О мёртвых и живых (по поводу лекции К. Богомолова)
Послушал лекцию театрального режиссёра К. Богомолова, имеющего репутацию провокатора и ниспровергателя авторитетов (телеканал "Дождь", сентябрь 2012 г.). Лекция была на тему "Современный театр и его интонации", а в интерпретации самого лектора тема звучит так: "Что делать, когда театр мёртв, а люди театра живы?"
[Видеозапись лекции]
Click to viewБогомолов остроумно высмеивает представление о театре как о театре-Храме (или о театре-Доме, что есть только псевдоним театра-Храма), о театральном искусстве как о жизни духа, о зрительской потребности в театре ("над вымыслом слезами обольюсь") и противопоставляет всему этому идею театра-Карнавала (пыл лектора и честные приёмы полемики требуют взаимного написания с прописной).
lev-semerkin точно подметил, что Богомолов, по существу, перепевает Треплева из "Чайки": "...я не признаю театра. Она любит театр, ей кажется, что она служит человечеству, святому искусству, а по-моему, современный театр - это рутина, предрассудок. Когда поднимается занавес и при вечернем освещении, в комнате с тремя стенами, эти великие таланты, жрецы святого искусства изображают, как люди едят, пьют, любят, ходят, носят свои пиджаки; когда из пошлых картин и фраз стараются выудить мораль - маленькую, удобопонятную, полезную в домашнем обиходе; когда в тысяче вариаций мне подносят всё одно и то же, одно и то же, одно и то же, - то я бегу и бегу..."
Многие упрёки Богомолова русскому репертуарному театру - в проповедничестве, в чрезмерной благостности, в фальши - справедливы, как и нелестное сравнение с религиозными институтами. Воочию мы всё это можем наблюдать и в нашем республиканском драмтеатре (труба пониже, дым пожиже, но тенденции те же).
И всё же, как инквизиция и разврат римских пап, как лицемерие, стяжательство, откровенная агрессия и всё тот же разврат многих нынешних православных священников не пятнают христианскую религию, так и пошлость и ханжество многих театров не могут бросить тень на идею театра-храма. Со времени рождения театра в нём сосуществовали две стихии. Есть Эсхил и есть Аристофан, у Шекспира есть "Король Лир" и есть "Сон в летнюю ночь". Кстати, в "программу" театрального дня в Греции входили три трагедии, сатировская драма и комедия. Эта способность греков совмещать в себе разное (здесь можно говорить и об одновременном поклонении столь разным богам, как Аполлон и Дионис, и о калокагатии, и о занятиях философией в перерывах между физическими упражнениями в гимнасиях) - формировала удивительную целостность мировосприятия, которой не грех поучиться.
Богомолов же возносит на пьедестал карнавал и провокацию, как будто сами по себе они уже представляют несомненную ценность, как будто карнавал не может быть глупым и дрянным. Вот только недавно встретилась фраза филолога Б. Эйхенбаума по поводу столкновения социологического и формалистического направлений в литературоведении 1920-х: «Да разве ж я против социологии в литературоведении? Пусть только это будет хорошо». Пусть будут хорошие провокативные спектакли и пусть будут хорошие "классические", кто же против? Но нет, в очередной раз в истории скидывают кого-то с корабля современности. Между прочим, обличение проповедничества оборачивается своего рода антипроповедничеством, тем же проповедничеством, только со знаком "минус"...
Отдавая должное смелости и точной иронии Богомолова, трудно не заметить и забавное проявление самолюбия. Прервав задающего вопрос слушателя ("Ну не всё так плохо, есть и другие режиссёры, вот вы, например..."), режиссёр, начав словами: "Меня можно не считать", - практически всю вторую часть лекции рассказывал о себе.
Наверное, в свете взглядов Богомолова эту лекцию можно тоже рассматривать как своего рода провокацию. В этом, кажется, и ахиллесова пята нашего героя: когда всё превращается в стёб и провокацию, подлинного разговора о важном может не случиться.