, поднимать экономику. Звиад Гамсахурдиа был прекрасным лидером оппозиции - умным, талантливым, эрудированным, энергичным. Но тянуть государственную лямку в обычном, рутинном ежедневном темпе он не хотел и не мог. На волне развала большого государства его еще выберут президентом страны в 1991 году, но уже к концу года почти вся грузинская интеллигенция выступит против него.
Этот невероятный парадокс достаточно легко объяснить. Ему не прощали его ожесточенной непримиримости, возникшей после его публичного покаяния. Ему не прощали националистические выпады, которые поссорили грузин со всеми соседями. Ему не прощали хаотичный стиль работы, когда непродуманные назначения следовали одно за другим, а экономика продолжала разваливаться. Ему многое можно было поставить в вину. Его непримиримость постепенно дойдет до такой степени оголтелости, что по приказу Гамсахурдиа начнут уничтожать и сжигать книги его оппонентов. Запылают костры, на которых будут гореть фолианты авторов, не разделяющих и не принимающих позицию президента. Переводчик Бодлера и знаток западноевропейской литературы и культуры окажется почти равным бесноватому фюреру, появившемуся в Германии в период между двумя войнами.
Гамсахурдиа пытается быть достаточно прагматичным, все еще не теряет попытки договориться со своими оппонентами внутри республики. Во время августовских событий он займет выжидательную позицию, пытаясь не допустить вовлечения Грузии в «московские разборки». Но он не может не видеть, что против него объединяется все большее и большее число людей. Нужно было обладать определенными талантами, чтобы за такой небольшой срок вызвать такое неприятие большинства грузинского народа и грузинской интеллигенции. Уже к концу года начинается вооруженное противостояние, а шестого января девяносто второго года Военный совет Грузии примет решение об отстранении от власти президента республики.
Верные ему воинские части попытаются удержать хотя бы здание парламента, но силы будут слишком неравны. Ради справедливости стоит отметить, что вооруженные группы оппозиции получат оружие и боеприпасы из неназванных источников, которые многие не без основания буду считать бывшими советскими воинскими контингентами на территории Грузии.
Гамсахурдиа покинет свой бункер и направится в Азербайджан. На дороге, ведущей в Гянджу, он получил неприятное известие о том, что официальный Баку не готов его принять. Это известие заставит его изменить свои планы. Он вернется в Сухуми, где проведет одну ночь, и отправится к своим сторонникам в Зугдиди. Там он объявит мобилизацию своих людей и призовет их идти на Тбилиси, фактически развязывая гражданскую войну, затем уедет в Армению, чтобы оставить там семью.
У грузинского народа хватит выдержки и понимания, к чему может привести такое братоубийственное столкновение. Ведь в уличных боях, происходивших в Тбилиси, гибли грузины с обеих сторон, в том числе и мирные граждане. Гамсахурдиа во второй раз покинет Грузию, перебравшись в почти независимую Чечню, которая не признает власть Москвы. К этому времени в Тбилиси вернется вечный враг Звиада - бывший министр МВД и бывший первый секретарь ЦК Компартии Грузии Эдуард Шеварднадзе. Это даст повод для обвинений со стороны самого Гамсахурдиа, который считает, что его свергали по заказу Москвы и самого Шеварднадзе.
Потом будет долгое ожидание в Чечне. И осознание краха своих замыслов, бесперспективности планов возвращения на родину. Перенести подобный удар самолюбивый и гордый политик уже не сможет. Именно поэтому он сам примет решение и в последний день девяносто третьего года покончит жизнь самоубийством.
Он искренне желал свободы и счастья своему народу, но его методы не понравились людям. Он был убежден, что его поддержит интеллигенция, но вместо этого получил почти единогласное осуждение. Он провозгласил независимость Грузии и торжественно вывел коммунистов из парламента, а после него в республике на долгие годы воцарился бывший партийный лидер Шеварднадзе.
Как много было в истории подобных политиков с трагической судьбой, которые искренне хотели принести пользу своему народу, верили в лучшие идеалы свободы, равенства и братства... И которые, сталкиваясь с практической деятельностью, оказывались не готовы к ежедневной кропотливой работе во имя достижения собственных целей. Звиад Гамсахурдиа - трагическая фигура грузинской политической истории. Оступившийся один раз в молодые годы, он всю свою жизнь пытался доказать, что это была лишь досадная ошибка молодости. Но люди не хотели забывать прошлое, а он сам не мог простить себе подобного предательства. История вообще дама капризная, которая может вытворять любые кульбиты.
Официальный Баку не захотел дать приюта политическому изгою Звиаду Гамсахурдиа, и его кортеж был вынужден вернуться в Грузию. По некоторым данным, не захотело принимать у себя изгнанника из соседней республики и армянское руководство. Баку и Ереван можно было понять. Они не хотели портить отношения с победившей в Тбилиси властью, с которой пришлось бы сотрудничать. Никто не верил в способность Гамсахурдиа вернуться к власти. Именно поэтому прагматики в Баку посчитали, что им незачем предоставлять политическое убежище лишенному власти президенту.
Но парадокс состоит в том, что уже через несколько месяцев все эти чиновники тоже лишатся своих мест, уйдя в политическое небытие. Как много их было - уверенных, успешных, всё знающих и понимающих, талантливых и достойных... Попадая на должности, они искренне считали, что действительно являются самыми достойными, самыми знающими и самыми талантливыми среди окружающих их людей. Как много чиновников, которые искренне верят в свою незаменимость и исключительность! И какими жалкими и растерянными они выглядят, лишаясь своих постов... Словно в один день их лишают звания умных и успешных людей, объявляя дураками. Ведь человек, лишившийся должности, а значит, своих льгот, благ и денег, выглядит дураком.
Никто не хочет честно признаваться, что только удачное сочетание обстоятельств или близость к первому лицу позволяют чиновнику оставаться достаточно долго на должности, обирая собственных граждан и бессовестно обманывая своих покровителей. Но признать подобное - значит согласиться с тем, что ты получаешь свои преференции отнюдь не за личные заслуги, а всего лишь за вовремя сказанное слово, нужную улыбку, придвинутый стул, пойманный взгляд правителя и его угаданное желание. Признаться самому себе, что ты стоишь ровно столько, сколько стоит твоя должность, и ни одной копейкой больше, - означает расписаться в собственном ничтожестве. Для любого чиновника это болезненное и невозможное признание. Ведь жизнь представима только на «хлебной должности». И она нереальна после ухода с такого насиженного места. При этом каждый чиновник абсолютно убежден в том, что это место досталось ему по труду, талантам и затраченной энергии. И он даже вправе рассчитывать на еще большее повышение, учитывая тот потенциал, которым располагает.
Так легко обманывать самого себя и так сложно говорить себе правду... Осознание собственного ничтожества - возможный путь, который проделывает большинство людей от рождения до смерти. Почти все советники и докладчики, которые будут советовать Президенту Азербайджана не принимать у себя Звиада Гамсахурдиа и его команду, слетят со своих мест, чтобы больше никогда и ни при каких обстоятельствах не вернуться не только на свои должности, но и вообще на государственную работу. Словно это была месть грузинского экс-президента, который проклял тех, кто не захотел или не смог протянуть ему руку помощи в самый сложный момент его жизни...
В Чечне Гамсахурдиа проведет почти два года и покончит с этой затянувшейся драмой тридцать первого декабря тысяча девятьсот девяносто третьего года.
Источник: Абдуллаев Ч.А. Распад. Ч.5. После заката. Гл.8. Звиад Гамсахурдиа. Послесловие.