ةفلأ , а по-русски "дружба"
Как известно, в начале семидесятых Советский Союз дружил со всеми без разбору арабами. Даже с несоциалистическими арабами королевства Марокко аль-Мамляка аль-Магрибия дружил и обучал их в своих ВУЗах. Конечно, с них драли за обучение валюту, но драли по дружбе, то есть по-божески. Много арабов училось в Донецком политехническом. А мы, будучи в Донецке на летней практике, жили в общежитии этого института. И почему-то - почему, не помню, хоть убей - нас поселили в общежитие для иностранцев. Правда, они ютились в комнатах по двое, а мы по четверо, но это неважно. Общежитие было и почище, и поменьше, и получше, чем обычные. Правда, по вечерам в его коридорах стояла дикая вонь, поскольку вьетнамцы жарили себе на ужин селёдку. Но и это неважно.
Кстати, позже, после коллективной драки между братскими кубинцами и такими же вьетнамцами, это общежитие разогнали - расселили импортных студентов по факультетским общагам, растворив их таким образом в общей студенческой массе и лишив возможности, услышав клич «наших бьют», за минуту сбиться в шоблы по национальному признаку.
Да, так вот, у нас за стеной жил марокканец Хабзи Мустафа. Жил один, поскольку его сосед уехал домой на каникулы, а Мустафа уезжать только собирался. И его чуть было не выгнали из института. Он вернулся в общежитие пьяненьким часов в двенадцать. Вахтёрша начала на него орать, мол, пускать положено до одиннадцати и она доложит начальству. Мустафа ей говорит (по-русски он говорил с лёгким грузинским акцентом, а с каким акцентом он говорил по-французски и по-английски, не знаю, знаю, что совершенно свободно):
- Слушай, я выпил, красивую женщину целовал, я иду, никого не трогаю, приду - спать лягу. Не кричи.
А вахтёрша - нет, доложу, не положено и т.д. Ну, Мустафа и сказал ей, как принято у них, у арабов:
- Да пошла ты, - говорит, - на хуй.
И проследовал к лифту.
Назавтра эта пламенная вахтёрша написала докладную ректору. Изложила всё подробно. Куда её послали - тоже сообщила. Мустафу вызвали в ректорат и стали с пристрастием прорабатывать за аморальное поведение, недостойное советского, ну, то есть марокканского студента-дипломника. Мустафа пытался объяснить, что ничего противоправного не совершал, что он взрослый мужчина двадцати семи лет и может приходить домой, когда хочет. В конце концов, ему пригрозили:
- Извинитесь перед вахтёршей, а не то мы вас отчислим.
И Мустафа им ответил:
- Отчисляйте. Я в Штаты поеду, ещё лучший диплом получу.
И от него сразу отстали. Испугались, что своим демонстративным отъездом Мустафа подорвёт престиж советского высшего образования, а также всю нерушимую дружбу навек между нашими народами. И он не уехал. И не подорвал. А жалко.
Кстати, позже, после коллективной драки между братскими кубинцами и такими же вьетнамцами, это общежитие разогнали - расселили импортных студентов по факультетским общагам, растворив их таким образом в общей студенческой массе и лишив возможности, услышав клич «наших бьют», за минуту сбиться в шоблы по национальному признаку.
Да, так вот, у нас за стеной жил марокканец Хабзи Мустафа. Жил один, поскольку его сосед уехал домой на каникулы, а Мустафа уезжать только собирался. И его чуть было не выгнали из института. Он вернулся в общежитие пьяненьким часов в двенадцать. Вахтёрша начала на него орать, мол, пускать положено до одиннадцати и она доложит начальству. Мустафа ей говорит (по-русски он говорил с лёгким грузинским акцентом, а с каким акцентом он говорил по-французски и по-английски, не знаю, знаю, что совершенно свободно):
- Слушай, я выпил, красивую женщину целовал, я иду, никого не трогаю, приду - спать лягу. Не кричи.
А вахтёрша - нет, доложу, не положено и т.д. Ну, Мустафа и сказал ей, как принято у них, у арабов:
- Да пошла ты, - говорит, - на хуй.
И проследовал к лифту.
Назавтра эта пламенная вахтёрша написала докладную ректору. Изложила всё подробно. Куда её послали - тоже сообщила. Мустафу вызвали в ректорат и стали с пристрастием прорабатывать за аморальное поведение, недостойное советского, ну, то есть марокканского студента-дипломника. Мустафа пытался объяснить, что ничего противоправного не совершал, что он взрослый мужчина двадцати семи лет и может приходить домой, когда хочет. В конце концов, ему пригрозили:
- Извинитесь перед вахтёршей, а не то мы вас отчислим.
И Мустафа им ответил:
- Отчисляйте. Я в Штаты поеду, ещё лучший диплом получу.
И от него сразу отстали. Испугались, что своим демонстративным отъездом Мустафа подорвёт престиж советского высшего образования, а также всю нерушимую дружбу навек между нашими народами. И он не уехал. И не подорвал. А жалко.