Перевод с русского. Утро
Но, между прочим, я помню не только эти скучные биографические подробности. Со мной в жизни - благодаря моим планам, а может быть, и вопреки ним - всякого случалось много, она у меня незаметно становилась все интереснее и интереснее, и со мной в ней стали происходить всякие события, интересные не только мне одному, но уже и другим: и тогда хотелось уже, чтобы стало не так интересно, но было, наверно, поздно что-то менять, и все осталось, как есть.
Так что я помню, например, еще, как из дому вышел - утром, после ночи, когда другие какие-то люди подняли свой уже собственный мятеж в городе, где мы тогда жили - независимо от меня, много лет спустя после того, как я родился в нем, и учился в этой своей мерзкой школе. И вот до сих пор не знаю - может быть, это я как-нибудь совершенно случайно вдохновил их своим примером? А может быть, и нет - даже скорее всего, что нет, поскольку это всё были совершенно незнакомые мне люди, с чего бы им брать пример именно с меня. Не знаю, возможно, их тоже рвало в школе, где они учились, или какие-нибудь сходные обстоятельства вынудили их к этому. Может быть, их тонкие, чувствительные души не вынесли, что за окном все время, непрерывно, идет снег, или они были жестоко травмированы тем, как с ними обращались их родители, педагогический состав, или ученики выпускных классов школ, в которых они совершенно независимо от меня обучались - не имею об этом ни малейшего представления, как, впрочем, и ни о чем другом. Но вот, они долго терпели, готовились, собирали тряпки и копили ядовитую слюну, поджидая, когда солнечным осенним утром я выйду из дому по делам, чтобы к этому времени как следует развернуть свой мятеж, кричать в мегафоны, ездить туда и сюда на тяжелых пыльных грузовиках, стрелять, бить стекла и вообще всячески показывать, как с ними плохо обращались, или, может быть, что-нибудь другое показывать - я не знаю. Я почти всю ночь смотрел, как они мятутся - там и сям - на освещенных безжизненным ртутным светом улицах, и меня одолевали двойственные мысли - с одной стороны (думаю, что левой) я очень им сочувствовал, поскольку сам на себе испытал, каково это - подвергаться гонениям, пусть даже и в школе; с другой стороны (наоборот, правой) - я совершенно не понимал, что они хотят сказать, или чего они намерены добиться: вернее будет сказать - изо всех сил старался этого не понимать, и в некоторой степени мне это удавалось. Таким образом, два моих мозговых полушария жили той ночью своей параллельной жизнью каждое, временами вежливо, с достоинством, но совершенно непримиримо споря друг с дружкой, и я очень устал тогда от этого, очень устал. И уснул в конце концов.
А утром из дому вышел - нужно мне было идти в ближайший магазин, чтобы купить чего-то съестного, для себя и для своей семьи, чего-нибудь принести ей вкусного, или какого уж нибудь еще, что попадется мне в моем, по идее, родном городе. И было солнечным и теплым это чудесное осеннее утро; в синем-синем небе, какое бывает только осенью - или во сне - роились вертолеты: они летали туда и сюда, гулко жужжа, как стая мух; их было очень много - десятки, а, может, сотни - даже тысячи - во всяком случае, пять, или шесть я видел точно; они летали туда и сюда. Я в те времена никогда еще не видел вертолетов, тем более - над своей улицей, выходя солнечным утром в магазин - но сразу догадался, что это именно они, по их виду. Я сначала думал, что теплое осеннее солнце сделается сейчас мрачно как власяница, и небо скроется, свившись как свиток, и всякая гора и остров двинутся с мест своих - а что до моих мозгов, утомленных ночными спорами (пусть вежливыми), так и подавно. Но тут же услышал, как совсем недалеко слышна артиллерийская пальба, и успокоился, и понял, что все в порядке, и ничего этого не будет.
Потому что стреляли там, где я не раз проходил, гуляя с девушкой, когда-то давно, когда был совсем молодой; мы очень любили там гулять: я теперь думаю - наверно, оттого, что в те времена там не проводили танковых атак и не стреляли из пушек.
А теперь многим пришлось гулять там и при стрельбе - что же поделаешь, раз нужно проводить атаку? - нужно ведь как-то мириться с этим, потесниться, дать друг другу место; ну и вот - все гуляли, смотрели, приобретали опыт артподготовки, мотали себе на ус: мало ли, вдруг как-нибудь пригодится в домашней жизни.
И вот, неподалеку от меня люди тоже шли кто куда: на работу, и по всяким прочим делам. Я, например, шел себе в знакомый магазин; и по дороге мне невзначай попадались очень высокие и совершенно чернокожие женщины, с ног до головы завернутые в яркие, хотя и немного обтрепанные покрывала - я не знаю точно, как именно они называются на языке их племени. Женщины несли на головах всякий свой домашний скарб, кувшины - возможно, с пальмовым маслом, я точно тоже не знаю, мне было, в общем-то, некогда отвлекаться и заглядывать в них, поскольку я шел за пропитанием для себя и своей семьи и, хотя все тщательно записал, немного боялся забыть, зачем и куда отправился.
Чернокожие женщины, очень стройные и красивые со своим скарбом на головах, очень, к тому же, красиво освещенные осенним утренним солнцем, молча, не обращая на пальбу, к которой они привыкли в своем племени, внимания, шли к своему стойбищу, разбитому в скверике неподалеку, где я очень тоже любил гулять, но в детстве и с бабушкой. Он был древний, этот скверик перед большим и тоже древним зданием с каланчой, он был там, наверно, сотни лет, или даже тысячи, и наверно поэтому чернокожие люди - среди которых обитали чернокожие женщины с чернокожими детьми - расставили там свои шатры, готовили там себе какую-то подозрительную пищу, о происхождении которой у меня не было и нет никаких догадок, и, вообще, жили там как-то потихоньку, ни на что не обращая особенного внимания и никому особенно не мешая. Позже, ближе к зиме, в один прекрасный день я их там больше не увидел: от стойбища остались лишь кое-где вбитые колья и валяющиеся на земле мокрые бумаги какие-то, среди которых бродили собаки - также, быть может, чернокожие: я не знаю - они все были покрыты шерстью с ног до головы и передвигались на четвереньках. Видимо, оставившее их племя было племенем кочевников, и когда перестали палить, оно отправилось караваном куда-то вдаль, решив, что более ничего интересного в городе, в котором они ненадолго остановились, происходить не будет.
Вот какую историю я еще помню, только забыл, чем она заканчивалась. Кажется, все, кто поднял тот неожиданный мятеж, выпорхнули вдруг из окон, когда по ним стали стрелять из пушки, и растворились в послеполуденном солнечном небе, осев после огромными стаями сизых голубей на крышах домов и дорожках скверов - вот почему их так много там до сих пор. А дошел ли я тогда до магазина или нет, я, к сожалению, точно сказать не могу.
Перевод с русского. Утро
Так что я помню, например, еще, как из дому вышел - утром, после ночи, когда другие какие-то люди подняли свой уже собственный мятеж в городе, где мы тогда жили - независимо от меня, много лет спустя после того, как я родился в нем, и учился в этой своей мерзкой школе. И вот до сих пор не знаю - может быть, это я как-нибудь совершенно случайно вдохновил их своим примером? А может быть, и нет - даже скорее всего, что нет, поскольку это всё были совершенно незнакомые мне люди, с чего бы им брать пример именно с меня. Не знаю, возможно, их тоже рвало в школе, где они учились, или какие-нибудь сходные обстоятельства вынудили их к этому. Может быть, их тонкие, чувствительные души не вынесли, что за окном все время, непрерывно, идет снег, или они были жестоко травмированы тем, как с ними обращались их родители, педагогический состав, или ученики выпускных классов школ, в которых они совершенно независимо от меня обучались - не имею об этом ни малейшего представления, как, впрочем, и ни о чем другом. Но вот, они долго терпели, готовились, собирали тряпки и копили ядовитую слюну, поджидая, когда солнечным осенним утром я выйду из дому по делам, чтобы к этому времени как следует развернуть свой мятеж, кричать в мегафоны, ездить туда и сюда на тяжелых пыльных грузовиках, стрелять, бить стекла и вообще всячески показывать, как с ними плохо обращались, или, может быть, что-нибудь другое показывать - я не знаю. Я почти всю ночь смотрел, как они мятутся - там и сям - на освещенных безжизненным ртутным светом улицах, и меня одолевали двойственные мысли - с одной стороны (думаю, что левой) я очень им сочувствовал, поскольку сам на себе испытал, каково это - подвергаться гонениям, пусть даже и в школе; с другой стороны (наоборот, правой) - я совершенно не понимал, что они хотят сказать, или чего они намерены добиться: вернее будет сказать - изо всех сил старался этого не понимать, и в некоторой степени мне это удавалось. Таким образом, два моих мозговых полушария жили той ночью своей параллельной жизнью каждое, временами вежливо, с достоинством, но совершенно непримиримо споря друг с дружкой, и я очень устал тогда от этого, очень устал. И уснул в конце концов.
А утром из дому вышел - нужно мне было идти в ближайший магазин, чтобы купить чего-то съестного, для себя и для своей семьи, чего-нибудь принести ей вкусного, или какого уж нибудь еще, что попадется мне в моем, по идее, родном городе. И было солнечным и теплым это чудесное осеннее утро; в синем-синем небе, какое бывает только осенью - или во сне - роились вертолеты: они летали туда и сюда, гулко жужжа, как стая мух; их было очень много - десятки, а, может, сотни - даже тысячи - во всяком случае, пять, или шесть я видел точно; они летали туда и сюда. Я в те времена никогда еще не видел вертолетов, тем более - над своей улицей, выходя солнечным утром в магазин - но сразу догадался, что это именно они, по их виду. Я сначала думал, что теплое осеннее солнце сделается сейчас мрачно как власяница, и небо скроется, свившись как свиток, и всякая гора и остров двинутся с мест своих - а что до моих мозгов, утомленных ночными спорами (пусть вежливыми), так и подавно. Но тут же услышал, как совсем недалеко слышна артиллерийская пальба, и успокоился, и понял, что все в порядке, и ничего этого не будет.
Потому что стреляли там, где я не раз проходил, гуляя с девушкой, когда-то давно, когда был совсем молодой; мы очень любили там гулять: я теперь думаю - наверно, оттого, что в те времена там не проводили танковых атак и не стреляли из пушек.
А теперь многим пришлось гулять там и при стрельбе - что же поделаешь, раз нужно проводить атаку? - нужно ведь как-то мириться с этим, потесниться, дать друг другу место; ну и вот - все гуляли, смотрели, приобретали опыт артподготовки, мотали себе на ус: мало ли, вдруг как-нибудь пригодится в домашней жизни.
И вот, неподалеку от меня люди тоже шли кто куда: на работу, и по всяким прочим делам. Я, например, шел себе в знакомый магазин; и по дороге мне невзначай попадались очень высокие и совершенно чернокожие женщины, с ног до головы завернутые в яркие, хотя и немного обтрепанные покрывала - я не знаю точно, как именно они называются на языке их племени. Женщины несли на головах всякий свой домашний скарб, кувшины - возможно, с пальмовым маслом, я точно тоже не знаю, мне было, в общем-то, некогда отвлекаться и заглядывать в них, поскольку я шел за пропитанием для себя и своей семьи и, хотя все тщательно записал, немного боялся забыть, зачем и куда отправился.
Чернокожие женщины, очень стройные и красивые со своим скарбом на головах, очень, к тому же, красиво освещенные осенним утренним солнцем, молча, не обращая на пальбу, к которой они привыкли в своем племени, внимания, шли к своему стойбищу, разбитому в скверике неподалеку, где я очень тоже любил гулять, но в детстве и с бабушкой. Он был древний, этот скверик перед большим и тоже древним зданием с каланчой, он был там, наверно, сотни лет, или даже тысячи, и наверно поэтому чернокожие люди - среди которых обитали чернокожие женщины с чернокожими детьми - расставили там свои шатры, готовили там себе какую-то подозрительную пищу, о происхождении которой у меня не было и нет никаких догадок, и, вообще, жили там как-то потихоньку, ни на что не обращая особенного внимания и никому особенно не мешая. Позже, ближе к зиме, в один прекрасный день я их там больше не увидел: от стойбища остались лишь кое-где вбитые колья и валяющиеся на земле мокрые бумаги какие-то, среди которых бродили собаки - также, быть может, чернокожие: я не знаю - они все были покрыты шерстью с ног до головы и передвигались на четвереньках. Видимо, оставившее их племя было племенем кочевников, и когда перестали палить, оно отправилось караваном куда-то вдаль, решив, что более ничего интересного в городе, в котором они ненадолго остановились, происходить не будет.
Вот какую историю я еще помню, только забыл, чем она заканчивалась. Кажется, все, кто поднял тот неожиданный мятеж, выпорхнули вдруг из окон, когда по ним стали стрелять из пушки, и растворились в послеполуденном солнечном небе, осев после огромными стаями сизых голубей на крышах домов и дорожках скверов - вот почему их так много там до сих пор. А дошел ли я тогда до магазина или нет, я, к сожалению, точно сказать не могу.
Перевод с русского. Утро