Август
После 4-го курса в моей alma mater студенты мужского пола направляются на месяц на военные сборы, чтобы вкусить солдатского хлеба, принять присягу и иметь хоть какое-то право на лейтенантские звездочки, которые они получат вместе с дипломом.
Мой курс не стал исключением и мы почти месяц по серьезному "играли в войнушку" в летнем лагере в тамбовских лесах. Всё шло своим чередом "в 6 подъем, в 22 отбой", пока в аккурат накануне дня присяги нас не собрали и не объявили, что завтра мы отправляемся по домам, присягу примем в Москве, а сегодня должны сдать амуницию, «кирзачи», белье и кружки с ложками. Надо сказать, что известия сии немало нас порадовали, ибо только в армии начинаешь проникаться здоровым пацифизмом и желанием побыстрее вернуться домой. Даже в мирное время.
Прощание с бараками было радостным, моему взводу, то есть, моей группе удалось обменять стратегическую тушенку на тактическое спиртное в ближайшем населенном пункте, с чем мы и отбыли в плацкарте в направлении родной Москвы. Вечер и ночь в поезде удались и, как говорится, усталые, но довольные мы следующим утром тяжело шагали по перрону Павелецкого вокзала, чувствуя себя почти дембелями.
Я приехал домой, привел себя в порядок, позвонил своему троюродному Володе, который обрадовался моему раннему возвращению с тамбовщины и сразу же решительно призвал приехать к ним в гости. Помявшись для вида настолько, насколько это возможно по телефону, я, конечно же, дал согласие и отправился в Медведково, на Широкую.
Честно говоря, я сейчас уже за давностью лет не помню, о чем мы говорили остаток дня и длинный летний вечер, но, скорее всего, все это было про армию, поскольку я только что вывалился из ее крепких объятий, а Володя в свое время провел в них полноценных два года. Однако получилось так, что я не заставлял себя уговаривать и остался ночевать в гостях.
Утром, а вот это помню как сейчас, я встал в начале девятого, застал Полину Семеновну в хлопотах на кухне, а Алексея Семеновича - за чтением утренней газеты.
"Доброе утро!" и я шагаю в булочную за свежим хлебом. Надо сказать, что в любом городе есть особая летняя утренняя прелесть, даже если это понедельник: ночная свежесть еще не выжжена солнцем, прохожих немного и всё как будто готовится к чему-то, но не торопится просыпаться.
Когда спрашиваешь, помнят или нет про булочные советских времен, все в первую очередь вспоминают про вилки и запах хлеба. В то утро в булочной у метро "Медведково" и аромат был сильным, и вилки, как положено. И, как всегда, бабульки и дедульки тоже там же. Всё тихо, спокойно, благородно даже. Вот сейчас, кстати, и выбор больше, а булочных уже нет, и в хлебных отделах даже самых-самых супермаркетов нет того сумасшедшего аромата, а есть хлебо-булочные изделия, и видимо-невидимо их, а что-то не то. Это, конечно, может, детство кончилось или что-то другое куда-то ушло...
Я довольно скоро коротко нажал на звонок у двери на седьмом этаже. Дверь открыла Полина Семеновна.
- Хорошо, что ты пришел! Быстрее заходи, у нас беда! Беда, Саша! - то ли громким шепотом, то ли заговорщицки говорила моя тетя, закрывая за мной дверь.
- Что такое?
- Военные взяли власть!
Я не успел спросить, где, и улыбнуться такой милой шутке, как с другой стороны подошел Алексей Семенович, взял меня за локоть обеими руками:
- Саша, в стране случился военный переворот!
- Путч! - резюмировала Полина Семеновна.
Я бы, наверно, долго еще стоял в крохотной прихожей, пытаясь понять, можно ли смеяться, когда же они успели договориться, стоит ли пошутить в ответ, да что, вообще, делать: ставить диагноз им или себе, или все-таки постараться понять, что все это такое. Короче, я был в шоке и в ступоре окаменел, поглядывая поочередно на дядю и тетю. Солидные, всеми уважаемые люди, а вот как-то так, прекрасным летним утром...
Из своей комнаты выбежал Володя:
- Саня! В стране переворот!
"Ага, и он с ними! Нет, ну чтобы все трое одновременно, - вряд ли... Если только договорились... Но я же не так долго ходил за хлебом, не успели бы... Да и не замечал я раньше за ними такого..."
- Пойдем телевизор смотреть! - зовет Володя, даже не подозревая о том, что спасает меня от необходимости задать вопрос, который я даже не могу прилично сформулировать.
Мы проходим в большую комнату, включаем телевизор, а там "Лебединое озеро".
Тот, кто помнит булочные с вилками, помнит и поводы для трансляций бессмертного произведения Чайковского по советскому ТВ. Нечего и говорить о том, что увидев на экране "маленьких лебедей", я делаю вывод, что похоже, скончался Горбачев, но молчу, дабы не усугублять ситуацию. То есть, надо просто дождаться выпуска новостей и констатировать, что "какой же переворот, просто умер Горбачев, видите?". Мы ж не Африка какая…
Новости. "Экстренный" выпуск. ГКЧП.
Я смотрю на эту нервничающую группу за столом, мне легче от того, что мои родные все-таки в здравом уме и рассудке, чего не скажешь о том, что происходит в стране.
Наспех позавтракав, мы с Володей выезжаем на их белой "Волге" в центр, где видим военную технику, снующих иностранных телерепортеров, и, как нам кажется, чувствуем разлитую в воздухе напряженность. Вовка взял с собой видеокамеру, ему удается сделать несколько коротких кадров, подражая иностранцам, мы выскакиваем, несколько секунд снимаем, быстро запрыгиваем в машину и спешим сбежать. Мы просто не знаем, как себя вести. В нашей стране, в нашей жизни никогда до этого не было переворотов. Я ловлю себя на мысли, что всё это может быть похоже на то, что мы не успели пойти на фронт, а нас уже оккупировали, и вокруг как бы фашисты, а нам рано или поздно надо будет что-то делать, бороться с ними. И как же правильно сказала Полина Семеновна: "Беда".
Потом будет ночь, в которую я первый раз в жизни увижу горящие троллейбусы у МИДа, покорёженные цистерны и толпы людей, то ли идейных, то ли откровенно пьяных... До меня явственно дойдет, почему нас раньше на пять дней сорвали со сборов, отправили студентов подальше от серьезной смертоносной техники, от греха подальше...
Жизнь ГКЧП будет яркой и короткой. Но в первые их сутки мы этого, конечно, не знали. Как не знали и того, что это было первым реальным снарядом родного отечественного производства в мощное здание СССР, которое уже к концу года будет растащено по удельным княжествам.
В биографии Алексея Семеновича те даты и события, я думаю, отразились в том, что именно с 1991 по 1993 год он был Президентом Ассоциации корейцев России. Мне кажется, что до 1991 года слова Russia и russian использовалось в основном только иностранцами и чаще - ругательно, а с 1991 года всем вдруг неплохо зазвучали ельцинские "Россия" и "россияне". Уверен, что до 1991 года очень сложно было бы использовать в названии общественной организации национального меньшинства слово "Россия".
В 1993 мой родной брат наводил башенное орудие своего Т-90 на окна Белого дома и давал отмашку на огонь: Ельцин в борьбе за власть дал приказ военным решить свои разногласия с парламентом. Алексей Семенович сложил с себя полномочия Президента АКР, потому что не мог смириться с проникшим в организацию корыстолюбием. Я закончу институт в том же 1993, впервые испытав на себе предательство: Ельцин в обмен на кредиты МВФ разорвет контракт с Индией и мой инженерный космический труд станет не нужен стране. Нам объявят «свободное распределение», что на самом деле будет означать «идите в лес, вы никому не нужны».
Но это все будет потом...
А тогда, 19 августа 1991 года, я и не подозревал, что в квартире Алексея Семеновича и Полины Семеновны на улице Широкая в городе Москва я проснулся уже не в той стране, в которой накануне вернулся с военных сборов. И кстати, Советскому Союзу я так и не присягнул тогда, как и России - до сих пор, а одна из помятых цистерн, что я видел в ночь на 20 августа 1991 года, с 1996 года служит нам емкостью на даче.
Родным людям надо верить. Политикам - ни в коем случае.
Мой курс не стал исключением и мы почти месяц по серьезному "играли в войнушку" в летнем лагере в тамбовских лесах. Всё шло своим чередом "в 6 подъем, в 22 отбой", пока в аккурат накануне дня присяги нас не собрали и не объявили, что завтра мы отправляемся по домам, присягу примем в Москве, а сегодня должны сдать амуницию, «кирзачи», белье и кружки с ложками. Надо сказать, что известия сии немало нас порадовали, ибо только в армии начинаешь проникаться здоровым пацифизмом и желанием побыстрее вернуться домой. Даже в мирное время.
Прощание с бараками было радостным, моему взводу, то есть, моей группе удалось обменять стратегическую тушенку на тактическое спиртное в ближайшем населенном пункте, с чем мы и отбыли в плацкарте в направлении родной Москвы. Вечер и ночь в поезде удались и, как говорится, усталые, но довольные мы следующим утром тяжело шагали по перрону Павелецкого вокзала, чувствуя себя почти дембелями.
Я приехал домой, привел себя в порядок, позвонил своему троюродному Володе, который обрадовался моему раннему возвращению с тамбовщины и сразу же решительно призвал приехать к ним в гости. Помявшись для вида настолько, насколько это возможно по телефону, я, конечно же, дал согласие и отправился в Медведково, на Широкую.
Честно говоря, я сейчас уже за давностью лет не помню, о чем мы говорили остаток дня и длинный летний вечер, но, скорее всего, все это было про армию, поскольку я только что вывалился из ее крепких объятий, а Володя в свое время провел в них полноценных два года. Однако получилось так, что я не заставлял себя уговаривать и остался ночевать в гостях.
Утром, а вот это помню как сейчас, я встал в начале девятого, застал Полину Семеновну в хлопотах на кухне, а Алексея Семеновича - за чтением утренней газеты.
"Доброе утро!" и я шагаю в булочную за свежим хлебом. Надо сказать, что в любом городе есть особая летняя утренняя прелесть, даже если это понедельник: ночная свежесть еще не выжжена солнцем, прохожих немного и всё как будто готовится к чему-то, но не торопится просыпаться.
Когда спрашиваешь, помнят или нет про булочные советских времен, все в первую очередь вспоминают про вилки и запах хлеба. В то утро в булочной у метро "Медведково" и аромат был сильным, и вилки, как положено. И, как всегда, бабульки и дедульки тоже там же. Всё тихо, спокойно, благородно даже. Вот сейчас, кстати, и выбор больше, а булочных уже нет, и в хлебных отделах даже самых-самых супермаркетов нет того сумасшедшего аромата, а есть хлебо-булочные изделия, и видимо-невидимо их, а что-то не то. Это, конечно, может, детство кончилось или что-то другое куда-то ушло...
Я довольно скоро коротко нажал на звонок у двери на седьмом этаже. Дверь открыла Полина Семеновна.
- Хорошо, что ты пришел! Быстрее заходи, у нас беда! Беда, Саша! - то ли громким шепотом, то ли заговорщицки говорила моя тетя, закрывая за мной дверь.
- Что такое?
- Военные взяли власть!
Я не успел спросить, где, и улыбнуться такой милой шутке, как с другой стороны подошел Алексей Семенович, взял меня за локоть обеими руками:
- Саша, в стране случился военный переворот!
- Путч! - резюмировала Полина Семеновна.
Я бы, наверно, долго еще стоял в крохотной прихожей, пытаясь понять, можно ли смеяться, когда же они успели договориться, стоит ли пошутить в ответ, да что, вообще, делать: ставить диагноз им или себе, или все-таки постараться понять, что все это такое. Короче, я был в шоке и в ступоре окаменел, поглядывая поочередно на дядю и тетю. Солидные, всеми уважаемые люди, а вот как-то так, прекрасным летним утром...
Из своей комнаты выбежал Володя:
- Саня! В стране переворот!
"Ага, и он с ними! Нет, ну чтобы все трое одновременно, - вряд ли... Если только договорились... Но я же не так долго ходил за хлебом, не успели бы... Да и не замечал я раньше за ними такого..."
- Пойдем телевизор смотреть! - зовет Володя, даже не подозревая о том, что спасает меня от необходимости задать вопрос, который я даже не могу прилично сформулировать.
Мы проходим в большую комнату, включаем телевизор, а там "Лебединое озеро".
Тот, кто помнит булочные с вилками, помнит и поводы для трансляций бессмертного произведения Чайковского по советскому ТВ. Нечего и говорить о том, что увидев на экране "маленьких лебедей", я делаю вывод, что похоже, скончался Горбачев, но молчу, дабы не усугублять ситуацию. То есть, надо просто дождаться выпуска новостей и констатировать, что "какой же переворот, просто умер Горбачев, видите?". Мы ж не Африка какая…
Новости. "Экстренный" выпуск. ГКЧП.
Я смотрю на эту нервничающую группу за столом, мне легче от того, что мои родные все-таки в здравом уме и рассудке, чего не скажешь о том, что происходит в стране.
Наспех позавтракав, мы с Володей выезжаем на их белой "Волге" в центр, где видим военную технику, снующих иностранных телерепортеров, и, как нам кажется, чувствуем разлитую в воздухе напряженность. Вовка взял с собой видеокамеру, ему удается сделать несколько коротких кадров, подражая иностранцам, мы выскакиваем, несколько секунд снимаем, быстро запрыгиваем в машину и спешим сбежать. Мы просто не знаем, как себя вести. В нашей стране, в нашей жизни никогда до этого не было переворотов. Я ловлю себя на мысли, что всё это может быть похоже на то, что мы не успели пойти на фронт, а нас уже оккупировали, и вокруг как бы фашисты, а нам рано или поздно надо будет что-то делать, бороться с ними. И как же правильно сказала Полина Семеновна: "Беда".
Потом будет ночь, в которую я первый раз в жизни увижу горящие троллейбусы у МИДа, покорёженные цистерны и толпы людей, то ли идейных, то ли откровенно пьяных... До меня явственно дойдет, почему нас раньше на пять дней сорвали со сборов, отправили студентов подальше от серьезной смертоносной техники, от греха подальше...
Жизнь ГКЧП будет яркой и короткой. Но в первые их сутки мы этого, конечно, не знали. Как не знали и того, что это было первым реальным снарядом родного отечественного производства в мощное здание СССР, которое уже к концу года будет растащено по удельным княжествам.
В биографии Алексея Семеновича те даты и события, я думаю, отразились в том, что именно с 1991 по 1993 год он был Президентом Ассоциации корейцев России. Мне кажется, что до 1991 года слова Russia и russian использовалось в основном только иностранцами и чаще - ругательно, а с 1991 года всем вдруг неплохо зазвучали ельцинские "Россия" и "россияне". Уверен, что до 1991 года очень сложно было бы использовать в названии общественной организации национального меньшинства слово "Россия".
В 1993 мой родной брат наводил башенное орудие своего Т-90 на окна Белого дома и давал отмашку на огонь: Ельцин в борьбе за власть дал приказ военным решить свои разногласия с парламентом. Алексей Семенович сложил с себя полномочия Президента АКР, потому что не мог смириться с проникшим в организацию корыстолюбием. Я закончу институт в том же 1993, впервые испытав на себе предательство: Ельцин в обмен на кредиты МВФ разорвет контракт с Индией и мой инженерный космический труд станет не нужен стране. Нам объявят «свободное распределение», что на самом деле будет означать «идите в лес, вы никому не нужны».
Но это все будет потом...
А тогда, 19 августа 1991 года, я и не подозревал, что в квартире Алексея Семеновича и Полины Семеновны на улице Широкая в городе Москва я проснулся уже не в той стране, в которой накануне вернулся с военных сборов. И кстати, Советскому Союзу я так и не присягнул тогда, как и России - до сих пор, а одна из помятых цистерн, что я видел в ночь на 20 августа 1991 года, с 1996 года служит нам емкостью на даче.
Родным людям надо верить. Политикам - ни в коем случае.