Политическая борьба в 1940-1941 годах. «Фактор Молотова» (3)
12. Управленец с характером
Летом 1941 года В. Молотов чуть было не стал первым лицом в СССР. Это заставляет пристально вглядеться в политическое лицо указанного деятеля. Со времён перестройки его принято считать за «хорошего управленца», бывшего «тенью Сталина». Между тем, реальный Молотов серьёзно выдаётся за эти рамки. Перед нами предстаёт вполне себе независимый и самобытный деятель.
«Документы свидетельствуют о том, что в конце 30-х годов Сталин оказывал на Молотова более заметное давление и по служебной линии, неоднократно делая ему выговоры по поводу тех или иных решений Совнаркома, - отмечает Олег Хлевнюк. - Например, 28 января 1937 г. Молотов обратился в Политбюро с просьбой об утверждении дополнительных капитальных вложений для НКВД. - Сталин откликнулся на это резкой резолюцией: «т. Молотову. Почему нельзя было предусмотреть это дело при рассмотрении титульных списков? Прозевали? Надо обсудить в ПБ». («Политбюро. Механизмы политической власти в 30-е годы» - М., РОССПЭН 1996).
В октябре 1937 года Молотов предлагает членам Политбюро утвердить дополнительные капиталовложения для некоторых предприятий химической промышленности. И на это предложение вновь следует весьма жёсткая реакция Сталина, который наложил на письме Молотова такую резолюцию: «Т. Чубарю. Кем составлена эта записка? Кто проверял цифры? Трудно голосовать за предложение т. Молотова». Хлевнюк обращает внимание на то, что вождь обращается к Власу Чубарю - заместителю председателя Совнаркома - через голову самого председателя (Молотова). И это уже может быть расценено как показатель некоторого политического недоверия.
Ну и уж совсем показательна история, произошла во время работы XVIII съезда ВКП(б) (март 1939 года). Молотов выступил на нём с докладом об очередном пятилетнем плане развития народного хозяйства. На следующий же день после доклада Политбюро принимает резкое постановление: «1) Признать неправильным, что т. Молотов в своём докладе... не остановился на итогах дискуссии и на анализе основных поправок и дополнений к тезисам. 2) Предложить т. Молотову исправить это положение».
О чём это может свидетельствовать? Только о том, что Молотов не согласовал какую-то часть своего доклада со Сталиным и другими членами Политбюро. Если бы всё было согласовано, то зачем нужно было принимать столь жёсткую резолюцию?
Судя по всему, Сталин опасался чрезмерного усиления Молотова, который возглавлял правительство аж с 1930 года. Он понимал, что руководитель, занимающий высокий пост в течение очень долгого времени, неизбежно «бронзовеет» и начинает рассматривать возглавляемое им ведомство как некую вотчину. А правительство было «ведомством» первостатейным.
Причём, что характерно, Молотов умел проявлять независимость, не боялся спорить со Сталиным и отстаивать свою точку зрения. Вот что вспоминает Жуков: «Участвуя много раз при обсуждении ряда вопросов у Сталина в присутствии его ближайшего окружения, я имел возможность видеть споры и препирательства, видеть упорство, проявляемое в некоторых вопросах, в особенности Молотовым; порой дело доходило до того, что Сталин повышал голос и даже выходил из себя, а Молотов, улыбаясь, вставал из-за стола и оставался при своей точке зрения». (Константин Симонов. «Глазами человека моего поколения: размышления о Сталине». М., Издательство Агентства печати «Новости», 1988)
Хрущев великолепно дополняет Жукова, говоря о Молотове так: «Он производил на меня в те времена впечатление человека независимого, самостоятельно рассуждающего, имел свои суждения по тому или иному вопросу, высказывался и говорил Сталину все, что думает». (Воспоминания. М., Вече, 2016)
Уже после смерти Сталина и разгрома «антипартийной» группы, находясь в опале, Молотов не боялся писать «наверх» записки, в которых высказывал свои взгляды на политику руководства. А с политикой этой он был категорически не согласен. Вот отрывок из его тезисов «Об экономических основах социалистического общества в области экономики»: «...Особенно после XX съезда КПСС руководство партии, когда первым секретарём ЦК КПСС был Н. С. Хрущев, и также в последующее время взяло курс не на преодоление товарно-денежных отношений, а, наоборот, на сохранение и, больше того, на дальнейшее развитие и углубление роли товарно-денежных отношений в СССР. Тем самым фактически был произведён определённый поворот в экономической политике партии, хотя прямо об этом нигде не сказано. Этот поворот заключается в следующем: в то время как партия всегда исходила из принципиального марксистско-ленинского положения, что в социалистическом обществе «производители не обменивают своих продуктов» и, следовательно, всегда признавала несовместимость развитого социализма и товарно-денежных отношений, теперь стали выдвигать другую установку, будто товарно-денежные отношения должны существовать в течение всего периода социализма. Нет никаких оснований замалчивать, что эта новая для партии установка противоречит основным принципам научного социализма». (В. П. Попов. «Советские лидеры об экономических проблемах социализма». Прил. док. № 2 - «Власть и общество России XX век. М. [б. и.]; Тамбов: Издательство Тамбовского государственного технического университета, 1999.). То есть, в отличие от других членов разгромленной «антипартийной группы», Молотов не сдавался и продолжал отстаивать свою точку зрения.
13. Аппаратные сдвиги
Сталин уважал Молотова за его деловые качества и твёрдость характера. Поэтому смещать его и тем более репрессировать Сталин не хотел - Вячеслав Михайлович был опытным и талантливым управленцем. Кроме того, смещение Молотова привело бы к резкому обострению внутрипартийной борьбы и означало бы новый виток репрессий - причём, на политическом Олимпе. Поэтому вождь прибегнул к аппаратному манёвру. В мае 1939 года он назначил Молотова наркомом иностранных дел вместо Максима Литвинова - при сохранении за ним поста главы советского правительства. Тем самым, Сталин убивал двух зайцев. Во-первых, он сместил прозападно настроенного Литвинова, ориентировавшегося на Англию, Францию и США. А во-вторых, ослаблял контроль Молотова над Совнаркомом. Казалось бы, позиции последнего только укрепились. Но на самом же деле Молотову было очень трудно сохранять контроль над обеими ключевыми госструктурами - СНК и НКИД. Слишком уж много времени отнимала работа во внешнеполитическом ведомстве. В результате Молотов частично потерял свое влияние в Совнаркоме, где на первые роли выдвинулись А. Микоян (по линии Экономического совета СНК) и Николай Вознесенский (по линии Комитета обороны СНК). Последний пользовался всяческим расположением Сталина, активно продвигавшего наверх молодые и перспективные кадры, не связанные даже и с наследием 1920-х - не говоря уж о временах троцкизма-ленинизма. Судя по всему, Вознесенский был сторонником широкомасштабной экономической реформы, подразумевающей ослабление административных рычагов и переход на хозрасчёт.
Новый кадровый «расклад» не мог устраивать Молотова, которому вовсе не «светило» завершить свою карьеру наркомом. Начиная с 1940 года и вплоть до августа 1941 года он пытается восстановить свои позиции.
Отчасти это ему удалось в марте 1940 года - как раз тогда, когда ослабли позиции Сталина, потерпевшего неудачу в «зимней войне» с Финляндией. Усиление клана Тимошенко - Буденного («Военной партии») создало очень выгодные условия для молотовского реванша. Вот почему в марте происходит серьёзная реорганизация правительства, в ходе которой Молотов восстанавливает свой контроль над специализированными структурами в СНК.
Далее следует череда аппаратных манёвров, так или иначе менявших расстановку сил в руководстве. (Они весьма подробно описаны и проанализированы в книге Ю. Н. Жукова «Сталин: тайны власти». - М., Вагриус, 2008)
И, наконец, 6 мая 1941 года Сталин делает ещё один ход, ослабляющий позиции Молотова. Он сам становится председателем Совнаркома СССР. При этом вторым секретарём ЦК ВКП (б) вождь делает Андрея Жданова - русофила, также бывшего сторонником решительных преобразований. Жданов выступал за то, чтобы максимально сосредоточить партию на идеологической работе, сведя в то же время до минимума её административное вмешательство. Уже после войны он, по заданию Сталина, подготовил проект новой программы ВКП (б), которую планировали принять на партийном съезде в 1947 году. Проект предусматривал осуществление целого комплекса мер, призванных радикально преобразовать жизнь в стране. Предполагалось включить в управление СССР всех его граждан (само управление планировалось постепенно свести к регулированию хозяйственной жизни). Все они должны были по очереди выполнять государственные функции (одновременно не прекращая трудиться в собственной профессиональной сфере). По мысли разработчиков проекта, любая государственная должность в СССР могла быть только выборной, причём следовало проводить всенародное голосование по всем важнейшим вопросам политики, экономики, культуры и быта. Гражданам и общественным организациям планировалось предоставить право непосредственного запроса в Верховный Совет.
В 1947 году съезд так и не состоялся, а реформы были отложены. Но из содержания проекта хорошо видно желание руководства изменить строй в СССР. Судя по всему, это желание было присуще сталинской группе ещё до войны. В мае 1941 года утверждается нечто вроде триумвирата «Сталин - Жданов - Вознесенский», который возвышался над старой сталинской гвардией и явно был нацелен на осуществление широкомасштабных реформ.
14. Прозападный крен
Очень показательно, поведение Вячеслава Михайловича в конце и после войны - оно даёт представление об эволюции его взглядов на внешнюю политику. Так, на первых заседаниях союзнической комиссии по Польше нарком иностранных дел заявил о том, что представители США и Англии могут посетить Варшаву и составить своё представление о происходящем. Это шло в разрез с позицией Сталина, который в марте 1945 года «вынудил Молотова публично отказаться от сделанного им ранее приглашения в Польшу американских и британских представителей. Наконец, он внезапно исключил Молотова из состава советской делегации для участия в конференции, созываемой в Сан-Франциско, где предполагалось провозгласить создание ООН...» («Сталин. Тайны власти»).
Уже после победы в Великой Отечественной войне Молотов, в интервью американскому журналисту, обещал снять ограничения на цензуру для иностранной печати. Это вызвало сильный гнев Сталина.
Кроме того, вождь воспринял в штыки и публикацию 9 сентября 1945 года, с санкции Молотова, речи Черчилля. В ней лидер британских консерваторов всячески восхвалял Сталина и Россию: «Я лично не могу чувствовать ничего иного, помимо величайшего восхищения, по отношению к этому великому человеку, отцу своей страны, правившему судьбой своей страны во времена мира и победоносному защитнику во время войны».
Сталина эти восхваления только покоробили (и это ещё раз опровергает байку о его склонности к лести). Он отлично знал, что они неискренни и что Черчилль считает сталинскую Россию своим главным врагом. 10 ноября Иосиф Виссарионович послал руководящим членам Политбюро Молотову, Маленкову, Берии и Микояну шифрованную телеграмму из Сочи (сам вождь находился в отпуске по болезни): «Считаю ошибкой опубликование речи Черчилля с восхвалением России и Сталина. Восхваление это нужно Черчиллю, чтобы успокоить свою нечистую совесть и замаскировать свое враждебное отношение к СССР».
В публикации речи Черчилля Сталин усмотрел вполне реальную опасность политико-психологического свойства. В России действительно очень сильно развито низкопоклонство перед Западом, и часто какие-то лестные или просто ободряющие слова оттуда вызывают опасную эйфорию, грозящую потерей элементарной бдительности. В то время на Западе ещё не оставляли надежды навязать России прозападный курс. И многие возлагали главные надежды на Молотова, проявлявшего либерализм. «У нас имеется теперь немало ответственных работников, которые приходят в телячий восторг от похвалы со стороны Черчиллей, Трумэнов, Бирнсов, - негодовал Сталин. - Такие настроения я считаю опасными, так как они развивают у нас угодничество перед иностранными фигурами. С угодничеством с иностранцами нужно вести жестокую борьбу». Сам же указанный либерализм был вызван, во многом, обстоятельствами ведомственного характера. На посту наркома НКИД Молотов слишком часто соприкасался с западными деятелями, которые были представителями именно союзных держав. Это не могло не отразиться на его сознании.
Что ж, Сталин, как всегда, проявил потрясающую прозорливость. Придёт время, и партийно-государственная элита СССР погрязнет в «угодничестве перед иностранцами». А похвалы разных тэтчер и колей станут основанием для беспрецедентной сдачи геополитических позиций великой державы.
Впрочем, на этом эпопея с молотовским «либерализмом» не окончилась. В декабре 1945 года на советском Олимпе разгорелся очередной политический скандал. Сталин связался с Молотовым по телефонной связи и заявил ему о том, что НКИД допустил ошибку, пропустив корреспонденцию газеты «Дейли геральд» из Москвы. По мнению Сталина, в ней содержалась клевета насчёт советского правительства. Молотов ответил, что считает необходимым более либеральное отношение к иностранным корреспондентам. На это Сталин возразил в том духе, что такой либерализм вреден для государства. Тогда нарком иностранных дел пообещал исправить положение. Однако же обещания своего он не сдержал, и уже 5 декабря отдел печати НКИД пропустил клеветническую корреспонденцию московского корреспондента «Нью-Йорк тайме».
Любопытно, не правда ли? Сталин (глава правительства) даёт Молотову конкретные указания, а тот их не исполняет - несмотря на все обещания. Нарком иностранных дел прямо игнорирует распоряжение премьера. Как хотите, а это уже не что иное, как факт некоей политической оппозиции по важнейшим вопросам.
Сталин отреагировал на это достаточно остро, отправив 6 декабря очередную шифровку (уже только трём членам ПБ, минуя Молотова), в которой сообщал: «Я убедился в том, что Молотов не очень дорожит интересами нашего государства и престижем нашего правительства, лишь бы добиться популярности среди некоторых иностранных кругов. Я не могу больше считать такого товарища своим первым заместителем».
Теперь уже правящая верхушка в лице Маленкова, Берии и Микояна (получателей сталинской шифровки) всерьёз обеспокоилась ситуацией. Молотова как следует «пропесочили» - с ним провели «воспитательную беседу», о чем тройка и сообщила Сталину 7 декабря: «Вызывали Молотова к себе, прочли ему телеграмму полностью. Молотов, после некоторого раздумья, сказал, что он допустил кучу ошибок, но считает несправедливым отношение к себе, прослезился... Мы напомнили Молотову о его крупной ошибке в Лондоне, когда на Совете министров (иностранных дел союзных держав) сдал позиции, отвоёванные Советским Союзом в Потсдаме, и уступил нажиму англо-американцев, согласившись на обсуждение всех мирных договоров в составе 5 министров (с участием Франции и Китая)...»
Да, чем дальше - тем интереснее! Оказывается, Молотов мог, от имени СССР, самостоятельно принимать решения на таких вот важнейших межгосударственных совещаниях. И какие решения!
В 1945 году скандал с Молотовым удалось утрясти. Но и в дальнейшем «дипломат номер один» будет проявлять западничество. Так, сам Молотов признавал, что на первых порах выступал за принятие плана Маршалла: «Я вначале согласился, между прочим, в ЦК внёс предложение: надо участвовать. Не только нам, но и чехам, полякам. В совещании в Париже. А потом опомнился и послал вторую записку в тот же день: давайте откажемся. Мы-то поедем, а чехам и другим предложим отказаться от участия в совещании, потому что на их опытность мы ещё не могли рассчитывать... Ну а там (в Париже) такая банда собралась, что рассчитывать на добросовестное отношение не приходилось. И я отругался кое-как с одним, с другим... Много смутного было. Но если они считают, что это была наша ошибка, отказаться от плана Маршалла, значит, правильно мы сделали... А вначале мы в МИДе хотели предложить участвовать всем социалистическим странам, но быстро догадались, что это неправильно. Они затягивали нас в свою компанию, но подчинённую компанию. Мы бы зависели от них, но ничего бы не получилось толком, а зависели бы, безусловно». (Феликс Чуев. «Сто сорок бесед с Молотовым» - М., «TERRA» 1991)
Заметно, что здесь Вячеслав Михайлович лукавит. Как это так - поменять свою точку зрения за один день? Несолидно получается. Тем более что речь шла, как он пишет, о позиции всего внешнеполитического ведомства - «вначале мы в МИДе». Вообще, думается, что имела место быть продуманная концепция сотрудничества с Западом, родившаяся в недрах Министерства иностранных дел СССР. Не случайно П. Судоплатов вспоминает - о необходимости принятия плана Маршалла с ним говорил помощник Молотова Ветров. Последний утверждал, что «наша политика строится на сотрудничестве с западными союзниками в реализации «плана Маршалла». («Спецоперации. Лубянка и Кремль 1930-1950 годы» -М.: ОЛМА-ПРЕСС, 1997)
Поэтому можно предположить, что именно МИД был в это время центром прозападной политики. При этом, само собой, тогдашнее «прозападничество» вовсе не стоит ставить на одну доску с прозападничеством «козыревского» образца. Молотов сильно надеялся на Запад (некоторые колебания проявлял даже и Сталин), но когда выяснилось, что план Маршалла обернётся экономическим порабощением СССР, то Молотов стал его противником. А до этого министр иностранных дел внимательно изучил мнения советских специалистов. И особое впечатление на него оказала записка экономиста, академика Евгения Варги: «Решающее значение для выдвижения плана Маршалла имело экономическое положение США. План Маршалла должен был в первую очередь явиться оружием смягчения очередного экономического кризиса, приближение которого уже никто в США не отрицает. Американская финансовая олигархия и американская политика ищут средства для смягчения предстоящего экономического кризиса. Таким средством является продажа излишних (в условиях капитализма) товаров за границей... Смысл плана Маршалла на этом фоне следующий. Если уж в интересах самих США нужно отдать за границу американские товары на много миллиардов долларов в кредит ненадёжным должникам, то нужно постараться извлечь из этого максимальные политические выгоды». (Николаева Н. А. «Новый образ США. Изменения в советской политике и пропаганде в 1947- 1948 годах» - Научные публикации Саратовского государственного университета.
Новая и новейшая история. Вып. 20)
Как бы то ни было, но вовсе не случайно на Пленуме ЦК (октябрь 1953 года) Сталин резко обрушился на Молотова и Микояна, представив их вождями прозападной партии: «Факт, что Молотов и Микоян за спиной Политбюро послали директиву нашему послу в Вашингтоне с серьёзными уступками американцам в предстоящих переговорах».
14. Страж «марксизма-ленинизма»
Из «Бесед» Ф. Чуева с Молотовым совершенно очевидно, что последний твердо стоял на позициях ортодоксального марксизма, согласно которому нации должны отмереть:
«Ф. Ч. - При коммунизме сохраняются ли национальные особенности ?
В. М. - Ну, это сотрётся.
Ф. Ч. - Но это же плохо.
В. М. - Почему плохо? Обогатимся. Вы что думаете, у немцев нет хороших качеств? У французов нет?»
При самом ближайшем рассмотрении Молотов обнаруживает ортодоксальное неприятия национального патриотизма и любого национализма. «Националисты все - польские, русские, украинские, румынские, - они на все, на все пойдут, самые отчаянные», - признается он в беседе с Ф. Чуевым. А вот характерный подход к «Пражской весне»: «То, что в Чехословакию ввели войска - правильно, и многие это поддерживают, но поддерживают с великодержавных позиций, а я - с коммунистических».
Ещё в 30-е годы прекратились все разговоры о мировой революции, но Молотов бредил ею и в 1982 году! «Всё-таки СССР ведёт дело, а не просто РСФСР, - поучает он Ф. Чуева. - С РСФСР началось, но мало начать, надо это сделать широким, всемирным. А что, на РСФСР все это будет держаться? Без всемирной революции не победить. А она запоздала... Русский коммунист не может быть в стороне от мировой революции. Он должен смотреть шире, бороться за всемирную революцию».
Ну и, наконец, самое важное. Чуев пишет: «Читаю речь Молотова в 1926 году на XV партконференции: - «...Политика нашей партии есть и остаётся политикой окончательного триумфа социализма в мировом масштабе»».
- Вот сорок девять лет прошло, - говорит Молотов, - а я и сейчас не отказываюсь. А вот не отказываюсъ. Мысль правильная. Надо стоять. Перед опубликованием я послал эту речь Сталину: «Есть ли у тебя замечания?» Он ответил мне письменно, эту записку я сохранил. Он пишет: «Ты убиваешь меня своей скромностью. Ты просишь высказать замечания по поводу твоей речи, но ты меня ставишь в очень трудное положение: я не посылал тебе свой доклад, чтобы ты высказался. Поэтому я не буду делать каких-либо замечаний по поводу твоей речи». В этом я вижу нежелание отвечать.
А устно он сказал: «Ну что же, ты хочешь между нами и Троцким занять место? Серединку». Он понял очень правильно. Моя точка зрения несколько отличалась от сталинской. Ещё он сказал: «У тебя пророчество». А я считаю, как же не пророчествовать, если мы сторонники международной революции ? Это моё мнение, а не пророчество. А он считал, что коммунизм можно построить в одной стране, и сказал об этом на XVIII съезде партии. И что при коммунизме, в капиталистическом окружении будет государство. Но это же неверно, и я с ним спорил. Мы с ним были очень тесно связаны, а ещё в 1926 году спорили по этому вопросу».
Ничего себе - точка зрения «несколько отличалась»! («Беседы») Да это же принципиальное отличие по самому важному вопросу - какой социализм строить в России. Сталин выступал за национально-государственный социализм, понимая даже и «коммунизм» принципиально антимарксистски - как государственник. И в высшей степени показательна сталинская характеристика - «между нами и Троцким».
Тут нужно вспомнить о позиции, занятой Молотовым в феврале - марте 1917 года. Тогда он был одним из немногих лидеров партии большевиков, которые занимали позиции, близкие к тем, что озвучил Ленин в своих знаменитых «Апрельских тезисах». Вячеслав Михайлович вместе со своими коллегами по Русскому бюро ЦК считал Временное правительство контрреволюционным и требовал его замены. А вот Сталин, вернувшийся из ссылки, был за условную поддержку Временного правительства. В этом он выступал заодно с другими видными большевиками - Львом Каменевым и Николаем Мурановым. По сути, именно эта тройка и возглавляла партию большевиков до возвращения Ленина, который навязал партии курс на социалистическую революцию. Получается, в первые дни революции Молотов находился ближе к Ленину, чем Сталин. И он, конечно же, об этом помнил: «Когда Сталин и Каменев приехали, меня на Петербургском комитете провалили, потом из редакции вышибли, тоже, так сказать, деликатно, без шума, но умелой рукой, потому что они были более авторитетные, без всякого сомнения… Я выступал со своим мнением, добивался чего-то, но был в меньшинстве. Вот в этот период, когда нас вышибли, была напечатана в «Правде», можно сказать, знаменитая передовая статья Каменева «На пулю - пулей!». Отвечать на пулю пулей. Это оборонческая линия. А Сталин был в редакции. Вот где ошибка. При нас, пока мы были, такого не было». Таким образом, Молотов вполне мог (и с полным основанием) считать себя более верным марксистом-ленинцем, чем Сталин.
К слову сказать, марксистско-ленинская ортодоксальность в «интернациональном вопросе», может стать базовым условием для трансформации - в сторону сближения с «демократическим» Западом. Принципиальный противник «национальной ограниченности» вполне может придти к мысли о том, что сотрудничество с транснациональным капиталом эту самую ограниченность сильно подрывает. К такой вот мысли и пришёл Троцкий. («Троцкий и Керенский» - https://zavtra.ru/blogs/trotckij_i_kerenskij); «Мятеж» Корнилова, статус Керенского и рейдерство Троцкого» - https://zavtra.ru/blogs/myatezh_kornilova_status_kerenskogo_i_rejderstvo_trotckogo)
Летом 1941 года В. Молотов чуть было не стал первым лицом в СССР. Это заставляет пристально вглядеться в политическое лицо указанного деятеля. Со времён перестройки его принято считать за «хорошего управленца», бывшего «тенью Сталина». Между тем, реальный Молотов серьёзно выдаётся за эти рамки. Перед нами предстаёт вполне себе независимый и самобытный деятель.
«Документы свидетельствуют о том, что в конце 30-х годов Сталин оказывал на Молотова более заметное давление и по служебной линии, неоднократно делая ему выговоры по поводу тех или иных решений Совнаркома, - отмечает Олег Хлевнюк. - Например, 28 января 1937 г. Молотов обратился в Политбюро с просьбой об утверждении дополнительных капитальных вложений для НКВД. - Сталин откликнулся на это резкой резолюцией: «т. Молотову. Почему нельзя было предусмотреть это дело при рассмотрении титульных списков? Прозевали? Надо обсудить в ПБ». («Политбюро. Механизмы политической власти в 30-е годы» - М., РОССПЭН 1996).
В октябре 1937 года Молотов предлагает членам Политбюро утвердить дополнительные капиталовложения для некоторых предприятий химической промышленности. И на это предложение вновь следует весьма жёсткая реакция Сталина, который наложил на письме Молотова такую резолюцию: «Т. Чубарю. Кем составлена эта записка? Кто проверял цифры? Трудно голосовать за предложение т. Молотова». Хлевнюк обращает внимание на то, что вождь обращается к Власу Чубарю - заместителю председателя Совнаркома - через голову самого председателя (Молотова). И это уже может быть расценено как показатель некоторого политического недоверия.
Ну и уж совсем показательна история, произошла во время работы XVIII съезда ВКП(б) (март 1939 года). Молотов выступил на нём с докладом об очередном пятилетнем плане развития народного хозяйства. На следующий же день после доклада Политбюро принимает резкое постановление: «1) Признать неправильным, что т. Молотов в своём докладе... не остановился на итогах дискуссии и на анализе основных поправок и дополнений к тезисам. 2) Предложить т. Молотову исправить это положение».
О чём это может свидетельствовать? Только о том, что Молотов не согласовал какую-то часть своего доклада со Сталиным и другими членами Политбюро. Если бы всё было согласовано, то зачем нужно было принимать столь жёсткую резолюцию?
Судя по всему, Сталин опасался чрезмерного усиления Молотова, который возглавлял правительство аж с 1930 года. Он понимал, что руководитель, занимающий высокий пост в течение очень долгого времени, неизбежно «бронзовеет» и начинает рассматривать возглавляемое им ведомство как некую вотчину. А правительство было «ведомством» первостатейным.
Причём, что характерно, Молотов умел проявлять независимость, не боялся спорить со Сталиным и отстаивать свою точку зрения. Вот что вспоминает Жуков: «Участвуя много раз при обсуждении ряда вопросов у Сталина в присутствии его ближайшего окружения, я имел возможность видеть споры и препирательства, видеть упорство, проявляемое в некоторых вопросах, в особенности Молотовым; порой дело доходило до того, что Сталин повышал голос и даже выходил из себя, а Молотов, улыбаясь, вставал из-за стола и оставался при своей точке зрения». (Константин Симонов. «Глазами человека моего поколения: размышления о Сталине». М., Издательство Агентства печати «Новости», 1988)
Хрущев великолепно дополняет Жукова, говоря о Молотове так: «Он производил на меня в те времена впечатление человека независимого, самостоятельно рассуждающего, имел свои суждения по тому или иному вопросу, высказывался и говорил Сталину все, что думает». (Воспоминания. М., Вече, 2016)
Уже после смерти Сталина и разгрома «антипартийной» группы, находясь в опале, Молотов не боялся писать «наверх» записки, в которых высказывал свои взгляды на политику руководства. А с политикой этой он был категорически не согласен. Вот отрывок из его тезисов «Об экономических основах социалистического общества в области экономики»: «...Особенно после XX съезда КПСС руководство партии, когда первым секретарём ЦК КПСС был Н. С. Хрущев, и также в последующее время взяло курс не на преодоление товарно-денежных отношений, а, наоборот, на сохранение и, больше того, на дальнейшее развитие и углубление роли товарно-денежных отношений в СССР. Тем самым фактически был произведён определённый поворот в экономической политике партии, хотя прямо об этом нигде не сказано. Этот поворот заключается в следующем: в то время как партия всегда исходила из принципиального марксистско-ленинского положения, что в социалистическом обществе «производители не обменивают своих продуктов» и, следовательно, всегда признавала несовместимость развитого социализма и товарно-денежных отношений, теперь стали выдвигать другую установку, будто товарно-денежные отношения должны существовать в течение всего периода социализма. Нет никаких оснований замалчивать, что эта новая для партии установка противоречит основным принципам научного социализма». (В. П. Попов. «Советские лидеры об экономических проблемах социализма». Прил. док. № 2 - «Власть и общество России XX век. М. [б. и.]; Тамбов: Издательство Тамбовского государственного технического университета, 1999.). То есть, в отличие от других членов разгромленной «антипартийной группы», Молотов не сдавался и продолжал отстаивать свою точку зрения.
13. Аппаратные сдвиги
Сталин уважал Молотова за его деловые качества и твёрдость характера. Поэтому смещать его и тем более репрессировать Сталин не хотел - Вячеслав Михайлович был опытным и талантливым управленцем. Кроме того, смещение Молотова привело бы к резкому обострению внутрипартийной борьбы и означало бы новый виток репрессий - причём, на политическом Олимпе. Поэтому вождь прибегнул к аппаратному манёвру. В мае 1939 года он назначил Молотова наркомом иностранных дел вместо Максима Литвинова - при сохранении за ним поста главы советского правительства. Тем самым, Сталин убивал двух зайцев. Во-первых, он сместил прозападно настроенного Литвинова, ориентировавшегося на Англию, Францию и США. А во-вторых, ослаблял контроль Молотова над Совнаркомом. Казалось бы, позиции последнего только укрепились. Но на самом же деле Молотову было очень трудно сохранять контроль над обеими ключевыми госструктурами - СНК и НКИД. Слишком уж много времени отнимала работа во внешнеполитическом ведомстве. В результате Молотов частично потерял свое влияние в Совнаркоме, где на первые роли выдвинулись А. Микоян (по линии Экономического совета СНК) и Николай Вознесенский (по линии Комитета обороны СНК). Последний пользовался всяческим расположением Сталина, активно продвигавшего наверх молодые и перспективные кадры, не связанные даже и с наследием 1920-х - не говоря уж о временах троцкизма-ленинизма. Судя по всему, Вознесенский был сторонником широкомасштабной экономической реформы, подразумевающей ослабление административных рычагов и переход на хозрасчёт.
Новый кадровый «расклад» не мог устраивать Молотова, которому вовсе не «светило» завершить свою карьеру наркомом. Начиная с 1940 года и вплоть до августа 1941 года он пытается восстановить свои позиции.
Отчасти это ему удалось в марте 1940 года - как раз тогда, когда ослабли позиции Сталина, потерпевшего неудачу в «зимней войне» с Финляндией. Усиление клана Тимошенко - Буденного («Военной партии») создало очень выгодные условия для молотовского реванша. Вот почему в марте происходит серьёзная реорганизация правительства, в ходе которой Молотов восстанавливает свой контроль над специализированными структурами в СНК.
Далее следует череда аппаратных манёвров, так или иначе менявших расстановку сил в руководстве. (Они весьма подробно описаны и проанализированы в книге Ю. Н. Жукова «Сталин: тайны власти». - М., Вагриус, 2008)
И, наконец, 6 мая 1941 года Сталин делает ещё один ход, ослабляющий позиции Молотова. Он сам становится председателем Совнаркома СССР. При этом вторым секретарём ЦК ВКП (б) вождь делает Андрея Жданова - русофила, также бывшего сторонником решительных преобразований. Жданов выступал за то, чтобы максимально сосредоточить партию на идеологической работе, сведя в то же время до минимума её административное вмешательство. Уже после войны он, по заданию Сталина, подготовил проект новой программы ВКП (б), которую планировали принять на партийном съезде в 1947 году. Проект предусматривал осуществление целого комплекса мер, призванных радикально преобразовать жизнь в стране. Предполагалось включить в управление СССР всех его граждан (само управление планировалось постепенно свести к регулированию хозяйственной жизни). Все они должны были по очереди выполнять государственные функции (одновременно не прекращая трудиться в собственной профессиональной сфере). По мысли разработчиков проекта, любая государственная должность в СССР могла быть только выборной, причём следовало проводить всенародное голосование по всем важнейшим вопросам политики, экономики, культуры и быта. Гражданам и общественным организациям планировалось предоставить право непосредственного запроса в Верховный Совет.
В 1947 году съезд так и не состоялся, а реформы были отложены. Но из содержания проекта хорошо видно желание руководства изменить строй в СССР. Судя по всему, это желание было присуще сталинской группе ещё до войны. В мае 1941 года утверждается нечто вроде триумвирата «Сталин - Жданов - Вознесенский», который возвышался над старой сталинской гвардией и явно был нацелен на осуществление широкомасштабных реформ.
14. Прозападный крен
Очень показательно, поведение Вячеслава Михайловича в конце и после войны - оно даёт представление об эволюции его взглядов на внешнюю политику. Так, на первых заседаниях союзнической комиссии по Польше нарком иностранных дел заявил о том, что представители США и Англии могут посетить Варшаву и составить своё представление о происходящем. Это шло в разрез с позицией Сталина, который в марте 1945 года «вынудил Молотова публично отказаться от сделанного им ранее приглашения в Польшу американских и британских представителей. Наконец, он внезапно исключил Молотова из состава советской делегации для участия в конференции, созываемой в Сан-Франциско, где предполагалось провозгласить создание ООН...» («Сталин. Тайны власти»).
Уже после победы в Великой Отечественной войне Молотов, в интервью американскому журналисту, обещал снять ограничения на цензуру для иностранной печати. Это вызвало сильный гнев Сталина.
Кроме того, вождь воспринял в штыки и публикацию 9 сентября 1945 года, с санкции Молотова, речи Черчилля. В ней лидер британских консерваторов всячески восхвалял Сталина и Россию: «Я лично не могу чувствовать ничего иного, помимо величайшего восхищения, по отношению к этому великому человеку, отцу своей страны, правившему судьбой своей страны во времена мира и победоносному защитнику во время войны».
Сталина эти восхваления только покоробили (и это ещё раз опровергает байку о его склонности к лести). Он отлично знал, что они неискренни и что Черчилль считает сталинскую Россию своим главным врагом. 10 ноября Иосиф Виссарионович послал руководящим членам Политбюро Молотову, Маленкову, Берии и Микояну шифрованную телеграмму из Сочи (сам вождь находился в отпуске по болезни): «Считаю ошибкой опубликование речи Черчилля с восхвалением России и Сталина. Восхваление это нужно Черчиллю, чтобы успокоить свою нечистую совесть и замаскировать свое враждебное отношение к СССР».
В публикации речи Черчилля Сталин усмотрел вполне реальную опасность политико-психологического свойства. В России действительно очень сильно развито низкопоклонство перед Западом, и часто какие-то лестные или просто ободряющие слова оттуда вызывают опасную эйфорию, грозящую потерей элементарной бдительности. В то время на Западе ещё не оставляли надежды навязать России прозападный курс. И многие возлагали главные надежды на Молотова, проявлявшего либерализм. «У нас имеется теперь немало ответственных работников, которые приходят в телячий восторг от похвалы со стороны Черчиллей, Трумэнов, Бирнсов, - негодовал Сталин. - Такие настроения я считаю опасными, так как они развивают у нас угодничество перед иностранными фигурами. С угодничеством с иностранцами нужно вести жестокую борьбу». Сам же указанный либерализм был вызван, во многом, обстоятельствами ведомственного характера. На посту наркома НКИД Молотов слишком часто соприкасался с западными деятелями, которые были представителями именно союзных держав. Это не могло не отразиться на его сознании.
Что ж, Сталин, как всегда, проявил потрясающую прозорливость. Придёт время, и партийно-государственная элита СССР погрязнет в «угодничестве перед иностранцами». А похвалы разных тэтчер и колей станут основанием для беспрецедентной сдачи геополитических позиций великой державы.
Впрочем, на этом эпопея с молотовским «либерализмом» не окончилась. В декабре 1945 года на советском Олимпе разгорелся очередной политический скандал. Сталин связался с Молотовым по телефонной связи и заявил ему о том, что НКИД допустил ошибку, пропустив корреспонденцию газеты «Дейли геральд» из Москвы. По мнению Сталина, в ней содержалась клевета насчёт советского правительства. Молотов ответил, что считает необходимым более либеральное отношение к иностранным корреспондентам. На это Сталин возразил в том духе, что такой либерализм вреден для государства. Тогда нарком иностранных дел пообещал исправить положение. Однако же обещания своего он не сдержал, и уже 5 декабря отдел печати НКИД пропустил клеветническую корреспонденцию московского корреспондента «Нью-Йорк тайме».
Любопытно, не правда ли? Сталин (глава правительства) даёт Молотову конкретные указания, а тот их не исполняет - несмотря на все обещания. Нарком иностранных дел прямо игнорирует распоряжение премьера. Как хотите, а это уже не что иное, как факт некоей политической оппозиции по важнейшим вопросам.
Сталин отреагировал на это достаточно остро, отправив 6 декабря очередную шифровку (уже только трём членам ПБ, минуя Молотова), в которой сообщал: «Я убедился в том, что Молотов не очень дорожит интересами нашего государства и престижем нашего правительства, лишь бы добиться популярности среди некоторых иностранных кругов. Я не могу больше считать такого товарища своим первым заместителем».
Теперь уже правящая верхушка в лице Маленкова, Берии и Микояна (получателей сталинской шифровки) всерьёз обеспокоилась ситуацией. Молотова как следует «пропесочили» - с ним провели «воспитательную беседу», о чем тройка и сообщила Сталину 7 декабря: «Вызывали Молотова к себе, прочли ему телеграмму полностью. Молотов, после некоторого раздумья, сказал, что он допустил кучу ошибок, но считает несправедливым отношение к себе, прослезился... Мы напомнили Молотову о его крупной ошибке в Лондоне, когда на Совете министров (иностранных дел союзных держав) сдал позиции, отвоёванные Советским Союзом в Потсдаме, и уступил нажиму англо-американцев, согласившись на обсуждение всех мирных договоров в составе 5 министров (с участием Франции и Китая)...»
Да, чем дальше - тем интереснее! Оказывается, Молотов мог, от имени СССР, самостоятельно принимать решения на таких вот важнейших межгосударственных совещаниях. И какие решения!
В 1945 году скандал с Молотовым удалось утрясти. Но и в дальнейшем «дипломат номер один» будет проявлять западничество. Так, сам Молотов признавал, что на первых порах выступал за принятие плана Маршалла: «Я вначале согласился, между прочим, в ЦК внёс предложение: надо участвовать. Не только нам, но и чехам, полякам. В совещании в Париже. А потом опомнился и послал вторую записку в тот же день: давайте откажемся. Мы-то поедем, а чехам и другим предложим отказаться от участия в совещании, потому что на их опытность мы ещё не могли рассчитывать... Ну а там (в Париже) такая банда собралась, что рассчитывать на добросовестное отношение не приходилось. И я отругался кое-как с одним, с другим... Много смутного было. Но если они считают, что это была наша ошибка, отказаться от плана Маршалла, значит, правильно мы сделали... А вначале мы в МИДе хотели предложить участвовать всем социалистическим странам, но быстро догадались, что это неправильно. Они затягивали нас в свою компанию, но подчинённую компанию. Мы бы зависели от них, но ничего бы не получилось толком, а зависели бы, безусловно». (Феликс Чуев. «Сто сорок бесед с Молотовым» - М., «TERRA» 1991)
Заметно, что здесь Вячеслав Михайлович лукавит. Как это так - поменять свою точку зрения за один день? Несолидно получается. Тем более что речь шла, как он пишет, о позиции всего внешнеполитического ведомства - «вначале мы в МИДе». Вообще, думается, что имела место быть продуманная концепция сотрудничества с Западом, родившаяся в недрах Министерства иностранных дел СССР. Не случайно П. Судоплатов вспоминает - о необходимости принятия плана Маршалла с ним говорил помощник Молотова Ветров. Последний утверждал, что «наша политика строится на сотрудничестве с западными союзниками в реализации «плана Маршалла». («Спецоперации. Лубянка и Кремль 1930-1950 годы» -М.: ОЛМА-ПРЕСС, 1997)
Поэтому можно предположить, что именно МИД был в это время центром прозападной политики. При этом, само собой, тогдашнее «прозападничество» вовсе не стоит ставить на одну доску с прозападничеством «козыревского» образца. Молотов сильно надеялся на Запад (некоторые колебания проявлял даже и Сталин), но когда выяснилось, что план Маршалла обернётся экономическим порабощением СССР, то Молотов стал его противником. А до этого министр иностранных дел внимательно изучил мнения советских специалистов. И особое впечатление на него оказала записка экономиста, академика Евгения Варги: «Решающее значение для выдвижения плана Маршалла имело экономическое положение США. План Маршалла должен был в первую очередь явиться оружием смягчения очередного экономического кризиса, приближение которого уже никто в США не отрицает. Американская финансовая олигархия и американская политика ищут средства для смягчения предстоящего экономического кризиса. Таким средством является продажа излишних (в условиях капитализма) товаров за границей... Смысл плана Маршалла на этом фоне следующий. Если уж в интересах самих США нужно отдать за границу американские товары на много миллиардов долларов в кредит ненадёжным должникам, то нужно постараться извлечь из этого максимальные политические выгоды». (Николаева Н. А. «Новый образ США. Изменения в советской политике и пропаганде в 1947- 1948 годах» - Научные публикации Саратовского государственного университета.
Новая и новейшая история. Вып. 20)
Как бы то ни было, но вовсе не случайно на Пленуме ЦК (октябрь 1953 года) Сталин резко обрушился на Молотова и Микояна, представив их вождями прозападной партии: «Факт, что Молотов и Микоян за спиной Политбюро послали директиву нашему послу в Вашингтоне с серьёзными уступками американцам в предстоящих переговорах».
14. Страж «марксизма-ленинизма»
Из «Бесед» Ф. Чуева с Молотовым совершенно очевидно, что последний твердо стоял на позициях ортодоксального марксизма, согласно которому нации должны отмереть:
«Ф. Ч. - При коммунизме сохраняются ли национальные особенности ?
В. М. - Ну, это сотрётся.
Ф. Ч. - Но это же плохо.
В. М. - Почему плохо? Обогатимся. Вы что думаете, у немцев нет хороших качеств? У французов нет?»
При самом ближайшем рассмотрении Молотов обнаруживает ортодоксальное неприятия национального патриотизма и любого национализма. «Националисты все - польские, русские, украинские, румынские, - они на все, на все пойдут, самые отчаянные», - признается он в беседе с Ф. Чуевым. А вот характерный подход к «Пражской весне»: «То, что в Чехословакию ввели войска - правильно, и многие это поддерживают, но поддерживают с великодержавных позиций, а я - с коммунистических».
Ещё в 30-е годы прекратились все разговоры о мировой революции, но Молотов бредил ею и в 1982 году! «Всё-таки СССР ведёт дело, а не просто РСФСР, - поучает он Ф. Чуева. - С РСФСР началось, но мало начать, надо это сделать широким, всемирным. А что, на РСФСР все это будет держаться? Без всемирной революции не победить. А она запоздала... Русский коммунист не может быть в стороне от мировой революции. Он должен смотреть шире, бороться за всемирную революцию».
Ну и, наконец, самое важное. Чуев пишет: «Читаю речь Молотова в 1926 году на XV партконференции: - «...Политика нашей партии есть и остаётся политикой окончательного триумфа социализма в мировом масштабе»».
- Вот сорок девять лет прошло, - говорит Молотов, - а я и сейчас не отказываюсь. А вот не отказываюсъ. Мысль правильная. Надо стоять. Перед опубликованием я послал эту речь Сталину: «Есть ли у тебя замечания?» Он ответил мне письменно, эту записку я сохранил. Он пишет: «Ты убиваешь меня своей скромностью. Ты просишь высказать замечания по поводу твоей речи, но ты меня ставишь в очень трудное положение: я не посылал тебе свой доклад, чтобы ты высказался. Поэтому я не буду делать каких-либо замечаний по поводу твоей речи». В этом я вижу нежелание отвечать.
А устно он сказал: «Ну что же, ты хочешь между нами и Троцким занять место? Серединку». Он понял очень правильно. Моя точка зрения несколько отличалась от сталинской. Ещё он сказал: «У тебя пророчество». А я считаю, как же не пророчествовать, если мы сторонники международной революции ? Это моё мнение, а не пророчество. А он считал, что коммунизм можно построить в одной стране, и сказал об этом на XVIII съезде партии. И что при коммунизме, в капиталистическом окружении будет государство. Но это же неверно, и я с ним спорил. Мы с ним были очень тесно связаны, а ещё в 1926 году спорили по этому вопросу».
Ничего себе - точка зрения «несколько отличалась»! («Беседы») Да это же принципиальное отличие по самому важному вопросу - какой социализм строить в России. Сталин выступал за национально-государственный социализм, понимая даже и «коммунизм» принципиально антимарксистски - как государственник. И в высшей степени показательна сталинская характеристика - «между нами и Троцким».
Тут нужно вспомнить о позиции, занятой Молотовым в феврале - марте 1917 года. Тогда он был одним из немногих лидеров партии большевиков, которые занимали позиции, близкие к тем, что озвучил Ленин в своих знаменитых «Апрельских тезисах». Вячеслав Михайлович вместе со своими коллегами по Русскому бюро ЦК считал Временное правительство контрреволюционным и требовал его замены. А вот Сталин, вернувшийся из ссылки, был за условную поддержку Временного правительства. В этом он выступал заодно с другими видными большевиками - Львом Каменевым и Николаем Мурановым. По сути, именно эта тройка и возглавляла партию большевиков до возвращения Ленина, который навязал партии курс на социалистическую революцию. Получается, в первые дни революции Молотов находился ближе к Ленину, чем Сталин. И он, конечно же, об этом помнил: «Когда Сталин и Каменев приехали, меня на Петербургском комитете провалили, потом из редакции вышибли, тоже, так сказать, деликатно, без шума, но умелой рукой, потому что они были более авторитетные, без всякого сомнения… Я выступал со своим мнением, добивался чего-то, но был в меньшинстве. Вот в этот период, когда нас вышибли, была напечатана в «Правде», можно сказать, знаменитая передовая статья Каменева «На пулю - пулей!». Отвечать на пулю пулей. Это оборонческая линия. А Сталин был в редакции. Вот где ошибка. При нас, пока мы были, такого не было». Таким образом, Молотов вполне мог (и с полным основанием) считать себя более верным марксистом-ленинцем, чем Сталин.
К слову сказать, марксистско-ленинская ортодоксальность в «интернациональном вопросе», может стать базовым условием для трансформации - в сторону сближения с «демократическим» Западом. Принципиальный противник «национальной ограниченности» вполне может придти к мысли о том, что сотрудничество с транснациональным капиталом эту самую ограниченность сильно подрывает. К такой вот мысли и пришёл Троцкий. («Троцкий и Керенский» - https://zavtra.ru/blogs/trotckij_i_kerenskij); «Мятеж» Корнилова, статус Керенского и рейдерство Троцкого» - https://zavtra.ru/blogs/myatezh_kornilova_status_kerenskogo_i_rejderstvo_trotckogo)