39. Крапивин Рогатая сага (окончание)
Оригинал взят у knigarizbranda в 39. Крапивин Рогатая сага (окончание)
Я понял Женьку-Джонни и с опозданием на шестьдесят с лишним лет позавидовал ему. В те давние годы мне тоже хотелось носить такой вот костюмчик с якорями и шевронами.
Конечно, едва ли Женя долго проносит свой актерский наряд. К будущему лету тот станет ему маловат, пятиклассник Олещук растет. Это сделалось заметно (по крайней мере, для меня, сценариста) еще в процессе съемки. Уже в прошлом мае, при наборе актеров, мы увидели, что Женька всем хорош (ну, в точности Джонни!), кроме одного - длинноват. И пришлось даже специально переделать сценарий - детсадовца Воробьева по кличке Карапуз превратили во второклассника по прозвищу Макарона. Так его обзывали ехидные «викинги» - за все вредности, которые он им устраивал, и намекая на его не успевшие загореть ноги, похожие, в самом деле, на макароны. Впрочем, это ничуть не портило Джоннин облик с его обаятельной улыбкой и желтой (тоже быстро отрастающей) гривой. Да. Женька тянулся вверх, и порой, когда он оказывался в шеренге друзей, приходилось ставить его в углубление или даже заставлять сгибать колени. Впрочем, по характеру и поведению он все равно оставался маленьким Джонни - самым младшим в компании «овражников».
Быстрый рост сказывался на аппетите. То, что Джонни любил покушать, видно из его стихов, сочиненных при вспышке мгновенного вдохновения. Когда Женька стал читать их вспух, первая строчка покорила слушателей эпически-балладной интонацией:
- "Нас сносит ветер..."
Действительно, был сильный ветер, он пытался сдуть ребят с откоса лога, где шли съемки. Но стихи тут же перешли «на иные рельсы»:
- Нас сносит ветер. Мы сидим
И пиццу с колбасой едим.
А чтобы нам голодными не быть,
Еще нам надо пиццу прикупить.
Когда мы пиццу всю съедим.
То шоколада захотим.
А чтобы шоколад найти,
Нам надо в магазин идти.
Такой потребительски-бакалейный подход к поэзии слегка смазал драматическое начало стихов, однако слушатели Женькино сочинение одобрили: видимо, оно стопроцентно отражало их потребности и настроение.
Впрочем, какие бы ни сочинялись стихи, Женька все равно поэтическая натура. Это видно хотя бы по тому, что он любит хорошие книги, «Мушкетеры» - само собой. Однажды я увидел у него толстенный том Стругацких.
- Твоя книга?
- Да... и мамина...
- А что ты в ней читаешь?
- «Малыш» и «Обитаемый остров»... Я уже все прочитал...
- «Ого», - подумал я и рассказал, что роман «Обитаемый остров» мне в свое время подарил Аркадий Натанович Стругацкий, при встрече в Москве. По-моему, Женя глянул на меня с уважением. Похоже, что мой «рейтинг» повысился в его глазах. На следующий день я подарил ему свою книгу «В ночь большого прилива» и несколько раз видел, как Джонни читает ее, приткнувшись где-нибудь на крылечке в перерыве между съемками. Это, конечно, грело мое авторское самолюбие...
Перерывов, когда актер Женя Олещук оказывался не у дел, было достаточно. Из-за бестолково составленного графика. Не всегда он читал. Случалось, что просто сидел на завалинке старого дома или бродил по ближнему перекрестку. Потерянный такой...
- Жень, что опять без дела?
- Ну, да... Зачем-то позвали с утра и не снимают.
Я - к режиссеру. И, разумеется, слышал в ответ, что не должен вмешиваться в творческий процесс...
- Это процесс, да? Это бездарный !
- Не вмешивайтесь в мой бездарный !
- А ты пожалей ребенка!
- Ребенок вполне нормально себя чувствует!
Но мне виделось, что ненормально. Порой было тревожно. Чудилось в Женьке одиночество и беззащитность - такие же, какие в ребячью пору ощущал я в себе, когда случались горькие минуты. Я вообще иногда сравнивал его с собой-мальчишкой, и казалось, что мы похожи.
Нет, конечно, я не был таким, как нынешний Женя Олещук. Не хватало мне в детские годы этой отваги, ясности взгляда, умения ладить с товарищами, искренности и открытости души. Но мне хотелось быть похожим на такого мальчишку (и в редкие моменты это даже удавалось). А теперь я часто воображал себя на месте Женьки-Джонни и впитывал действительность его нервами. И потому его огорчения казались мне моими огорчениями.
Однажды Женька измучился бездельем и ожиданием работы до того, что прямо на тротуаре улегся в большущий футляр от складных рельсов для кинокамеры. Как в чемодан. И заслонился от солнца крышкой.
Увидев такую картину, я вознегодовал и тут же попросил нашего замечательного администратора Наталью Владимировну Русакову увезти изнемогшего актера домой.
А вечером я устроил режиссеру «большой бенц».
Режиссер Илья Дмитриевич кинулся покаянно звонить домой Олещукам. И, конечно же, услышал от нашего героя уверения, что «все в порядке», что «ничего не случилось» и «это я просто играл». Ну, разумеется! Отважный Джонни Воробьев не привык жаловаться на обстоятельства. Но я-то, имея полувековой опыт общения с такими ребятами, чуял правду. И пригрозил режиссеру, что в следующий раз, опираясь на авторское право, просто-напросто остановлю «творческий процесс».
А вторично к такой угрозе я прибегнул, когда Женьку снимали в его столкновении с войском «викингов». Он остановился в узком проходе, обмакнул малярные кисти в ведерко с красками и грозил этими «гранатами» наседающему противнику.
Я считал, что Джонни следует прежде всего снять в полный рост - тоненького, беззащитного перед тяжелыми копьями и в то же время отважного. Режиссер же, естественно, желал делать крупные планы.
... Маниакальная любовь нынешних кинодеятелей к крупным планам переходит все границы. Обратите внимание: в современных телефильмах на экранах сплошные головы и плечи. Больше ничего. Возможно, это вызвано спецификой телевизионного формата, но мне на такую ширпотребовскую специфику было наплевать. Я хотел видеть своих героев во «всех измерениях и окружающих пространствах». Особенно в таких вот драматических сценах.
- "Мы снимем сначала крупные планы, а общий план сумеем снять всегда" - настаивал режиссер.
- Ага! Ты будешь снимать обмакнувшуюся в ведро кисть, падающие с нее краски, прищуренные Джоннины глаза, отведенную над плечом руку - все это по отдельности. А на нормальные кадры не останется времени, потому что «ушло солнце», «пора обедать» и «это мы отснимем завтра». А завтра выяснится, что запланированы другие эпизоды. И в результате, зрители увидят нечто вроде игры в «пазл»...
И я напомнил досадливые слова известной актрисы Ирины Ильиничны Тутуловой, которая играла в нашем фильме бабку Наташу: «Не кино, а какой-то фотосалон»...
- "Я же просил не вмешиваться в мой..."
- Я не вмешиваюсь. Я просто остановлю съемку, если не будет по-моему...
К счастью, меня поддержал на сей раз оператор Владимир Тюменцев...
Я был доволен. А Джонни - кажется, нет. Насупившись и соскабливая с ноги засохшую краску, он сказал мне со вздохом:
- "Надоела эта ваша ругачка..."
Мне стало ужасно неловко перед мальчишкой за нас, «творческих скандалистов». Но не мог же я допустить, чтобы моего любимого героя снимали, как кусочки для мозаики! Я объяснил Женьке, что это «не ругачка, а неотъемлемая часть кинопроцесса».
- Традиция. Так при съемках было всегда, начиная с первых немых фильмов. - И сослался на воспоминания знаменитых актеров. Но, кажется, Женьку не убедил. Впрочем, он сердился недолго. Он вообще быстро забывал обиды - даже такие, от которых появлялись капельки на ресницах...
* * *
____________ «Двенадцатая курица» ____________
Возможно, мои описания детей-актеров поверхностны и даже ошибочны. По сути дела, что я о них знаю? Об их проблемах, домашней жизни, школьных делах? Об их привязанностях и увлечениях? Об их радостях и горестях? Лишь «кое-что». Ведь я видел их только на съемках и говорил с ними очень даже не часто...
И все-таки порой я чувствовал себя одним из них, в дружной компании «овражников», которая собиралась то на ступеньках дворовой лестницы, то на крыльце двухэтажного дома со старинной резьбой. Чаще всего они и не смотрели на увязшего в хлипком шезлонге дядьку с недовольным лицом. И не подозревали, что этот дядька ощущает себя десятилетним Славкой, которого они снисходительно приняли в свою компанию и которому позволяют вместе с ними болтаться на качелях, напевать дурашливую, совсем детсадовскую песенку («Зайчик-раз, зайчик-два...») и обсуждать планы обуздания зарвавшейся компании хулигана Самохина...
Я незримо присутствовал среди них, и начинало казаться, что это и вправду мои друзья детства. В самом деле! Ведь они были не только Илюшка, Женька, Даша, Мирослав и Никита нынешнего лета. Они были Сережкой Волошиным, Джонни Воробьевым, отважной Викторией и братьями Дориными из моей книжки, написанной во времена моей молодости, когда детство казалось совсем близким. А уж тех-то, «книжкиных» ребят я знал досконально.
Кстати, режиссеру повезло.
Судьба подарила ему юных исполнителей совсем такими, какими были герои повести. Не надо было ничего менять в характерах, ничего «переклеивать». Единственное отличие от текста - некоторая «удлиненность» Джонни, но на эту деталь скоро перестали обращать внимание.
Отважную и самостоятельную девочку Вику играла Даша Чистякова. Тоже отважная и самостоятельная. В дни съемок ей исполнилось двенадцать. Старшая сестра в большой семье (там еще две сестренки и четырехлетний брат), спортсменка, знающая толк в восточных единоборствах и прыгавшая с парашютом (правда, не одна, а в «тандеме» с тренером). И удивительно обаятельная личность...
В книгах, которые я успел сочинить за полвека, иногда встречаются такие девочки (хотя и принято считать, что «Крапивин пишет лишь про мальчишек»). Впрочем, критики привычно подчеркивают, что «эти девочки - те же мальчики, только в платьицах»). Но разве Даша-Вика - мальчишка в платьице? Она и в книжке, и в фильме - девочка, подкупающая своей именно девичьей обаятельностью, изяществом, даже кокетливостью и в то же время решительными нотками старшей сестры ... Будь это в начале пятидесятых годов, я обязательно стал бы томиться тайной привязанностью к такой девчонке. Тайной - потому что не смел бы надеяться на ответные чувства. Разве мог я - нерешительный, боящийся насмешек и хулиганов, долго не решавшийся переплыть Туру и сцепиться в драке с соседом Толькой Ивановым - рассчитывать на ответную симпатию этой девочки? Мои чахлые достоинства, вроде умения сочинять стихи и метко расшибать из рогатки аптечные пузырьки, едва ли могли иметь ценность в ее глазах. Если бы я и позволил себе проявить какие-то чувства, то, пожалуй, к младшей Дашиной сестренке Тасе с ее дружелюбно-веселым характером и любовью к сказкам...
Впрочем,Даша тоже любит сказки. И призналась, что пишет повесть с фантастическим сюжетом. А книг у нее... Несколько «павильонных» сцен снимались дома у Чистяковых, и видны такие стеллажи домашней библиотеки, что аж зависть берет...
Впрочем, все они - компания «овражников» - замечательные читатели. Сколько раз я видел их в перерывах между съемками с книжками в руках, сколько слышал разговоров о разных авторах... С досадой вспоминаю столичных «элитных мальчиков», которых режиссеры выбирали на роли других фильмов по моим повестям. Те мальчики в ответ на вопрос: «Любите ли вы читать?» уклончиво сообщали: «Вообще-то, не очень. Мы больше в компьютерные игры...» Ну, и роли исполняли, как взятые с компьютеров персонажи... А глядя на моих юных земляков, я понимал, как беспочвенны разговоры стонущих взрослых, что «нынешние дети совершенно разучились читать».
Ребята по-прежнему читают. Похоже, что как в песне Высоцкого, который написал: «Значит, нужные книжки ты в детстве читал...» Конечно же, именно такие книжки научили их быть настоящими товарищами. Удивительно дружная сложилась компания. Дружная не только в съемках, а вообще. Казалось, они всю жизнь обитают в одном дворе, привыкли постоянно находиться бок о бок и скучают, если долго не видят друзей. Они даже бегали ночевать друг к другу, чтобы подольше быть вместе. А потом, когда съемки кончились, была, разумеется, ностальгия. Но в этой печали есть хорошая сторона: все светлое и настоящее навсегда остается в душе.
Конечно, дело не только в книгах.
Есть еще один «секрет». Мне приходилось немало работать с ребятами, и часто меня «доставали» вопросами тетушки-педагогессы разного толка: «Поделитесь, пожалуйста, вашей методикой. Как вам удается создавать такие дружные коллективы?» А никакой методики не было. Просто всегда было настоящее дело. Когда строишь парусники и ходишь на них в штормовой ветер, когда снимаешь фильмы, готовишься к фехтовальным турнирам, пишешь коллективную книгу, репетируешь спектакли, возишься с подшефными малышами, это объединяет всех. Одному здесь ничего не сделать - только вместе с товарищами. Оттого и возникает ощущение дружеской близости...
Здесь тоже было общее дело - настоящее и серьезное. И нелегкое! Сколько сил положили на него эти артисты одиннадцати-двенадцати лет. Ведь порой доходило до изнеможения, даже до нервных слез. А все равно не оставляло ощущение радостного творчества.
Да, порой работа выматывала ребят. Причем на первый взгляд - самые нехитрые эпизоды. Сколько энергии, например, потратили Никита Смирнов и Мирослав Быков (братья Дорины) на щелястую и занозистую дверь для сарая бабки Наташи. Остальные тоже, но этим «братьям-мастеровым» выпала здесь главная роль. В жизни Мирослав и Никита не очень похожи, а в кино были как настоящие дружные братья. Умелые и деловитые. Они сперва красили окаянную дверь, а потом сколачивали ее заново, поскольку режиссер вспоминал, что дверь покрашена слишком рано и теперь нужна другая. Затем вместе со всей компанией таскали эту махину по разным улицам, имитируя длинный путь от своего двора к бабкиному дому, и вновь пристраивали ее, тяжеленную, к косяку... Возможно, это дощатое сооружение снится им до сих пор, и они проклинают его так же, как сценариста, придумавшего всю эту историю...
А как Мирослав, игравший Борьку, укрощал козу, которая осатанела при виде оранжевой двери. Набрасывал ей на голову свою майку. Кидаться на дверь по-настоящему Алиса не хотела, но от мальчишки отбивалась по правде. И я всерьез охнул, когда увидел на ребрах Мирослава длинные кровоподтеки. К счастью, оказалось, что они нарисованные, но это рогатое создание могло вделать рогами и по-настоящему (что не раз доказывало на деле)...
А как однажды измотали Женьку ради крохотного эпизода, когда Джонни с ведерком краски пролезает в щель забора! Казалось бы, что здесь сложного? Подбежал, протиснулся между досками... Но нет! Чтобы показать, какой он запыхавшийся, Джонни должен был пробежать по Туринской улице около сотни метров. А потом столько же, чтобы вернуться «на исходную позицию». Возвращаться приходилось снова и снова. Потому что оказывалось, что «опять не то»: или он неправильно держал ведерко, или зацепился им за доску, или доска отошла не в ту сторону, или руку он поднял не так и «локоть ушел из кадра», или... тьфу. Казалось бы, что такого? Лезет мальчишка в щель, может зацепиться и локтем, и ведерком и застрять на секунду - дело обычное. Но...
- "Все хорошо, но снимем еще раз! Приготовились... Работаем!.."
Я подсчитал, что Джонни в общей сложности пробежал около трех с половиной километров и семнадцать раз пролезал в щель над логом.
- Слушай, у тебя есть совесть? - Это, конечно, не Женьке, а режиссеру.
- "Я же просил не вмешиваться в ход съемок!"
Тогда я громко рассказал окружающим историю, которую вычитал в воспоминаниях актера Николая Черкасова. Давно, еще до войны, он снимался в каком-то фильме (не помню в каком), где пришлось изображать оголодавшего героя. Режиссер заставил артиста сходу съесть жареную курицу. Черкасов и правда был голоден и расправился с курицей с удовольствием. Затем во второй раз (тоже не без удовольствия). Но пришла очередь третьего дубля, потом четвертого... потом двенадцатого...
- Как ты, Илья Дмитриевич, думаешь, может ли изображать голодного человека актер с двенадцатой курицей в зубах? И может ли загнанный до изнеможения ребенок играть неутомимого мальчишку, весело обманывающего своих врагов?
- "Я профессионал и знаю, что делаю..."
- Я тоже кое-что понимаю в кино. И, кроме того, профессионал в своем деле, в литературе. И если у меня в жизни хватит времени еще на одну книгу, я назову ее «Застрелить Белостоцкого». А первая глава будет именоваться «Двенадцатая курица»...
Все вокруг вежливо посмеялись (кажется, кроме Джонни).
Примерно такая же ситуация сложилась, когда Вике (то есть Даше Чистяковой) пришлось взлетать по лестнице на второй этаж сарая (она изображала, что спасается от своей тетушки Нины Валерьевны). Впрочем. Даша сама расскажет это лучше меня. Вот фрагменты её сочинения, которое называется «Между небом и землей»:
___________________________________________________________________________________
«Шаткую лестницу поставили к чердачной дверце. Нижняя перекладина качалась на одном гвозде. Я поморщилась и поставила ее нижним концом на соседний гвоздь. Вроде держится...
- Попробуй взбежать, - предложил Илья.
Я с места рванула вверх, но на последних перекладинах лестница опасно зашаталась, и я, торопливо ухватившись за скобу, нырнула в темноту чердака. Там царил приятный полумрак... Но снизу раздался голос Ильи:
- Неплохо, но надо гораздо быстрее. Можешь ускориться?
- Постараюсь...
После уютного чердака внизу было суетливо и нервно. Я аккуратно спустилась «с небес на землю».
Выслушав совет Ильи, я поправила лестницу и взбежала еще раз.
- Уже лучше, но надо еще быстрее, - сообщил Илья.
Нижняя перекладина опять болталась на одном гвозде. Я привычно поправила ее и вновь понеслась на чердак прочь от невидимой тетушки. Все это были тренировки, снимать еще не начали.
Наконец, стали устанавливать камеру, и тут оператор вдруг заявил:
- Нет, Илья, так не пойдет. Сам посмотри - у нее же платье вон как парусит. А мы детское кино снимаем...
Режиссер задумчиво посмотрел на небольшой сарайчик. Вскоре камера вместе с оператором красовалась там, на крыше, а Илья руководил снизу.
- Даша, попробуй взбегать с разгона...
Я отошла подальше и изо всех сип понеслась к лестнице. Перепрыгнув перекладину, ударяясь локтями и коленями, я вскочила на чердак и тут же высунулась обратно:
- Ну, как?
Порядок, - отозвался Илья. - можно снимать.
- Сцена восемь, кадр двенадцать, дубль один - привычно протараторила «хлопушка» Лена.
И началось:
- Не то… Не то… Не то… Быстрее! Голову поверни! Запрыгивай левее!
- Кадр двенадцать, дубль пять, - хмуро сообщала «хлопушка».
- Приготовилась… пошла! - кричал режиссер.
Дубле на седьмом послышались долгожданные слова:
- Ну-ка, дайте мне плэйбек. И Илья нырнул головой к монитору.
Счастливая, я помчалась прочь со съемочного двора к отдыхающим за калиткой друзьям. Торопливыми глотками осушив бутылку воды, я вдруг услышала:
- Даша! Дубль не вышел! Иди сниматься.
Шипя от злости, я подошла к режиссеру.
- Ну? - сдерживая чувства, спросила я.
- Ты недостаточно повернула голову, лица не видно, - ответил Илья, задумчиво пощипывая усики.
Лена с тоской в глазах взяла хлопушку, оператор, вздыхая, полез на сарай, лишь глаза Ильи сверкали огнем творчества.
- Оглянись в конце на тетушку…
- Нет… Да, вот так! А теперь-то же самое, но быстрее!..
На двенадцатом дубле Илья сказал:
- Ну, вроде, было…
Я боялась отойти и терпеливо ждала, пока режиссер смотрел отснятый дубль. После чего он поднял сияющие глаза и сказал заветное слово:
- Снято!»
______________________________________________________________________________
Даша все изложила точно и динамично. Только, видимо, из скромности, не написала, сколько храбрости и спортивного умения ей понадобилось при этой съемке. Лестница-то была хлипкая и не достигала люка. Требовалась цирковая ловкость. И Даша геройски проявляла ее. Даже у такой тренированной девочки начинало сбиваться дыхание… Режиссеру-то что! Он во время съемок только раз попробовал подняться к чердаку, и это напоминало восхождение ожившего несгораемого шкафа по бамбуковым жердочкам на небоскреб…
- Загоняли тебя? - тихонько посочувствовал я Даше, когда наконец прозвучало «снято!»
- Да… - шепотом призналась она.
Я пошел к режиссеру, чтобы высказать свою точку зрения. Но он, кажется, загонял и себя. Сидел на брезентовом стульчике и утомленно гладил электронного кота Меркурия (уши которого где-то потерял)… А потом сконцентрировал внимание на Илюшке Плясухине и стал выговаривать ему, что тот опять забыл слова своей роли.
Илья Плясухин играл роль командира компании «овражников». Даже не командира, а просто главного мальчишки, чей авторитет строится на добром характере и умении принимать правильные решения (и сочинять стихи).
На мой взгляд, замечательно играл. Предводитель овражников получался у него находчивым, веселым, всегда по-дружески настроенным к ребятам и, я бы сказал, с этакой внутренней интеллигентностью (как и его антипод - Никита Липунов, игравший предводителя «викингов»)… Но мне кажется, у режиссера Илья-Сережка порой вызывал антипатию. Или, вернее, этакое творческое неприятие. Конечно, спрятанное в душе, но все-таки иногда заметное. И причиной такого неприятия были как раз Илюшкины достоинства. То есть те черты, которые я считал достоинствами: внутреннюю самостоятельность, желание поступать по-своему. Ощущалась в мягком на первый взгляд, обаятельном мальчишке похожая на твердый костячок прочность характера. Иногда она проявлялась и не в лучшем виде (режиссер негодовал). Например, в пренебрежении к обязанности учить слова своей роли. Многим это казалось разгильдяйством и ленью. А мне чудилось, что Илья Плясухин просто надеется, что во время съемки он вспомнит или найдет в себе нужные фразы. В ответ на упреки режиссера он улыбался - не виновато, а, скорее, снисходительно. Зубрежка была не в характере юного поэта Сережки Волошина из моей повести.
Долгое время я не решался спросить, пишет ли Илья стихи не в фильме, а на самом деле. Боялся огорчиться, если узнаю, что ошибся. Но Илья признался, что да, стихи он сочиняет и записывает их в специальную тетрадку. Даже обещал показать…
Поэтическая самостоятельность натуры сказалась и во внешности актера Плясухина. Для своей роли он выбрал интересный костюм: просторные, как колокол, бриджи, широкий ремень и соломенную шляпу. Было в этом что-то от Тома Сойера. Но прежде всего - от киношного Сережки Волошина. Во время съемок он истрепал четыре шляпы. Наши костюмеры и администраторы покупали их в магазине одну за другой. Наконец, продавцы сказали, что «товар кончился». К счастью, кончилась и съемка. Я видел, как четвертую шляпу доедала на травке коза Алиса. В этом было что-то грустно-поэтическое…
В фильме любовь Ильи Плясухина к стихотворчеству была вполне естественной и вызывала полное понимание у друзей. Так что этому обстоятельству режиссер должен был бы радоваться.
Еще несколько слов о режиссере.
Я не мог здесь удержаться от упреков в его адрес. И считаю, что справедливых. Но, во-первых, конфликты между сценаристом и режиссером в процессе работы над фильмом - явление постоянное, это, видимо, специфика кино. А во-вторых… ведь были и моменты «единомыслия». Немало хороших вечеров мы провели у меня на кухне, с одинаковым вдохновением обсуждая предстоящие съемки и единодушно радуясь придуманным поворотам сюжета. В конце концов, задачу-то мы решали одну…
«Викинг» Даниил Федоров в своих летних воспоминаниях дал режиссеру Белостоцкому краткую и точную характеристику:
_____________________________________________________________________________________
«Были случаи, когда сцена доходила до 10-15 дубля, тогда режиссер уже начинал орать и ругаться. А режиссер у нас был настоящий - с беретом, шарфиком и «матюгальником» (мегафон, или рупор)».
_____________________________________________________________________________________
Ребята редко обижались на непомерные требования и грозные вопли режиссера. По-моему, были даже привязаны к нему. Видимо, в тридцатипятилетнем бородатом дядьке они чуяли своего ровесника и прощали ему чисто мальчишечью нетерпимость и несдержанность. Большинство ребят говорили ему «ты». В августе, когда он укатил на отдых в Крым, они слали ему ностальгические эсэмэски…
Сценарист (то есть я) - другое дело. В седом обширном дяденьке, укрывающемся под рябинами и кленами старых дворов и с недовольным видом следившим за съемками, трудно было увидеть ровесника. Одно дело - книжки человека, в которых он предстает двенадцатилетним мальчишкой, другое - суровая реальность. Однако же… Ребята не знали, что в реальности я прогибаю собой хлипкий шезлонг, зато мысленно становлюсь таким же щуплым и быстрым, как Джонни Воробьев, и вместе с ним десятый раз подряд ускользаю от врагов в щель зеленого забора над логом (в действительности пришлось бы прорубать вместо щели ворота)…
Кстати, в детскую пору мне на самом деле приходилось не раз спасаться так от окрестной шпаны; об этом даже написано в «Тополиной рубашке» - самой «тюменской» моей повести.
«Рубашку» в ту пору как раз прочел семилетний Никитка Петухов, мой новый замечательный друг. Он-то просто игнорировал разницу в нашем возрасте, ощущая внутреннее единство. Мы оказались одинаковы во всем: в суждениях о жизни, о книжках и о школьных делах, в любви к парусным кораблям. Он нарисовал мой портрет: «Славка Крапивин в семилетнем возрасте» - курчавого мальчонку в тельняшке. Он при смене «съемочной дислокации» преданно таскал за мной парусиновый стул, но, по-моему, не как за пожилым писателем, а как за товарищем, случайно подвернувшим ногу.
Сейчас, когда мы с Никитой (уже восьмилетним) вспоминаем летние события, он говорит, что собирается написать о съемках «Викингов» книгу. Тем более что ему самому довелось принять участие в некоторых эпизодах…
* * *
Я-то, начиная эти воспоминания, рассчитывал, что премьера состоится в марте 2010 года, а получилось «как всегда».
Впрочем, режиссер пытается что-то делать с фильмом и утверждает, что когда-нибудь картина будет закончена. Дай-то Бог! Я выражаю надежду, что всем участникам - ребятам и взрослым - наградой станет сам этот фильм. Как память о друзьях и увлекательном лете 2010 года... Морозной зимой или слякотной осенью, устав от разных досад и сложностей жизни, они смогут взять диск, сунуть его в проигрыватель и снова окунуться в хлопотную, но радостную жизнь, когда на старинных тюменских улицах кипели приключения и маленький барабанщик Пантелей своим сигналом созывал рогатых воинов на новые приключения. И лето вернется...
Несколько слов «под завязку»
Все-таки хочу еще сказать о взрослых. Об актерах...
Признаться, я не ожидал, что режиссер (в наш прагматический век!) найдет в тюменских театрах артистов, которые согласятся просто так, ради «искусства для искусства», принять участие в «Викингах». В какой-то детской авантюре! Чего ради? Без всякого гонорара, в летнее время, когда отпуска и дачи... Но ведь нашлись! Мало того, пришлось даже проводить конкурс! Воистину славен град Тюмень и чудны люди его...
Теперь, просматривая отснятые кадры, я понимаю, как наивны были мои мысли, что можно, мол, обойтись для исполнения взрослых ролей любителями: мамами и папами юных актеров, педагогами и домохозяйками с окрестных улиц. Профессионалы есть профессионалы. Именно они сделали моих взрослых персонажей такими, какими я описывал их в повести и сценарии.
А самая сложная взрослая роль выпала на долю Ирины Ильиничны Тутуловой, актрисы областного драмтеатра. Она играла бабку Наташу, хозяйку козы Липы. По правде говоря, сначала бабка показалась мне излишне сухой и зловредной. Однако потом стало видно, что все-таки она «добрая внутри». Убедительная бабка. И мужественный человек. Когда бестолковая Алиса (то есть Липа) ухитрилась проткнуть ей рогом ладонь. Ирина Ильинична довела последний эпизод до финала. Хотя и сказала при этом несколько энергичных слов - не в адрес козы (с нее какой спрос!), а в адрес помощников режиссера, у которых, конечно же, не оказалось под рукой аптечки. На следующее утро Ирина Ильинична собиралась в отпуск, за границу, и киногруппа виноватыми голосами желала ей скорейшего выздоровления и удачного отпуска...
** ** **
Да, было торжественное завершение, была «шапка» (то есть рогатый шлем), куда все желающие бросали скомканные денежки, чтобы набрать денег на финальный банкет. Был и сам банкет (естественно, безалкогольный) в кафе «Ассорти», где наши детки выдули немало шипучих напитков и слопали мороженого... Но за всем этим стояло понимание, что, по правде говоря, съемки не кончены. Оставались так называемые «клипы». Песни, которые «викинги» и «овражники» поют в своих дворах. Этакие концертные номера. Решено было снимать в сентябре. Режиссер в пользу этого варианта приводил множество аргументов: дети разъезжаются отдыхать, операторы заняты другой работой, киногруппа устала и т.д...
Но я-то понимал, что дело в другом.
Дело в том, что каждый режиссер велик. Независимо от того, кто он такой - Бондарчук,Феллини,Михалков или Нефед Пилюлькин. Про величие одних знает весь мир, про величие других - только они сами, в своей душе. Но это не мешает им пребывать в уверенности, что со временем их известность обретет достойные масштабы, надо только во всем следовать традициям киноискусства. Одна из таких традиций - та, что летние съемки следует проводить осенью (пусть не все, но хотя бы некоторые). Почему-то особенно это касается детей. К облетевшим березам привязывают зеленые бумажные листики и заставляют мальчиков и девочек в летней одежонке изображать июльскую безмятежность. Вспомните, например, жизнерадостного Буратино (маленького Диму Иосифова), беседующего посреди пруда с черепахой Тортилой! Зрителям невдомек, что на дворе стоял ноябрь и Диму приходилось несколько раз растирать, чтобы согнать с него посинение. А каково было девочкам-лягушатам прыгать с мостика в воду с температурой четыре градуса! Игравшая Тортилу Рина Зеленая, наконец, пригрозила покинуть съемки, если не перестанут «издеваться над детьми»...
Естественно, наш режиссер не мог нарушить традиции. Обладая уже некоторой известностью, он, тем не менее, не хотел рисковать, ибо пренебрежение к традициям грозило нарушить гармоническое развитие карьеры (возможно, я здесь излишне ироничен, однако не могу удержаться).
До бумажных листиков не дошло. Клены были наполовину желтыми, но наполовину еще зелеными. Однако температура далеко не та, что в Крыму, откуда недавно прибыл Илья Дмитриевич...
Я пришел во двор на улице Осипенко , где шла запись «Капитанской песни». Был готов выступить в роли Рины Зеленой, если увижу, что дети «синеют». Они, и правда, кутались в пледы, но по команде режиссера бодро выскакивали на открытое место и правдоподобно изображали лето.
- "У них горячая кровь" - с удовольствием сказала администратор Наталья Русакова, поглядывая на свою дочку Дашу (то есть Вику) и бесстрашного Джонни в его костюмчике с якорями. Они, усевшись на бревне, трогательно, будто Герда и Кай, кутались в один плед.
Илья Плясухин, не умеющий играть на гитаре, тем не менее, исполнил роль опытного гитариста Сережки Волошина. Он дергал струны и пел, и вместе с ними с летним задором пели братья Дорины и Вика (а благодарный именинник Джонни внимал). Особо стараться не стоило - все равно фонограмма песни была уже записана. Для нее пели другие ребята - юные профессионалы из ишимского детского ансамбля «Робинзоны»
( группа «Робинзон» - http://www.planet-robinzon.com )
Так же заранее записали и песню «викингов». А снимали их уже не на улице, а во Дворце пионеров - со всякими там спецэффектами...
«Робинзоны» спели для фильма и заключительную песню. Так здорово, что не верилось, будто поют не «овражники», марширующие на экране, а вот эти мальчишки, которые вместе с руководителем Сергеем Глухих пришли ко мне в гости и смотрят запись на мониторе. Смотрят - и узнают свои голоса у киногероев!
«Робинзоны» побывали у меня в сентябре (кстати, вскоре после гастролей во Франции - во как!). Они зашли поговорить о делах. Не только о «киношных», но и о новой песне, для которой я тоже написал слова.
А я, когда стану слушать их песни, смотреть на мониторе наше кино, снова вернусь в лето, в детство, в нашу сказку...
* * *
Последние эпизоды фильма снимали в старом районе Большое Городище. Когда-то здесь были улицы и переулки с домиками, заросшими по пояс репейником и бурьяном. Остались такие места кое-где и сейчас. Но появилось много живописных коттеджей, вилл и особняков. Видно, что владельцы - люди явно не бедные. Но без всяких негативно-собственнических настроений. Все относились к «киношникам» по-доброму и даже не роптали, когда нам приходилось перекрывать улицы. «Ладно, я оставлю машину на углу, а пешком-то можно мне пройти домой?»
Улица Гайдара живописна. Будто специально для кино! Дома с причудливыми средневековыми надстройками, куполами, узорными решетками. Маршировать по такой - одно удовольствие. И компания Джонни Воробьева («овражники») после блистательной победы над «викингами» бодро шагала по дороге. Вместе с отважной козой Липой, недавно разогнавшей «викингов». К «овражникам» отовсюду сбегалась малышня - та, которую по ходу фильма неоднократно защищали от «рогатых злодеев» наши герои. Были здесь и ребята, специально приехавшие из школьного лагеря, и местные мальчишки и девчонки - уже не разберешь, где кто. Они выскакивали из калиток, прыгали с заборов и причудливого цветника, сделанного в виде старинной коляски, мчались вдоль обочин...
Компания росла. Оживление тоже росло. Звенела победная песня, ее ритм поддерживало звяканье музыкальных тарелок в руках у жизнерадостного Джонни. Тарелками служили крышки от больших кастрюль. Боюсь, что каждый удар болезненно отзывался в сердце нашего самоотверженного администратора Натальи Владимировны Русаковой: отлетит эмаль - и кастрюли уже «не те», еще одна брешь в хозяйстве. А таких брешей в имуществе и семейном бюджете Натальи Владимировны накопилось во время съемок... ну, наверно, не меньше, чем пробоин в бриге «Меркурий» при его сражении с турецкими линкорами...
Взрослое население благожелательно наблюдало за происходящим из окон и от ворот. Вышел из своей калитки и поздоровался с «коллегами» знаменитый артист Леонид Окунев - глава тюменского театра «Ангажемент». Он был знаком с нашим режиссером. В его театре неутомимый Илья Белостоцкий приглашал на разные взрослые роли актеров. Актеры были талантливы и самоотверженны. Играли прекрасно, а вместо гонорара получали только «радость творчества» и надежду увидеть себя на экране - ведь у киногруппы не было ни гроша...
-
( http://new-krapivin-ru.livejournal.com/27207.html )
-
_______________________________________________________________
_______________________________________________________________
АКТЁРЫ СЫГРАВШИЕ ГЛАВНЫЕ РОЛИ
( ФОТО 2012 года )
Евгений Олещук
Никита Липунов
Взял отсюда http://blizzardkid.net/forum/viewtopic.php?f=5&t=2775&start=170
Я понял Женьку-Джонни и с опозданием на шестьдесят с лишним лет позавидовал ему. В те давние годы мне тоже хотелось носить такой вот костюмчик с якорями и шевронами.
Конечно, едва ли Женя долго проносит свой актерский наряд. К будущему лету тот станет ему маловат, пятиклассник Олещук растет. Это сделалось заметно (по крайней мере, для меня, сценариста) еще в процессе съемки. Уже в прошлом мае, при наборе актеров, мы увидели, что Женька всем хорош (ну, в точности Джонни!), кроме одного - длинноват. И пришлось даже специально переделать сценарий - детсадовца Воробьева по кличке Карапуз превратили во второклассника по прозвищу Макарона. Так его обзывали ехидные «викинги» - за все вредности, которые он им устраивал, и намекая на его не успевшие загореть ноги, похожие, в самом деле, на макароны. Впрочем, это ничуть не портило Джоннин облик с его обаятельной улыбкой и желтой (тоже быстро отрастающей) гривой. Да. Женька тянулся вверх, и порой, когда он оказывался в шеренге друзей, приходилось ставить его в углубление или даже заставлять сгибать колени. Впрочем, по характеру и поведению он все равно оставался маленьким Джонни - самым младшим в компании «овражников».
Быстрый рост сказывался на аппетите. То, что Джонни любил покушать, видно из его стихов, сочиненных при вспышке мгновенного вдохновения. Когда Женька стал читать их вспух, первая строчка покорила слушателей эпически-балладной интонацией:
- "Нас сносит ветер..."
Действительно, был сильный ветер, он пытался сдуть ребят с откоса лога, где шли съемки. Но стихи тут же перешли «на иные рельсы»:
- Нас сносит ветер. Мы сидим
И пиццу с колбасой едим.
А чтобы нам голодными не быть,
Еще нам надо пиццу прикупить.
Когда мы пиццу всю съедим.
То шоколада захотим.
А чтобы шоколад найти,
Нам надо в магазин идти.
Такой потребительски-бакалейный подход к поэзии слегка смазал драматическое начало стихов, однако слушатели Женькино сочинение одобрили: видимо, оно стопроцентно отражало их потребности и настроение.
Впрочем, какие бы ни сочинялись стихи, Женька все равно поэтическая натура. Это видно хотя бы по тому, что он любит хорошие книги, «Мушкетеры» - само собой. Однажды я увидел у него толстенный том Стругацких.
- Твоя книга?
- Да... и мамина...
- А что ты в ней читаешь?
- «Малыш» и «Обитаемый остров»... Я уже все прочитал...
- «Ого», - подумал я и рассказал, что роман «Обитаемый остров» мне в свое время подарил Аркадий Натанович Стругацкий, при встрече в Москве. По-моему, Женя глянул на меня с уважением. Похоже, что мой «рейтинг» повысился в его глазах. На следующий день я подарил ему свою книгу «В ночь большого прилива» и несколько раз видел, как Джонни читает ее, приткнувшись где-нибудь на крылечке в перерыве между съемками. Это, конечно, грело мое авторское самолюбие...
Перерывов, когда актер Женя Олещук оказывался не у дел, было достаточно. Из-за бестолково составленного графика. Не всегда он читал. Случалось, что просто сидел на завалинке старого дома или бродил по ближнему перекрестку. Потерянный такой...
- Жень, что опять без дела?
- Ну, да... Зачем-то позвали с утра и не снимают.
Я - к режиссеру. И, разумеется, слышал в ответ, что не должен вмешиваться в творческий процесс...
- Это процесс, да? Это бездарный !
- Не вмешивайтесь в мой бездарный !
- А ты пожалей ребенка!
- Ребенок вполне нормально себя чувствует!
Но мне виделось, что ненормально. Порой было тревожно. Чудилось в Женьке одиночество и беззащитность - такие же, какие в ребячью пору ощущал я в себе, когда случались горькие минуты. Я вообще иногда сравнивал его с собой-мальчишкой, и казалось, что мы похожи.
Нет, конечно, я не был таким, как нынешний Женя Олещук. Не хватало мне в детские годы этой отваги, ясности взгляда, умения ладить с товарищами, искренности и открытости души. Но мне хотелось быть похожим на такого мальчишку (и в редкие моменты это даже удавалось). А теперь я часто воображал себя на месте Женьки-Джонни и впитывал действительность его нервами. И потому его огорчения казались мне моими огорчениями.
Однажды Женька измучился бездельем и ожиданием работы до того, что прямо на тротуаре улегся в большущий футляр от складных рельсов для кинокамеры. Как в чемодан. И заслонился от солнца крышкой.
Увидев такую картину, я вознегодовал и тут же попросил нашего замечательного администратора Наталью Владимировну Русакову увезти изнемогшего актера домой.
А вечером я устроил режиссеру «большой бенц».
Режиссер Илья Дмитриевич кинулся покаянно звонить домой Олещукам. И, конечно же, услышал от нашего героя уверения, что «все в порядке», что «ничего не случилось» и «это я просто играл». Ну, разумеется! Отважный Джонни Воробьев не привык жаловаться на обстоятельства. Но я-то, имея полувековой опыт общения с такими ребятами, чуял правду. И пригрозил режиссеру, что в следующий раз, опираясь на авторское право, просто-напросто остановлю «творческий процесс».
А вторично к такой угрозе я прибегнул, когда Женьку снимали в его столкновении с войском «викингов». Он остановился в узком проходе, обмакнул малярные кисти в ведерко с красками и грозил этими «гранатами» наседающему противнику.
Я считал, что Джонни следует прежде всего снять в полный рост - тоненького, беззащитного перед тяжелыми копьями и в то же время отважного. Режиссер же, естественно, желал делать крупные планы.
... Маниакальная любовь нынешних кинодеятелей к крупным планам переходит все границы. Обратите внимание: в современных телефильмах на экранах сплошные головы и плечи. Больше ничего. Возможно, это вызвано спецификой телевизионного формата, но мне на такую ширпотребовскую специфику было наплевать. Я хотел видеть своих героев во «всех измерениях и окружающих пространствах». Особенно в таких вот драматических сценах.
- "Мы снимем сначала крупные планы, а общий план сумеем снять всегда" - настаивал режиссер.
- Ага! Ты будешь снимать обмакнувшуюся в ведро кисть, падающие с нее краски, прищуренные Джоннины глаза, отведенную над плечом руку - все это по отдельности. А на нормальные кадры не останется времени, потому что «ушло солнце», «пора обедать» и «это мы отснимем завтра». А завтра выяснится, что запланированы другие эпизоды. И в результате, зрители увидят нечто вроде игры в «пазл»...
И я напомнил досадливые слова известной актрисы Ирины Ильиничны Тутуловой, которая играла в нашем фильме бабку Наташу: «Не кино, а какой-то фотосалон»...
- "Я же просил не вмешиваться в мой..."
- Я не вмешиваюсь. Я просто остановлю съемку, если не будет по-моему...
К счастью, меня поддержал на сей раз оператор Владимир Тюменцев...
Я был доволен. А Джонни - кажется, нет. Насупившись и соскабливая с ноги засохшую краску, он сказал мне со вздохом:
- "Надоела эта ваша ругачка..."
Мне стало ужасно неловко перед мальчишкой за нас, «творческих скандалистов». Но не мог же я допустить, чтобы моего любимого героя снимали, как кусочки для мозаики! Я объяснил Женьке, что это «не ругачка, а неотъемлемая часть кинопроцесса».
- Традиция. Так при съемках было всегда, начиная с первых немых фильмов. - И сослался на воспоминания знаменитых актеров. Но, кажется, Женьку не убедил. Впрочем, он сердился недолго. Он вообще быстро забывал обиды - даже такие, от которых появлялись капельки на ресницах...
* * *
____________ «Двенадцатая курица» ____________
Возможно, мои описания детей-актеров поверхностны и даже ошибочны. По сути дела, что я о них знаю? Об их проблемах, домашней жизни, школьных делах? Об их привязанностях и увлечениях? Об их радостях и горестях? Лишь «кое-что». Ведь я видел их только на съемках и говорил с ними очень даже не часто...
И все-таки порой я чувствовал себя одним из них, в дружной компании «овражников», которая собиралась то на ступеньках дворовой лестницы, то на крыльце двухэтажного дома со старинной резьбой. Чаще всего они и не смотрели на увязшего в хлипком шезлонге дядьку с недовольным лицом. И не подозревали, что этот дядька ощущает себя десятилетним Славкой, которого они снисходительно приняли в свою компанию и которому позволяют вместе с ними болтаться на качелях, напевать дурашливую, совсем детсадовскую песенку («Зайчик-раз, зайчик-два...») и обсуждать планы обуздания зарвавшейся компании хулигана Самохина...
Я незримо присутствовал среди них, и начинало казаться, что это и вправду мои друзья детства. В самом деле! Ведь они были не только Илюшка, Женька, Даша, Мирослав и Никита нынешнего лета. Они были Сережкой Волошиным, Джонни Воробьевым, отважной Викторией и братьями Дориными из моей книжки, написанной во времена моей молодости, когда детство казалось совсем близким. А уж тех-то, «книжкиных» ребят я знал досконально.
Кстати, режиссеру повезло.
Судьба подарила ему юных исполнителей совсем такими, какими были герои повести. Не надо было ничего менять в характерах, ничего «переклеивать». Единственное отличие от текста - некоторая «удлиненность» Джонни, но на эту деталь скоро перестали обращать внимание.
Отважную и самостоятельную девочку Вику играла Даша Чистякова. Тоже отважная и самостоятельная. В дни съемок ей исполнилось двенадцать. Старшая сестра в большой семье (там еще две сестренки и четырехлетний брат), спортсменка, знающая толк в восточных единоборствах и прыгавшая с парашютом (правда, не одна, а в «тандеме» с тренером). И удивительно обаятельная личность...
В книгах, которые я успел сочинить за полвека, иногда встречаются такие девочки (хотя и принято считать, что «Крапивин пишет лишь про мальчишек»). Впрочем, критики привычно подчеркивают, что «эти девочки - те же мальчики, только в платьицах»). Но разве Даша-Вика - мальчишка в платьице? Она и в книжке, и в фильме - девочка, подкупающая своей именно девичьей обаятельностью, изяществом, даже кокетливостью и в то же время решительными нотками старшей сестры ... Будь это в начале пятидесятых годов, я обязательно стал бы томиться тайной привязанностью к такой девчонке. Тайной - потому что не смел бы надеяться на ответные чувства. Разве мог я - нерешительный, боящийся насмешек и хулиганов, долго не решавшийся переплыть Туру и сцепиться в драке с соседом Толькой Ивановым - рассчитывать на ответную симпатию этой девочки? Мои чахлые достоинства, вроде умения сочинять стихи и метко расшибать из рогатки аптечные пузырьки, едва ли могли иметь ценность в ее глазах. Если бы я и позволил себе проявить какие-то чувства, то, пожалуй, к младшей Дашиной сестренке Тасе с ее дружелюбно-веселым характером и любовью к сказкам...
Впрочем,Даша тоже любит сказки. И призналась, что пишет повесть с фантастическим сюжетом. А книг у нее... Несколько «павильонных» сцен снимались дома у Чистяковых, и видны такие стеллажи домашней библиотеки, что аж зависть берет...
Впрочем, все они - компания «овражников» - замечательные читатели. Сколько раз я видел их в перерывах между съемками с книжками в руках, сколько слышал разговоров о разных авторах... С досадой вспоминаю столичных «элитных мальчиков», которых режиссеры выбирали на роли других фильмов по моим повестям. Те мальчики в ответ на вопрос: «Любите ли вы читать?» уклончиво сообщали: «Вообще-то, не очень. Мы больше в компьютерные игры...» Ну, и роли исполняли, как взятые с компьютеров персонажи... А глядя на моих юных земляков, я понимал, как беспочвенны разговоры стонущих взрослых, что «нынешние дети совершенно разучились читать».
Ребята по-прежнему читают. Похоже, что как в песне Высоцкого, который написал: «Значит, нужные книжки ты в детстве читал...» Конечно же, именно такие книжки научили их быть настоящими товарищами. Удивительно дружная сложилась компания. Дружная не только в съемках, а вообще. Казалось, они всю жизнь обитают в одном дворе, привыкли постоянно находиться бок о бок и скучают, если долго не видят друзей. Они даже бегали ночевать друг к другу, чтобы подольше быть вместе. А потом, когда съемки кончились, была, разумеется, ностальгия. Но в этой печали есть хорошая сторона: все светлое и настоящее навсегда остается в душе.
Конечно, дело не только в книгах.
Есть еще один «секрет». Мне приходилось немало работать с ребятами, и часто меня «доставали» вопросами тетушки-педагогессы разного толка: «Поделитесь, пожалуйста, вашей методикой. Как вам удается создавать такие дружные коллективы?» А никакой методики не было. Просто всегда было настоящее дело. Когда строишь парусники и ходишь на них в штормовой ветер, когда снимаешь фильмы, готовишься к фехтовальным турнирам, пишешь коллективную книгу, репетируешь спектакли, возишься с подшефными малышами, это объединяет всех. Одному здесь ничего не сделать - только вместе с товарищами. Оттого и возникает ощущение дружеской близости...
Здесь тоже было общее дело - настоящее и серьезное. И нелегкое! Сколько сил положили на него эти артисты одиннадцати-двенадцати лет. Ведь порой доходило до изнеможения, даже до нервных слез. А все равно не оставляло ощущение радостного творчества.
Да, порой работа выматывала ребят. Причем на первый взгляд - самые нехитрые эпизоды. Сколько энергии, например, потратили Никита Смирнов и Мирослав Быков (братья Дорины) на щелястую и занозистую дверь для сарая бабки Наташи. Остальные тоже, но этим «братьям-мастеровым» выпала здесь главная роль. В жизни Мирослав и Никита не очень похожи, а в кино были как настоящие дружные братья. Умелые и деловитые. Они сперва красили окаянную дверь, а потом сколачивали ее заново, поскольку режиссер вспоминал, что дверь покрашена слишком рано и теперь нужна другая. Затем вместе со всей компанией таскали эту махину по разным улицам, имитируя длинный путь от своего двора к бабкиному дому, и вновь пристраивали ее, тяжеленную, к косяку... Возможно, это дощатое сооружение снится им до сих пор, и они проклинают его так же, как сценариста, придумавшего всю эту историю...
А как Мирослав, игравший Борьку, укрощал козу, которая осатанела при виде оранжевой двери. Набрасывал ей на голову свою майку. Кидаться на дверь по-настоящему Алиса не хотела, но от мальчишки отбивалась по правде. И я всерьез охнул, когда увидел на ребрах Мирослава длинные кровоподтеки. К счастью, оказалось, что они нарисованные, но это рогатое создание могло вделать рогами и по-настоящему (что не раз доказывало на деле)...
А как однажды измотали Женьку ради крохотного эпизода, когда Джонни с ведерком краски пролезает в щель забора! Казалось бы, что здесь сложного? Подбежал, протиснулся между досками... Но нет! Чтобы показать, какой он запыхавшийся, Джонни должен был пробежать по Туринской улице около сотни метров. А потом столько же, чтобы вернуться «на исходную позицию». Возвращаться приходилось снова и снова. Потому что оказывалось, что «опять не то»: или он неправильно держал ведерко, или зацепился им за доску, или доска отошла не в ту сторону, или руку он поднял не так и «локоть ушел из кадра», или... тьфу. Казалось бы, что такого? Лезет мальчишка в щель, может зацепиться и локтем, и ведерком и застрять на секунду - дело обычное. Но...
- "Все хорошо, но снимем еще раз! Приготовились... Работаем!.."
Я подсчитал, что Джонни в общей сложности пробежал около трех с половиной километров и семнадцать раз пролезал в щель над логом.
- Слушай, у тебя есть совесть? - Это, конечно, не Женьке, а режиссеру.
- "Я же просил не вмешиваться в ход съемок!"
Тогда я громко рассказал окружающим историю, которую вычитал в воспоминаниях актера Николая Черкасова. Давно, еще до войны, он снимался в каком-то фильме (не помню в каком), где пришлось изображать оголодавшего героя. Режиссер заставил артиста сходу съесть жареную курицу. Черкасов и правда был голоден и расправился с курицей с удовольствием. Затем во второй раз (тоже не без удовольствия). Но пришла очередь третьего дубля, потом четвертого... потом двенадцатого...
- Как ты, Илья Дмитриевич, думаешь, может ли изображать голодного человека актер с двенадцатой курицей в зубах? И может ли загнанный до изнеможения ребенок играть неутомимого мальчишку, весело обманывающего своих врагов?
- "Я профессионал и знаю, что делаю..."
- Я тоже кое-что понимаю в кино. И, кроме того, профессионал в своем деле, в литературе. И если у меня в жизни хватит времени еще на одну книгу, я назову ее «Застрелить Белостоцкого». А первая глава будет именоваться «Двенадцатая курица»...
Все вокруг вежливо посмеялись (кажется, кроме Джонни).
Примерно такая же ситуация сложилась, когда Вике (то есть Даше Чистяковой) пришлось взлетать по лестнице на второй этаж сарая (она изображала, что спасается от своей тетушки Нины Валерьевны). Впрочем. Даша сама расскажет это лучше меня. Вот фрагменты её сочинения, которое называется «Между небом и землей»:
___________________________________________________________________________________
«Шаткую лестницу поставили к чердачной дверце. Нижняя перекладина качалась на одном гвозде. Я поморщилась и поставила ее нижним концом на соседний гвоздь. Вроде держится...
- Попробуй взбежать, - предложил Илья.
Я с места рванула вверх, но на последних перекладинах лестница опасно зашаталась, и я, торопливо ухватившись за скобу, нырнула в темноту чердака. Там царил приятный полумрак... Но снизу раздался голос Ильи:
- Неплохо, но надо гораздо быстрее. Можешь ускориться?
- Постараюсь...
После уютного чердака внизу было суетливо и нервно. Я аккуратно спустилась «с небес на землю».
Выслушав совет Ильи, я поправила лестницу и взбежала еще раз.
- Уже лучше, но надо еще быстрее, - сообщил Илья.
Нижняя перекладина опять болталась на одном гвозде. Я привычно поправила ее и вновь понеслась на чердак прочь от невидимой тетушки. Все это были тренировки, снимать еще не начали.
Наконец, стали устанавливать камеру, и тут оператор вдруг заявил:
- Нет, Илья, так не пойдет. Сам посмотри - у нее же платье вон как парусит. А мы детское кино снимаем...
Режиссер задумчиво посмотрел на небольшой сарайчик. Вскоре камера вместе с оператором красовалась там, на крыше, а Илья руководил снизу.
- Даша, попробуй взбегать с разгона...
Я отошла подальше и изо всех сип понеслась к лестнице. Перепрыгнув перекладину, ударяясь локтями и коленями, я вскочила на чердак и тут же высунулась обратно:
- Ну, как?
Порядок, - отозвался Илья. - можно снимать.
- Сцена восемь, кадр двенадцать, дубль один - привычно протараторила «хлопушка» Лена.
И началось:
- Не то… Не то… Не то… Быстрее! Голову поверни! Запрыгивай левее!
- Кадр двенадцать, дубль пять, - хмуро сообщала «хлопушка».
- Приготовилась… пошла! - кричал режиссер.
Дубле на седьмом послышались долгожданные слова:
- Ну-ка, дайте мне плэйбек. И Илья нырнул головой к монитору.
Счастливая, я помчалась прочь со съемочного двора к отдыхающим за калиткой друзьям. Торопливыми глотками осушив бутылку воды, я вдруг услышала:
- Даша! Дубль не вышел! Иди сниматься.
Шипя от злости, я подошла к режиссеру.
- Ну? - сдерживая чувства, спросила я.
- Ты недостаточно повернула голову, лица не видно, - ответил Илья, задумчиво пощипывая усики.
Лена с тоской в глазах взяла хлопушку, оператор, вздыхая, полез на сарай, лишь глаза Ильи сверкали огнем творчества.
- Оглянись в конце на тетушку…
- Нет… Да, вот так! А теперь-то же самое, но быстрее!..
На двенадцатом дубле Илья сказал:
- Ну, вроде, было…
Я боялась отойти и терпеливо ждала, пока режиссер смотрел отснятый дубль. После чего он поднял сияющие глаза и сказал заветное слово:
- Снято!»
______________________________________________________________________________
Даша все изложила точно и динамично. Только, видимо, из скромности, не написала, сколько храбрости и спортивного умения ей понадобилось при этой съемке. Лестница-то была хлипкая и не достигала люка. Требовалась цирковая ловкость. И Даша геройски проявляла ее. Даже у такой тренированной девочки начинало сбиваться дыхание… Режиссеру-то что! Он во время съемок только раз попробовал подняться к чердаку, и это напоминало восхождение ожившего несгораемого шкафа по бамбуковым жердочкам на небоскреб…
- Загоняли тебя? - тихонько посочувствовал я Даше, когда наконец прозвучало «снято!»
- Да… - шепотом призналась она.
Я пошел к режиссеру, чтобы высказать свою точку зрения. Но он, кажется, загонял и себя. Сидел на брезентовом стульчике и утомленно гладил электронного кота Меркурия (уши которого где-то потерял)… А потом сконцентрировал внимание на Илюшке Плясухине и стал выговаривать ему, что тот опять забыл слова своей роли.
Илья Плясухин играл роль командира компании «овражников». Даже не командира, а просто главного мальчишки, чей авторитет строится на добром характере и умении принимать правильные решения (и сочинять стихи).
На мой взгляд, замечательно играл. Предводитель овражников получался у него находчивым, веселым, всегда по-дружески настроенным к ребятам и, я бы сказал, с этакой внутренней интеллигентностью (как и его антипод - Никита Липунов, игравший предводителя «викингов»)… Но мне кажется, у режиссера Илья-Сережка порой вызывал антипатию. Или, вернее, этакое творческое неприятие. Конечно, спрятанное в душе, но все-таки иногда заметное. И причиной такого неприятия были как раз Илюшкины достоинства. То есть те черты, которые я считал достоинствами: внутреннюю самостоятельность, желание поступать по-своему. Ощущалась в мягком на первый взгляд, обаятельном мальчишке похожая на твердый костячок прочность характера. Иногда она проявлялась и не в лучшем виде (режиссер негодовал). Например, в пренебрежении к обязанности учить слова своей роли. Многим это казалось разгильдяйством и ленью. А мне чудилось, что Илья Плясухин просто надеется, что во время съемки он вспомнит или найдет в себе нужные фразы. В ответ на упреки режиссера он улыбался - не виновато, а, скорее, снисходительно. Зубрежка была не в характере юного поэта Сережки Волошина из моей повести.
Долгое время я не решался спросить, пишет ли Илья стихи не в фильме, а на самом деле. Боялся огорчиться, если узнаю, что ошибся. Но Илья признался, что да, стихи он сочиняет и записывает их в специальную тетрадку. Даже обещал показать…
Поэтическая самостоятельность натуры сказалась и во внешности актера Плясухина. Для своей роли он выбрал интересный костюм: просторные, как колокол, бриджи, широкий ремень и соломенную шляпу. Было в этом что-то от Тома Сойера. Но прежде всего - от киношного Сережки Волошина. Во время съемок он истрепал четыре шляпы. Наши костюмеры и администраторы покупали их в магазине одну за другой. Наконец, продавцы сказали, что «товар кончился». К счастью, кончилась и съемка. Я видел, как четвертую шляпу доедала на травке коза Алиса. В этом было что-то грустно-поэтическое…
В фильме любовь Ильи Плясухина к стихотворчеству была вполне естественной и вызывала полное понимание у друзей. Так что этому обстоятельству режиссер должен был бы радоваться.
Еще несколько слов о режиссере.
Я не мог здесь удержаться от упреков в его адрес. И считаю, что справедливых. Но, во-первых, конфликты между сценаристом и режиссером в процессе работы над фильмом - явление постоянное, это, видимо, специфика кино. А во-вторых… ведь были и моменты «единомыслия». Немало хороших вечеров мы провели у меня на кухне, с одинаковым вдохновением обсуждая предстоящие съемки и единодушно радуясь придуманным поворотам сюжета. В конце концов, задачу-то мы решали одну…
«Викинг» Даниил Федоров в своих летних воспоминаниях дал режиссеру Белостоцкому краткую и точную характеристику:
_____________________________________________________________________________________
«Были случаи, когда сцена доходила до 10-15 дубля, тогда режиссер уже начинал орать и ругаться. А режиссер у нас был настоящий - с беретом, шарфиком и «матюгальником» (мегафон, или рупор)».
_____________________________________________________________________________________
Ребята редко обижались на непомерные требования и грозные вопли режиссера. По-моему, были даже привязаны к нему. Видимо, в тридцатипятилетнем бородатом дядьке они чуяли своего ровесника и прощали ему чисто мальчишечью нетерпимость и несдержанность. Большинство ребят говорили ему «ты». В августе, когда он укатил на отдых в Крым, они слали ему ностальгические эсэмэски…
Сценарист (то есть я) - другое дело. В седом обширном дяденьке, укрывающемся под рябинами и кленами старых дворов и с недовольным видом следившим за съемками, трудно было увидеть ровесника. Одно дело - книжки человека, в которых он предстает двенадцатилетним мальчишкой, другое - суровая реальность. Однако же… Ребята не знали, что в реальности я прогибаю собой хлипкий шезлонг, зато мысленно становлюсь таким же щуплым и быстрым, как Джонни Воробьев, и вместе с ним десятый раз подряд ускользаю от врагов в щель зеленого забора над логом (в действительности пришлось бы прорубать вместо щели ворота)…
Кстати, в детскую пору мне на самом деле приходилось не раз спасаться так от окрестной шпаны; об этом даже написано в «Тополиной рубашке» - самой «тюменской» моей повести.
«Рубашку» в ту пору как раз прочел семилетний Никитка Петухов, мой новый замечательный друг. Он-то просто игнорировал разницу в нашем возрасте, ощущая внутреннее единство. Мы оказались одинаковы во всем: в суждениях о жизни, о книжках и о школьных делах, в любви к парусным кораблям. Он нарисовал мой портрет: «Славка Крапивин в семилетнем возрасте» - курчавого мальчонку в тельняшке. Он при смене «съемочной дислокации» преданно таскал за мной парусиновый стул, но, по-моему, не как за пожилым писателем, а как за товарищем, случайно подвернувшим ногу.
Сейчас, когда мы с Никитой (уже восьмилетним) вспоминаем летние события, он говорит, что собирается написать о съемках «Викингов» книгу. Тем более что ему самому довелось принять участие в некоторых эпизодах…
* * *
Я-то, начиная эти воспоминания, рассчитывал, что премьера состоится в марте 2010 года, а получилось «как всегда».
Впрочем, режиссер пытается что-то делать с фильмом и утверждает, что когда-нибудь картина будет закончена. Дай-то Бог! Я выражаю надежду, что всем участникам - ребятам и взрослым - наградой станет сам этот фильм. Как память о друзьях и увлекательном лете 2010 года... Морозной зимой или слякотной осенью, устав от разных досад и сложностей жизни, они смогут взять диск, сунуть его в проигрыватель и снова окунуться в хлопотную, но радостную жизнь, когда на старинных тюменских улицах кипели приключения и маленький барабанщик Пантелей своим сигналом созывал рогатых воинов на новые приключения. И лето вернется...
Несколько слов «под завязку»
Все-таки хочу еще сказать о взрослых. Об актерах...
Признаться, я не ожидал, что режиссер (в наш прагматический век!) найдет в тюменских театрах артистов, которые согласятся просто так, ради «искусства для искусства», принять участие в «Викингах». В какой-то детской авантюре! Чего ради? Без всякого гонорара, в летнее время, когда отпуска и дачи... Но ведь нашлись! Мало того, пришлось даже проводить конкурс! Воистину славен град Тюмень и чудны люди его...
Теперь, просматривая отснятые кадры, я понимаю, как наивны были мои мысли, что можно, мол, обойтись для исполнения взрослых ролей любителями: мамами и папами юных актеров, педагогами и домохозяйками с окрестных улиц. Профессионалы есть профессионалы. Именно они сделали моих взрослых персонажей такими, какими я описывал их в повести и сценарии.
А самая сложная взрослая роль выпала на долю Ирины Ильиничны Тутуловой, актрисы областного драмтеатра. Она играла бабку Наташу, хозяйку козы Липы. По правде говоря, сначала бабка показалась мне излишне сухой и зловредной. Однако потом стало видно, что все-таки она «добрая внутри». Убедительная бабка. И мужественный человек. Когда бестолковая Алиса (то есть Липа) ухитрилась проткнуть ей рогом ладонь. Ирина Ильинична довела последний эпизод до финала. Хотя и сказала при этом несколько энергичных слов - не в адрес козы (с нее какой спрос!), а в адрес помощников режиссера, у которых, конечно же, не оказалось под рукой аптечки. На следующее утро Ирина Ильинична собиралась в отпуск, за границу, и киногруппа виноватыми голосами желала ей скорейшего выздоровления и удачного отпуска...
** ** **
Да, было торжественное завершение, была «шапка» (то есть рогатый шлем), куда все желающие бросали скомканные денежки, чтобы набрать денег на финальный банкет. Был и сам банкет (естественно, безалкогольный) в кафе «Ассорти», где наши детки выдули немало шипучих напитков и слопали мороженого... Но за всем этим стояло понимание, что, по правде говоря, съемки не кончены. Оставались так называемые «клипы». Песни, которые «викинги» и «овражники» поют в своих дворах. Этакие концертные номера. Решено было снимать в сентябре. Режиссер в пользу этого варианта приводил множество аргументов: дети разъезжаются отдыхать, операторы заняты другой работой, киногруппа устала и т.д...
Но я-то понимал, что дело в другом.
Дело в том, что каждый режиссер велик. Независимо от того, кто он такой - Бондарчук,Феллини,Михалков или Нефед Пилюлькин. Про величие одних знает весь мир, про величие других - только они сами, в своей душе. Но это не мешает им пребывать в уверенности, что со временем их известность обретет достойные масштабы, надо только во всем следовать традициям киноискусства. Одна из таких традиций - та, что летние съемки следует проводить осенью (пусть не все, но хотя бы некоторые). Почему-то особенно это касается детей. К облетевшим березам привязывают зеленые бумажные листики и заставляют мальчиков и девочек в летней одежонке изображать июльскую безмятежность. Вспомните, например, жизнерадостного Буратино (маленького Диму Иосифова), беседующего посреди пруда с черепахой Тортилой! Зрителям невдомек, что на дворе стоял ноябрь и Диму приходилось несколько раз растирать, чтобы согнать с него посинение. А каково было девочкам-лягушатам прыгать с мостика в воду с температурой четыре градуса! Игравшая Тортилу Рина Зеленая, наконец, пригрозила покинуть съемки, если не перестанут «издеваться над детьми»...
Естественно, наш режиссер не мог нарушить традиции. Обладая уже некоторой известностью, он, тем не менее, не хотел рисковать, ибо пренебрежение к традициям грозило нарушить гармоническое развитие карьеры (возможно, я здесь излишне ироничен, однако не могу удержаться).
До бумажных листиков не дошло. Клены были наполовину желтыми, но наполовину еще зелеными. Однако температура далеко не та, что в Крыму, откуда недавно прибыл Илья Дмитриевич...
Я пришел во двор на улице Осипенко , где шла запись «Капитанской песни». Был готов выступить в роли Рины Зеленой, если увижу, что дети «синеют». Они, и правда, кутались в пледы, но по команде режиссера бодро выскакивали на открытое место и правдоподобно изображали лето.
- "У них горячая кровь" - с удовольствием сказала администратор Наталья Русакова, поглядывая на свою дочку Дашу (то есть Вику) и бесстрашного Джонни в его костюмчике с якорями. Они, усевшись на бревне, трогательно, будто Герда и Кай, кутались в один плед.
Илья Плясухин, не умеющий играть на гитаре, тем не менее, исполнил роль опытного гитариста Сережки Волошина. Он дергал струны и пел, и вместе с ними с летним задором пели братья Дорины и Вика (а благодарный именинник Джонни внимал). Особо стараться не стоило - все равно фонограмма песни была уже записана. Для нее пели другие ребята - юные профессионалы из ишимского детского ансамбля «Робинзоны»
( группа «Робинзон» - http://www.planet-robinzon.com )
Так же заранее записали и песню «викингов». А снимали их уже не на улице, а во Дворце пионеров - со всякими там спецэффектами...
«Робинзоны» спели для фильма и заключительную песню. Так здорово, что не верилось, будто поют не «овражники», марширующие на экране, а вот эти мальчишки, которые вместе с руководителем Сергеем Глухих пришли ко мне в гости и смотрят запись на мониторе. Смотрят - и узнают свои голоса у киногероев!
«Робинзоны» побывали у меня в сентябре (кстати, вскоре после гастролей во Франции - во как!). Они зашли поговорить о делах. Не только о «киношных», но и о новой песне, для которой я тоже написал слова.
А я, когда стану слушать их песни, смотреть на мониторе наше кино, снова вернусь в лето, в детство, в нашу сказку...
* * *
Последние эпизоды фильма снимали в старом районе Большое Городище. Когда-то здесь были улицы и переулки с домиками, заросшими по пояс репейником и бурьяном. Остались такие места кое-где и сейчас. Но появилось много живописных коттеджей, вилл и особняков. Видно, что владельцы - люди явно не бедные. Но без всяких негативно-собственнических настроений. Все относились к «киношникам» по-доброму и даже не роптали, когда нам приходилось перекрывать улицы. «Ладно, я оставлю машину на углу, а пешком-то можно мне пройти домой?»
Улица Гайдара живописна. Будто специально для кино! Дома с причудливыми средневековыми надстройками, куполами, узорными решетками. Маршировать по такой - одно удовольствие. И компания Джонни Воробьева («овражники») после блистательной победы над «викингами» бодро шагала по дороге. Вместе с отважной козой Липой, недавно разогнавшей «викингов». К «овражникам» отовсюду сбегалась малышня - та, которую по ходу фильма неоднократно защищали от «рогатых злодеев» наши герои. Были здесь и ребята, специально приехавшие из школьного лагеря, и местные мальчишки и девчонки - уже не разберешь, где кто. Они выскакивали из калиток, прыгали с заборов и причудливого цветника, сделанного в виде старинной коляски, мчались вдоль обочин...
Компания росла. Оживление тоже росло. Звенела победная песня, ее ритм поддерживало звяканье музыкальных тарелок в руках у жизнерадостного Джонни. Тарелками служили крышки от больших кастрюль. Боюсь, что каждый удар болезненно отзывался в сердце нашего самоотверженного администратора Натальи Владимировны Русаковой: отлетит эмаль - и кастрюли уже «не те», еще одна брешь в хозяйстве. А таких брешей в имуществе и семейном бюджете Натальи Владимировны накопилось во время съемок... ну, наверно, не меньше, чем пробоин в бриге «Меркурий» при его сражении с турецкими линкорами...
Взрослое население благожелательно наблюдало за происходящим из окон и от ворот. Вышел из своей калитки и поздоровался с «коллегами» знаменитый артист Леонид Окунев - глава тюменского театра «Ангажемент». Он был знаком с нашим режиссером. В его театре неутомимый Илья Белостоцкий приглашал на разные взрослые роли актеров. Актеры были талантливы и самоотверженны. Играли прекрасно, а вместо гонорара получали только «радость творчества» и надежду увидеть себя на экране - ведь у киногруппы не было ни гроша...
-
( http://new-krapivin-ru.livejournal.com/27207.html )
-
_______________________________________________________________
_______________________________________________________________
АКТЁРЫ СЫГРАВШИЕ ГЛАВНЫЕ РОЛИ
( ФОТО 2012 года )
Евгений Олещук
Никита Липунов
Взял отсюда http://blizzardkid.net/forum/viewtopic.php?f=5&t=2775&start=170