Михаил Кульчицкий (1919 - 1943)
Еще недавно его называли украинским советским поэтом. Но, наверное, он все-таки русский поэт.
В день рождения поэта
Михаил Валентинович Кульчицкий (22 августа 1919, Харьков - 19 января 1943)
О детях
Всё резче графика у глаз,
Всё гуще проседи мазня -
А дочь моя не родилась,
И нету сына у меня.
И голос нежности моей
Звучит томительно и зло.
Как шмель в оконное стекло
В июльской духоте ночей.
И в темноте, проснувшись вдруг,
Всей грудью чувствовать вот тут
Затылка невесомый пух
И детских пальцев теплоту.
А утром - настежь окна в сад.
И слушать в гомоне ветвей
Не выдуманных мной детей -
Всамделишные голоса.
1940
Родился в Харькове в 1919 году в семье адвоката, бывшего жандармского (по другим данным, кавалерийского) ротмистра Валентина Михайловича Кульчицкого. Первое стихотворение было опубликовано в 1935 году в журнале «Пионер». Учился в школе № 1 восемь классов. Окончив десятилетнюю школу № 30, работал плотником, чертёжником на Харьковском тракторном заводе. Поступив в Харьковский университет, через год перевёлся на второй курс Литературного института им. Горького (семинар Ильи Сельвинского). Учась, давал уроки в одной из московских школ. В 1941 г. Кульчицкий уходит в истребительный батальон. В середине декабря 1942 года окончил пулемётно?миномётное училище, получил звание младшего лейтенанта. 19 января 1943 года командир миномётного взвода младший лейтенант Михаил Кульчицкий погиб под селом Трембачёво Луганской области при наступлении от Сталинграда в район Харькова (Юго-Западный фронт, 6 армия, 350 СД 1178 СП). Перезахоронен в братской могиле села Павленково. Имя поэта выбито золотом на 10-м знамени в Пантеоне Славы Волгограда.
***
Мечтатель, фантазёр, лентяй-завистник!
Что? Пули в каску безопасней ка́пель?
И всадники проносятся со свистом
вертящихся пропеллерами сабель.
Я раньше думал: «лейтенант»
звучит вот так: «Налейте нам!»
И, зная топографию,
он топает по гравию.
Война - совсем не фейерверк,
а просто - трудная работа,
когда, черна от пота, вверх
скользит по пахоте пехота.
Марш!
И глина в чавкающем топоте
до мозга костей промерзших ног
наворачивается на чёботы
весом хлеба в месячный паёк.
На бойцах и пуговицы вроде
чешуи тяжёлых орденов.
Не до ордена.
Была бы Родина
с ежедневными Бородино.
26 декабря 1942, Хлебниково-Москва
Лев Аннинский: "Вообще Кульчицкий сделал бы, наверное, всё то, чем впоследствии прославились и Вознесенский, и его антиподы из лагеря деревенских «формотворцев», у него всё можно найти: и фантастическую ассоциативность, и глубокую звукопись, строчка «скользит по пахоте пехота» до сих пор вызывает зависть нынешних музыкантов языка… Уважаемые «музыканты языка»! Я предвижу, что ваша зависть возрастет ещё больше, потому что звукопись у Кульчицкого гораздо лучше, чем у его непрошеных редакторов: «спешит по пахоте пехота» "
Хлебников в 1921 году
(Из цикла «Учителя»)
В глубине Украины,
На заброшенной станции,
Потерявшей название от немецкого снаряда,
Возле умершей матери -
чёрной и длинной -
Окоченевала девочка у колючей ограды.
В привокзальном сквере лежали трупы;
Она ела веточки и цветы,
И в глазах её,
тоненьких и глупых,
Возник бродяга из темноты.
В золу от костра -
Розовую, даже голубую,
Где сдваивались красные червячки,
Из серой тюремной наволочки
Он вытряхнул бумаг охапку тугую.
А когда девочка прижалась
К овалу
Тёплого света
И начала спать,
Человек ушёл - привычно устало,
А огонь стихи начинал листать.
Но он, просвистанный, словно пулями роща,
Белыми посаженный в сумасшедший дом,
Сжигал
Свои
Марсианские
Очи,
Как сжёг для ребёнка свой лучший том.
Зрачки запавшие.
Так медведи
В берлогу вжимаются до поры,
Чтобы затравленными
Напоследок
Пойти на рогатины и топоры.
Как своего достоинства версию,
Смешок мещанский
Он взглядом ловил,
Одетый в мешок
С тремя отверстиями:
Для прозрачных рук и для головы.
Его лицо, как бы кубистом высеченное:
Углы косые скул,
Глаза насквозь,
Темь
Наполняла въямины,
Под крышею волос
Излучалась мысль
В года двухтысячные.
Бездомная, бесхлебная, бесплодная
Судьба
(Поскольку рецензентам верить) -
Вот
Эти строчки,
Что обменяны на голод,
Бессонницу рассветов -
И на смерть:
(Следует любое стихотворение Хлебникова)
22 апреля 1940
С истока
Русь! Ты вся - поцелуй на морозе.
Хлебников В.
Я очень сильно
люблю Россию,
но если любовь
разделить
на строчки,
получатся фразы,
получится
сразу:
про землю ржаную,
про небо про синее,
как платье.
И глубже,
чем вздох между точек…
Как платье.
Как будто бы девушка это:
с длинными глазами речек в осень,
под взбалмошной прической
колосистого цвета,
на таком ветру,
что слово…
назад…
приносит…
И снова
глаза
морозит без шапок.
И шапку
понёс сумасшедший простор
в свист, в згу.
Когда степь
под ногами
накре -
няется
набок
и вцепляешься в стебли,
а небо -
внизу
под ногами.
И боишься
упасть
в небо.
Вот Россия.
Тот нищ,
кто в России не был.
***
Я вижу красивых вихрастых парней,
Что чехвостят казенных писак.
Наверно, кормильцы окопных вшей
Интендантов честили так.
И стихи, что могли б прокламацией стать
И свистеть, как свинец из винта,
Превратятся в пропыленный инвентарь
Орденов, что сукну не под стать.
Золотая русская сторона!
Коль снарядов окончится лязг,
Мы вобьем в эти жерла свои ордена,
Если в штабах теперь не до нас.
ПРОЩАНИЕ
Пропали сливы,
перезрели звезды,
и врач прошамкал,
что в больницу поздно.
Умрут ее залетные глаза,
до осени умрут! - так он сказал.
Мои глаза, как под гипнозом, никли
в его очков давно протертый никель.
А листьев не было на косяках ветвей,
и отлетели стаи журавлей.
Решетка никеля: очки, кровать -
и я не мог ее поцеловать.
Она поймет обман
по дрожи скул.
Зачем же ей
еще мою тоску?
И я, стыдясь, - уже к другим влеком…
Тугим сукном обтянутые бедра,
на гнутом коромысле вровень ведра,
смех вперемешку с финским говорком.
ДОРОГА
Так начинают
Юноши без роду.
Стыдясь немного
Драных брюк и пиджака,
Еще не чувствуя под сапогом дорогу.
Развалкой входят
В века!
Но если непонятен зов стихами,
И пожелтеет в книгах
Их гроза,
Они уйдут,
Не сбросив с сердца камень,
А только чуть прищуривши глаза.
И вот тогда, в изнеможении
Когда от силы ты,
Когда держать ее в себе невмочь,
Крутясь ручьем,
Остановив мгновение.
Торжественно стихи приходят в ночь.
И разлететься сердцу,
Гул не выдержав,
И умершей звездой
Дрожать огнем,
И страшен мир - слепец.
Удары вытерший,
И страшен мир.
Как звездочеты днем.
Иди же, юноша.
Звени тревожной бронзой,
И не погибни кровью в подлеце.
Живи, как в первый день,
И знай, что будет солнце,
Но не растает
Иней на лице.
В день рождения поэта
Михаил Валентинович Кульчицкий (22 августа 1919, Харьков - 19 января 1943)
О детях
Всё резче графика у глаз,
Всё гуще проседи мазня -
А дочь моя не родилась,
И нету сына у меня.
И голос нежности моей
Звучит томительно и зло.
Как шмель в оконное стекло
В июльской духоте ночей.
И в темноте, проснувшись вдруг,
Всей грудью чувствовать вот тут
Затылка невесомый пух
И детских пальцев теплоту.
А утром - настежь окна в сад.
И слушать в гомоне ветвей
Не выдуманных мной детей -
Всамделишные голоса.
1940
Родился в Харькове в 1919 году в семье адвоката, бывшего жандармского (по другим данным, кавалерийского) ротмистра Валентина Михайловича Кульчицкого. Первое стихотворение было опубликовано в 1935 году в журнале «Пионер». Учился в школе № 1 восемь классов. Окончив десятилетнюю школу № 30, работал плотником, чертёжником на Харьковском тракторном заводе. Поступив в Харьковский университет, через год перевёлся на второй курс Литературного института им. Горького (семинар Ильи Сельвинского). Учась, давал уроки в одной из московских школ. В 1941 г. Кульчицкий уходит в истребительный батальон. В середине декабря 1942 года окончил пулемётно?миномётное училище, получил звание младшего лейтенанта. 19 января 1943 года командир миномётного взвода младший лейтенант Михаил Кульчицкий погиб под селом Трембачёво Луганской области при наступлении от Сталинграда в район Харькова (Юго-Западный фронт, 6 армия, 350 СД 1178 СП). Перезахоронен в братской могиле села Павленково. Имя поэта выбито золотом на 10-м знамени в Пантеоне Славы Волгограда.
***
Мечтатель, фантазёр, лентяй-завистник!
Что? Пули в каску безопасней ка́пель?
И всадники проносятся со свистом
вертящихся пропеллерами сабель.
Я раньше думал: «лейтенант»
звучит вот так: «Налейте нам!»
И, зная топографию,
он топает по гравию.
Война - совсем не фейерверк,
а просто - трудная работа,
когда, черна от пота, вверх
скользит по пахоте пехота.
Марш!
И глина в чавкающем топоте
до мозга костей промерзших ног
наворачивается на чёботы
весом хлеба в месячный паёк.
На бойцах и пуговицы вроде
чешуи тяжёлых орденов.
Не до ордена.
Была бы Родина
с ежедневными Бородино.
26 декабря 1942, Хлебниково-Москва
Лев Аннинский: "Вообще Кульчицкий сделал бы, наверное, всё то, чем впоследствии прославились и Вознесенский, и его антиподы из лагеря деревенских «формотворцев», у него всё можно найти: и фантастическую ассоциативность, и глубокую звукопись, строчка «скользит по пахоте пехота» до сих пор вызывает зависть нынешних музыкантов языка… Уважаемые «музыканты языка»! Я предвижу, что ваша зависть возрастет ещё больше, потому что звукопись у Кульчицкого гораздо лучше, чем у его непрошеных редакторов: «спешит по пахоте пехота» "
Хлебников в 1921 году
(Из цикла «Учителя»)
В глубине Украины,
На заброшенной станции,
Потерявшей название от немецкого снаряда,
Возле умершей матери -
чёрной и длинной -
Окоченевала девочка у колючей ограды.
В привокзальном сквере лежали трупы;
Она ела веточки и цветы,
И в глазах её,
тоненьких и глупых,
Возник бродяга из темноты.
В золу от костра -
Розовую, даже голубую,
Где сдваивались красные червячки,
Из серой тюремной наволочки
Он вытряхнул бумаг охапку тугую.
А когда девочка прижалась
К овалу
Тёплого света
И начала спать,
Человек ушёл - привычно устало,
А огонь стихи начинал листать.
Но он, просвистанный, словно пулями роща,
Белыми посаженный в сумасшедший дом,
Сжигал
Свои
Марсианские
Очи,
Как сжёг для ребёнка свой лучший том.
Зрачки запавшие.
Так медведи
В берлогу вжимаются до поры,
Чтобы затравленными
Напоследок
Пойти на рогатины и топоры.
Как своего достоинства версию,
Смешок мещанский
Он взглядом ловил,
Одетый в мешок
С тремя отверстиями:
Для прозрачных рук и для головы.
Его лицо, как бы кубистом высеченное:
Углы косые скул,
Глаза насквозь,
Темь
Наполняла въямины,
Под крышею волос
Излучалась мысль
В года двухтысячные.
Бездомная, бесхлебная, бесплодная
Судьба
(Поскольку рецензентам верить) -
Вот
Эти строчки,
Что обменяны на голод,
Бессонницу рассветов -
И на смерть:
(Следует любое стихотворение Хлебникова)
22 апреля 1940
С истока
Русь! Ты вся - поцелуй на морозе.
Хлебников В.
Я очень сильно
люблю Россию,
но если любовь
разделить
на строчки,
получатся фразы,
получится
сразу:
про землю ржаную,
про небо про синее,
как платье.
И глубже,
чем вздох между точек…
Как платье.
Как будто бы девушка это:
с длинными глазами речек в осень,
под взбалмошной прической
колосистого цвета,
на таком ветру,
что слово…
назад…
приносит…
И снова
глаза
морозит без шапок.
И шапку
понёс сумасшедший простор
в свист, в згу.
Когда степь
под ногами
накре -
няется
набок
и вцепляешься в стебли,
а небо -
внизу
под ногами.
И боишься
упасть
в небо.
Вот Россия.
Тот нищ,
кто в России не был.
***
Я вижу красивых вихрастых парней,
Что чехвостят казенных писак.
Наверно, кормильцы окопных вшей
Интендантов честили так.
И стихи, что могли б прокламацией стать
И свистеть, как свинец из винта,
Превратятся в пропыленный инвентарь
Орденов, что сукну не под стать.
Золотая русская сторона!
Коль снарядов окончится лязг,
Мы вобьем в эти жерла свои ордена,
Если в штабах теперь не до нас.
ПРОЩАНИЕ
Пропали сливы,
перезрели звезды,
и врач прошамкал,
что в больницу поздно.
Умрут ее залетные глаза,
до осени умрут! - так он сказал.
Мои глаза, как под гипнозом, никли
в его очков давно протертый никель.
А листьев не было на косяках ветвей,
и отлетели стаи журавлей.
Решетка никеля: очки, кровать -
и я не мог ее поцеловать.
Она поймет обман
по дрожи скул.
Зачем же ей
еще мою тоску?
И я, стыдясь, - уже к другим влеком…
Тугим сукном обтянутые бедра,
на гнутом коромысле вровень ведра,
смех вперемешку с финским говорком.
ДОРОГА
Так начинают
Юноши без роду.
Стыдясь немного
Драных брюк и пиджака,
Еще не чувствуя под сапогом дорогу.
Развалкой входят
В века!
Но если непонятен зов стихами,
И пожелтеет в книгах
Их гроза,
Они уйдут,
Не сбросив с сердца камень,
А только чуть прищуривши глаза.
И вот тогда, в изнеможении
Когда от силы ты,
Когда держать ее в себе невмочь,
Крутясь ручьем,
Остановив мгновение.
Торжественно стихи приходят в ночь.
И разлететься сердцу,
Гул не выдержав,
И умершей звездой
Дрожать огнем,
И страшен мир - слепец.
Удары вытерший,
И страшен мир.
Как звездочеты днем.
Иди же, юноша.
Звени тревожной бронзой,
И не погибни кровью в подлеце.
Живи, как в первый день,
И знай, что будет солнце,
Но не растает
Иней на лице.
Click to view