О фильме «Последний клиент» (реж. А. Р. Кларлунд, 2022)
Этот датский фильм, номинально - психологический триллер, не совсем типичен даже по меркам современных триллеров, вообще современного жанрового кино, для которого характерно именно что смешение жанров, стилей, игра с ними, нарушение правил, обман жанровых ожиданий. Яркий пример этой тенденции - сериал, взорвавший мир в 2021 году, - «Игра в кальмара», в котором предполагаемый экшн по типу «Королевской битвы» оборачивается и социальной драмой, и детективным триллером, и нарушает канон фильмов про «жестокие игрища», и внутри себя по-постмодернистски обыгрывает это нарушение, и вместе с тем ставит важные этические вопросы.
Социальная тема давно вошла и в европейские детективы и триллеры. Но «Последний клиент», притворяясь сначала психологическим триллером, затем социальной драмой, выходит куда-то ещё дальше, в сторону притчи, пожалуй, чем неожиданно напоминает такие фильмы, как испанская «Платформа» Гастелу-Уррутия (2019) или - классика - «Мертвец» Джармуша (1995). Ничего общего с этими фильмами в сюжете, общее - в выходе за границы сюжета, когда история, развивающаяся вроде бы по жанровым (или межжанровым) правилам, не приходит, как дорога, к пусть неожиданному, но логическому финалу, а разливается, как река, впадая в море обобщений, экзистенциальных смыслов, для которых сам сюжет был лишь подпоркой.
Если же вернуться к «Последнему клиенту», то чтобы говорить о смыслах, понадобится дальше скрывать спойлеры.
Конечно, в фильме звучит мысль об ответственности, но ограничивается ли всё узким вопросом об ответственности [спойлер]матери, отказавшейся от ребёнка? Наверное, неправильно будет уходить в психологизм и социальность, в оценку качеств и поступков главных героев, выдающейся психологини и её клиента-маньяка, [спойлер]оказавшегося её сыном, от которого она, сама будучи ещё девочкой, после родов была вынуждена отказаться. Потому что если мы уйдём сюда, то можем воспринять фильм как абсурдное обвинение женщины, которая, пусть не была ангелом, но сама стала жертвой обстоятельств, [спойлер]не получила должной поддержки со стороны близких и, возможно, социальных служб.
Можно сказать, что, с одной стороны, мы имеем дело с позитивистским взглядом, который рассматривает человека в сети причинно-следственных связей и видит его как объект приложения каких-то сил, влияния факторов, обстоятельств. Тот же маньяк оказывается полностью выведенным за рамки вопроса о вине, как будто от него самого ничего не зависело, и всё было предопределено тем, что [спойлер]от него отказалась мать и он попал в неблагополучную семью. С другой стороны, те вопросы, от которых он освобождён, задаются героине. И для неё уже отговорки о беспомощности перед обстоятельствами не работают, потому что нам показывают очень экспрессивно и преувеличенно, очень сильными жанровыми средствами триллера, [спойлер]как та же слабая женщина в экстремальной ситуации способна достать руками раскалённый нож из печки, бежать голой по снегу, чтобы заколоть этим ножом того, кто угрожает её ребёнку. Это мысль о том, что мы многое можем, если нам что-то действительно нужно.
Поэтому, если рассматривать фильм исключительно в позитивистском и социальном ключе, то он будет выглядеть неубедительно, и, вероятно, стоит поискать другой угол зрения.
Между прочим, в фильме не выносится приговор героине. [спойлер]Звучит только вопрос, адресованный ей судьёй: «Признаёте ли вы себя виновной?», но ответ мы не успеваем услышать, фильм на этом заканчивается. И кажется важным, что дело не в осуждении со стороны общества и даже не в вопросах к этому обществу. Может быть, так показан суд над собой, и авторы фильма ставят и себя, и зрителя на место героини, задавая вопрос о нашей вине и ответственности за свои поступки, за то, что мы несём в мир, за то, что мы не сделали? По крайней мере, это было бы интереснее плаката [спойлер]о важности абортов или надзора за детьми, отданными в приёмные семьи.