Время читать Баратынского
По случаю 215-летия со дня рождения на "Культуре" почтили вниманием Евгения Абрамовича Баратынского (1800-1844), поэта "сумеречного", "тёмного", трудного для понимания и потому малоизвестного и малочитаемого, в отличие от своего великого современника, "мужественно-радостного", светлого и гармоничного (по крайней мере, в расхожем представлении) Пушкина.
Click to viewДмитрий Бак встраивает Баратынского в такой ряд: Державин - Баратынский - Тютчев - Мандельштам. Вероятно, можно продолжить Бродским, который ценил Баратынского в некотором отношении даже выше Пушкина (Дмитрий Быков по этому поводу иронизирует: "Это потому, что как Баратынский, он умел, а как Пушкин - нет").
"Сейчас время читать Баратынского" - так был сформулирован итог беседы - читать его намеренно затруднённый стих в эпоху лёгкого восприятия и беглого скроллинга. Полностью поддерживаю, с той только поправкой, что не стоит читать так, как это делала в программе студентка ГИТИСа Софья Максимча (с убийственным пафосом и напрочь сломанным ритмом стиха) и даже - при самом глубоком к нему уважении - как Дмитрий Бак, который выделяет целостные в смысловом отношении фрагменты, важные для понимания мысли поэта, но выпускает при этом саму мысль как живую поэтическую ткань.
Это важный момент. Если им пренебречь, то очень легко свести поэзию Баратынского к напыщенным глубокомысленным сентенциям, а его самого, замечательного, подлинно трагического поэта, превратить в унылого доморощенного философа. В программе много говорилось о мыслях, идеях Баратынского, но его поэзия - это не мысль, взятая сама по себе, не предзаданное умозаключение. Это мысль в развитии, создаваемая здесь и сейчас в стихотворной плоти, что очень хорошо показано, например, Вадимом Кожиновым в книге "Стихи и поэзия" (1980), и в этом, может быть, ключ к пониманию поэзии вообще.
Возьмём для примера стихотворение "К чему невольнику мечтания свободы?..", которое обсуждалось участниками эфира.
К чему невольнику мечтания свободы?
Взгляни: безропотно текут речные воды
В указанных брегах, по склону их русла;
Ель величавая стоит, где возросла,
Невластная сойти. Небесные светила
Назначенным путем неведомая сила
Влечет. Бродячий ветр не волен, и закон
Его летучему дыханью положен.
Уделу своему и мы покорны будем,
Мятежные мечты смирим иль позабудем,
Рабы разумные, послушно согласим
Свои желания со жребием своим -
И будет счастлива, спокойна наша доля.
Безумец! не она ль, не вышняя ли воля
Дарует страсти нам? и не ее ли глас
В их гласе слышим мы? О, тягостна для нас
Жизнь, в сердце бьющая могучею волною
И в грани узкие втесненная судьбою.
<1833>
Это последовательно разворачивающаяся мысль, спорящая с самой собой, убеждающая саму себя, приходящая вроде бы к смиренному выводу: "уделу своему и мы покорны будем", как вдруг: "Безумец!" - и все доказательства, что выстраиваились до того, катятся под откос. Ведь вполне возможно, что всё по "вышней воле" - и удел, жребий, судьба, и совершенно человеческое стремление изменить предопределение - даже оно тоже предопределено. Об этом Д. Бак говорил, всё верно, но суть-то в том, что это не преподносится, как готовый вывод мыслителя. Да и какой тут вывод? Это горестный вопль: "О, тягостна для нас / Жизнь..." Человек расплющен между ладонями рока. И мы, читая, оказываемся вслед за поэтом в этой же точке отчаяния. Это мысль как чувство, если угодно, как переживание мысли. Вот в чём поэзия, а не просто в том, что какую-то особенно глубокую мысль поэт помыслил и зарифмовал её.
После этого можно копать, углубляться в почву стиха, отыскивая гармонию в казалось бы совсем негармоничном произведении (к примеру, очевидна зеркальная симметрия в строке: "Свои желания со жребием своим" и т. д.). Но если проскочить предыдущий поворот и уйти в направлении рассмотрения "голых" идей, то главного клада не сыскать - так, оброненные пиратами побрякушки.
Нельзя допустить мысли, что приглашённые на телевидение специалисты не владеют указанным ключом (о, поверьте, они-то уже набили свои сундуки!). Однако, то ли они считают его очевидным (что маловероятно), то ли, скованные форматом эфира, говорят о том, что может быть легче и скорее понято, но тогда напутственное пожелание аудитории читать Баратынского, простите, выглядит насмешкой.