О Евтушенко и не только.
Оригинал взят у tareeva в О Евтушенко и не только.
Уважаемый suphix, завидую Вам с вашим Малербом. Читать французского поэта ХVII века и получать наслаждение от его поэзии - это круто. Для этого надо знать французский, как родной. Я, конечно, слышала о Малербо в куорсе истории зарубежной литературы, который прослушала и по которому сдала экзамен, но знаю только, что Малерб - это подготовка классицизма. Я не люблю классицизм ни в литературе, ни в живописи, ни в архитектуре, здесь для меня нет ни одного милого имени, и мне очень интересно, чем Вам близок Малерб, чем он Вас зацепил, или это просто любование совсем чужим, но красивым? Но чтобы найти поэта получше Евтушенко, не обязательно сравнивать его с Малербом, не нужно так далеко ходить. Я вообще Евтушенко за поэта не считаю. Когда мне приходилось с ним общаться, а мы часто пересекались в разных компаниях, я всякий раз принималась доказывать ему, что он пишет плохие стихи, а он доказывал мне, что пишет хорошие. Он говорил: «Как ты можешь говорить, что пустота, что нет чувств, даже настроения? А “Вагон”!» Но мне «Вагон» тоже не нравился. А сейчас у меня есть друг Саша, из поколения 30-40 летних, ему «Вагон» нравится.
Мой муж питал слабость к Евтушенко. Наверное, из-за немужественной внешности Женя казался Игорю Тарееву беззащитным ребенком, которого нужно опекать. Я все это вспомнила сейчас в связи с диалогами Евгения Евтушенко и Соломона Волкова, которые вот уже несколько дней показывают по 1 каналу ТВ. Смотреть мне это почему-то трудно, слово Евтушенко тащит за собой очередь всяческих воспоминаний. В этих «Диалогах…» воскресает моя молодость, ушедшие друзья. Трудно удержаться, не поделиться воспоминаниями, за что прошу прощения. Вспоминаются какие-то случаи. Как-то мы вышли втроем из ресторана «Гранд Отеля». Он помещался, если кто не знает или не помнит, на задах гостиницы и ресторана «Москва». Вход в ресторан был прямо напротив входа в музей Ленина. Было 3 часа утра, уже рассвело, но солнца еще не было, дело было в июне. Рассветный город, светлый, но без теней. Я очень люблю Москву в этот час. Женя был пьян, и Игорь сказал мне: «Лина, ты ведь сама дойдешь до дома, тут несколько шагов, а Женю нельзя оставлять в таком состоянии. Я, пожалуй, его отвезу». Я не обиделась. Мне действительно была минута ходьбы, мы тогда жили на улице Разина, теперь она опять Варварка, Зарядье еще не снесли. Я не обиделась, но почему-то запомнила на всю жизнь, как Игорь оставил меня одну на улице и уехал с Женей. В то время, когда я знавала Евтушенко, в пятидесятые - начало шестидесятых годов, его друзья относились к нему снисходительно. Герман Плисецкий писал: « Любовь, она, как Женя Евтушенко, ни в чем не разобравшись хорошенько…». Это, свойственное Жене «ни в чем не разобравшись», почему-то умиляло. В ту пору Евтушенко читал свои стихи очень забавно, и как-то трогательно. Наша дочь, тогда - школьница, очень похоже изображала Женю, его манеру и голос, было смешно. А потом Женя стал брать уроки у известного чтеца Смоленского, и стал читать стихи не как читают поэты, а как читают артисты. В те годы Женя был очень щедрым, поил в ресторанах большие компании, потом это всё изменилось.
Если я скажу, что не знаю стихов Евтушенко, не помню наизусть, то солгу. Я знаю несколько его стихотворений полностью, и множество отдельных строф. Чем объяснить популярность его слабых стихов? Это сложный вопрос, но я думаю, что невысокий уровень его поэзии как раз способствовал ее популярности. Истинная поэзия вряд ли могла собрать ревущие стадионы, это не футбол. Но мы здесь не занимаемся стиховедческим анализом.
В разговоре с Волковым Евтушенко вспоминает события, которые и я помню, но помним мы их не одинаково. Даже историю отношений его родителей мы представляем себе по-разному. Он знает версию матери, а я знаю версию отца. Мой близкий друг работал с Александром Рудольфовичем Гангнусом, на работе его звали «Рудольфыч». Мать, рассказывая сыну историю разрыва с его отцом, конечно, хотела выглядеть как можно лучше. У Рудольфыча не было причин искажать действительность. Он мог вообще ничего не рассказывать, и если рассказал, то потому, что была потребность поделиться, так что в искренности его сомневаться не приходится. Может быть, кто-нибудь помнит, что был задачник по геометрии Гурвица и Гангнуса, я по этому задачнику училась. Так вот, Рудольф Гангнус - это дедушка Евтушенко по отцовской линии.
На меня произвел большое впечатление разговор Евтушенко с Соломоном Волковым, и еще большее впечатление - разговор Познера и Волкова о «Диалогах…» в понедельник вечером (28 октября), на 1 канале ТВ. Евтушенко показался мне ужасным и отвратительным. Мы всегда знали, что психологическая доминанта Евтушенко - тщеславие, и оно определяет его поведение. Но я не представляла себе, что тщеславие может полностью выесть душу человека. На пороге конца он испытывает муки тщеславия. Этого я тоже не знала, не знала, что муки тщеславия существуют, и что они так страшны. Именно тщеславие заставило его обратиться к Соломону Волкову с предложением об интервью-исповеди. Он не мог допустить, чтобы Соломон Волков, который говорил с Бродским и Шостаковичем, не поговорил бы с ним.
На счет того, был ли Евтушенко стукачом. Соломон Волков считает, что не был, потому что, по его мнению, нет доказательств. Но таких доказательств и быть не может. Мы обычно определяли стукачей в своей среде по косвенным доказательствам, и редко ошибались. А косвенных доказательств в данном случае было навалом. Евтушенко приняли в Союз писателей очень рано, и без литературных заслуг. Вступить в Союз писателей был трудно, в Союз журналистов легко, а в Союз писателей нет. Членство в Союзе писателей давало множество льгот и привилегий. У Евтушенко вышел сборник стихов тогда, когда его ровесники-поэты не могли и двух строчек опубликовать в журналах. Евтушенко жил на литературные заработки, а Бродского, который тоже писал стихи, не уступающие стихам Евтушенко, судили и выслали за тунеядство.
Евтушенко был всюду вхож, ему всюду была зеленая улица, он ездил за рубеж и возвращался, ездил через границу взад - вперед, как будто и границ-то не было, когда все вокруг были невыездные. Во время чешских событий Евтушенко написал: «Танки идут по Праге, танки идут по правде …», стихотворение, конечно, не было опубликовано, но оно было всем известно, и Евтушенко за это ничего не было, когда других и за меньшее сажали. Евтушенко сам рассказал в «Диалогах…», как он объяснял кому-то из спецухи, что они не должна унижать Бродского, пусть они его высылают, но зачем же унижать. С чего бы это Евтушенко учить гебьё, как им себя вести, и с чего бы это они стали его слушать?
Соломон Волков в разговорах с Евтушенко много внимания уделил его личной жизни, его отношениям с женщинами. Здесь для меня всегда было много удивительного. Я всегда думала, что в любви женщин к Евтушенко большой составляющей была его слава, хотя сами они этого не осознавали (я, конечно, не имею в виду Белочку, здесь все чисто). Мне казалось, что влюбиться в него невозможно, в нем начисто отсутствовало то, что называется мужское начало. Не то, чтобы мне нравились мачо, я их терпеть не могу, мне даже в одной комнате с мачо находиться неприятно, но что-то мужское в человеке должно же быть. С Евтушенко женщина не могла чувствовать себя ни любимой, ни защищенной. Галя ушла к нему от Михаила Луконина. Луконин был роскошный мужик, роскошный. Твардовский, когда речь заходила о поэтах этой плеяды, всегда говорил что-нибудь, вроде: «Но какой мужик Луконин, такого поискать, вот это мужчина». Луконин обижался почти до слез на то, что Твардовский ни разу ни слова не сказал о его стихах, а всегда восхищался его мужскими достоинствами. И вот от такого Галя ушла к Евтушенко, правда, он был почти на 10 лет ее моложе. Не знаю, была ли Галя или Джан, или какая-нибудь из женщин с ним полностью счастлива. В его отношениях к женщине не было мужского благородства, и это видно из « Диалогов…»
Продолжение следует.
Уважаемый suphix, завидую Вам с вашим Малербом. Читать французского поэта ХVII века и получать наслаждение от его поэзии - это круто. Для этого надо знать французский, как родной. Я, конечно, слышала о Малербо в куорсе истории зарубежной литературы, который прослушала и по которому сдала экзамен, но знаю только, что Малерб - это подготовка классицизма. Я не люблю классицизм ни в литературе, ни в живописи, ни в архитектуре, здесь для меня нет ни одного милого имени, и мне очень интересно, чем Вам близок Малерб, чем он Вас зацепил, или это просто любование совсем чужим, но красивым? Но чтобы найти поэта получше Евтушенко, не обязательно сравнивать его с Малербом, не нужно так далеко ходить. Я вообще Евтушенко за поэта не считаю. Когда мне приходилось с ним общаться, а мы часто пересекались в разных компаниях, я всякий раз принималась доказывать ему, что он пишет плохие стихи, а он доказывал мне, что пишет хорошие. Он говорил: «Как ты можешь говорить, что пустота, что нет чувств, даже настроения? А “Вагон”!» Но мне «Вагон» тоже не нравился. А сейчас у меня есть друг Саша, из поколения 30-40 летних, ему «Вагон» нравится.
Мой муж питал слабость к Евтушенко. Наверное, из-за немужественной внешности Женя казался Игорю Тарееву беззащитным ребенком, которого нужно опекать. Я все это вспомнила сейчас в связи с диалогами Евгения Евтушенко и Соломона Волкова, которые вот уже несколько дней показывают по 1 каналу ТВ. Смотреть мне это почему-то трудно, слово Евтушенко тащит за собой очередь всяческих воспоминаний. В этих «Диалогах…» воскресает моя молодость, ушедшие друзья. Трудно удержаться, не поделиться воспоминаниями, за что прошу прощения. Вспоминаются какие-то случаи. Как-то мы вышли втроем из ресторана «Гранд Отеля». Он помещался, если кто не знает или не помнит, на задах гостиницы и ресторана «Москва». Вход в ресторан был прямо напротив входа в музей Ленина. Было 3 часа утра, уже рассвело, но солнца еще не было, дело было в июне. Рассветный город, светлый, но без теней. Я очень люблю Москву в этот час. Женя был пьян, и Игорь сказал мне: «Лина, ты ведь сама дойдешь до дома, тут несколько шагов, а Женю нельзя оставлять в таком состоянии. Я, пожалуй, его отвезу». Я не обиделась. Мне действительно была минута ходьбы, мы тогда жили на улице Разина, теперь она опять Варварка, Зарядье еще не снесли. Я не обиделась, но почему-то запомнила на всю жизнь, как Игорь оставил меня одну на улице и уехал с Женей. В то время, когда я знавала Евтушенко, в пятидесятые - начало шестидесятых годов, его друзья относились к нему снисходительно. Герман Плисецкий писал: « Любовь, она, как Женя Евтушенко, ни в чем не разобравшись хорошенько…». Это, свойственное Жене «ни в чем не разобравшись», почему-то умиляло. В ту пору Евтушенко читал свои стихи очень забавно, и как-то трогательно. Наша дочь, тогда - школьница, очень похоже изображала Женю, его манеру и голос, было смешно. А потом Женя стал брать уроки у известного чтеца Смоленского, и стал читать стихи не как читают поэты, а как читают артисты. В те годы Женя был очень щедрым, поил в ресторанах большие компании, потом это всё изменилось.
Если я скажу, что не знаю стихов Евтушенко, не помню наизусть, то солгу. Я знаю несколько его стихотворений полностью, и множество отдельных строф. Чем объяснить популярность его слабых стихов? Это сложный вопрос, но я думаю, что невысокий уровень его поэзии как раз способствовал ее популярности. Истинная поэзия вряд ли могла собрать ревущие стадионы, это не футбол. Но мы здесь не занимаемся стиховедческим анализом.
В разговоре с Волковым Евтушенко вспоминает события, которые и я помню, но помним мы их не одинаково. Даже историю отношений его родителей мы представляем себе по-разному. Он знает версию матери, а я знаю версию отца. Мой близкий друг работал с Александром Рудольфовичем Гангнусом, на работе его звали «Рудольфыч». Мать, рассказывая сыну историю разрыва с его отцом, конечно, хотела выглядеть как можно лучше. У Рудольфыча не было причин искажать действительность. Он мог вообще ничего не рассказывать, и если рассказал, то потому, что была потребность поделиться, так что в искренности его сомневаться не приходится. Может быть, кто-нибудь помнит, что был задачник по геометрии Гурвица и Гангнуса, я по этому задачнику училась. Так вот, Рудольф Гангнус - это дедушка Евтушенко по отцовской линии.
На меня произвел большое впечатление разговор Евтушенко с Соломоном Волковым, и еще большее впечатление - разговор Познера и Волкова о «Диалогах…» в понедельник вечером (28 октября), на 1 канале ТВ. Евтушенко показался мне ужасным и отвратительным. Мы всегда знали, что психологическая доминанта Евтушенко - тщеславие, и оно определяет его поведение. Но я не представляла себе, что тщеславие может полностью выесть душу человека. На пороге конца он испытывает муки тщеславия. Этого я тоже не знала, не знала, что муки тщеславия существуют, и что они так страшны. Именно тщеславие заставило его обратиться к Соломону Волкову с предложением об интервью-исповеди. Он не мог допустить, чтобы Соломон Волков, который говорил с Бродским и Шостаковичем, не поговорил бы с ним.
На счет того, был ли Евтушенко стукачом. Соломон Волков считает, что не был, потому что, по его мнению, нет доказательств. Но таких доказательств и быть не может. Мы обычно определяли стукачей в своей среде по косвенным доказательствам, и редко ошибались. А косвенных доказательств в данном случае было навалом. Евтушенко приняли в Союз писателей очень рано, и без литературных заслуг. Вступить в Союз писателей был трудно, в Союз журналистов легко, а в Союз писателей нет. Членство в Союзе писателей давало множество льгот и привилегий. У Евтушенко вышел сборник стихов тогда, когда его ровесники-поэты не могли и двух строчек опубликовать в журналах. Евтушенко жил на литературные заработки, а Бродского, который тоже писал стихи, не уступающие стихам Евтушенко, судили и выслали за тунеядство.
Евтушенко был всюду вхож, ему всюду была зеленая улица, он ездил за рубеж и возвращался, ездил через границу взад - вперед, как будто и границ-то не было, когда все вокруг были невыездные. Во время чешских событий Евтушенко написал: «Танки идут по Праге, танки идут по правде …», стихотворение, конечно, не было опубликовано, но оно было всем известно, и Евтушенко за это ничего не было, когда других и за меньшее сажали. Евтушенко сам рассказал в «Диалогах…», как он объяснял кому-то из спецухи, что они не должна унижать Бродского, пусть они его высылают, но зачем же унижать. С чего бы это Евтушенко учить гебьё, как им себя вести, и с чего бы это они стали его слушать?
Соломон Волков в разговорах с Евтушенко много внимания уделил его личной жизни, его отношениям с женщинами. Здесь для меня всегда было много удивительного. Я всегда думала, что в любви женщин к Евтушенко большой составляющей была его слава, хотя сами они этого не осознавали (я, конечно, не имею в виду Белочку, здесь все чисто). Мне казалось, что влюбиться в него невозможно, в нем начисто отсутствовало то, что называется мужское начало. Не то, чтобы мне нравились мачо, я их терпеть не могу, мне даже в одной комнате с мачо находиться неприятно, но что-то мужское в человеке должно же быть. С Евтушенко женщина не могла чувствовать себя ни любимой, ни защищенной. Галя ушла к нему от Михаила Луконина. Луконин был роскошный мужик, роскошный. Твардовский, когда речь заходила о поэтах этой плеяды, всегда говорил что-нибудь, вроде: «Но какой мужик Луконин, такого поискать, вот это мужчина». Луконин обижался почти до слез на то, что Твардовский ни разу ни слова не сказал о его стихах, а всегда восхищался его мужскими достоинствами. И вот от такого Галя ушла к Евтушенко, правда, он был почти на 10 лет ее моложе. Не знаю, была ли Галя или Джан, или какая-нибудь из женщин с ним полностью счастлива. В его отношениях к женщине не было мужского благородства, и это видно из « Диалогов…»
Продолжение следует.