Женщины правого крыла - Глава 2. Политика ума (начало)
Перевод главы "The Politics of Intelligence" из книги "Right-wing Women: The Politics of Domesticated Females" (с сокращениями; выпущены стр. 40-43).
Оригинал перевода можно найти здесь.
Благодарю caballo_marino за любезно предоставленную помощь в редакторской правке.
Перейти к Главе 1 "Обещание крайне правых"
Почему жизнь так трагична; всего лишь полоска тротуара над пропастью. Я заглянула вниз; у меня закружилась голова; не знаю, как сумею дойти до конца… Ощущение бессилия: лед не растопить.
- Вирджиния Вульф, «Дневник писательницы», 25 октября 1920 года
Мужчины ненавидят ум в женщинах. Он не должен воспламенять и не должен обжигать; не должен пылать, охваченный безрассудством, и выгорать, обращаясь в пепел. Он не должен быть холодным, рациональным, отстраненным; теплому чреву не cнести ледяного бесстрастия блестящего ума. Он не должен быть кипучим и не должен быть мрачным; не должен быть ничем таким, что не приведет к рождению детей или бл...ству. Он не должен быть тем, что, собственно, и есть ум: энергией человеческого разума, самостоятельно действующего в этом мире и напрямую влияющего на него.
«Поистине, - пишет Норман Мейлер, - не думаю, что когда-нибудь появится по-настоящему интересная женщина-писательница, если только однажды первая шлюха не займется услугами секса по телефону и не расскажет свою историю». И Мейлер здесь по-своему добр к нам, поскольку допускает в шлюхе способность знать, если не рассказать: она что-то узнала на собственном опыте, и эта ее история заслуживает интереса. «Гений, - заметила Эдит Уортон в более прагматичном ключе, - вещь довольно бесполезная для женщины, которая не умеет сделать прическу».
Ум - это вид энергии; сила, что рвется наружу, во внешний мир. Он заявляет о себе не однажды, но беспрерывно. Он любопытен, проницателен. Лишенный света общественной жизни, дискурса и деятельности, он умирает. Сфера его деятельности не может ограничиваться вышиванием, надраиванием унитазов или франтовством. Ему необходим отклик, возможность показать себя, ощутимые результаты. Ум не может провести всю жизнь в бездействии и уединении. Отрезанный от внешнего мира, спрятанный, он чахнет и умирает. Можно приносить ему мир извне; он способен выживать на хлебе и воде, заключенный в тюремную камеру - но лишь выживать, не более того.
Флоренс Найтингейл в своем феминистском трактате «Кассандра» писала, что ум в женщинах умирает последним: желания, мечты, жажда действия и любовь уходят раньше. Ум держится дольше всех, поскольку способен выжить на сущих крохах: фрагментах мира, которые приносят ему мужья, сыновья, незнакомцы, а в наше время - телевизор или какая-нибудь случайная кинокартина.
В заточении ум начинает изводить сам себя и оборачивается кошмаром. В изоляции он становится обузой и мучением. Лишенный пищи, ум начинает походить на вспученный живот умирающего от голода ребенка: он раздут, но в нем нет ничего, что тело могло бы усвоить. Его разносит, как желудок голодающего, по мере того, как скелет ссыхается, а кости гнутся и ломаются под собственным весом. Он схватится за что угодно, лишь бы утолить этот голод, набросится на что угодно, вопьется зубами во что угодно, проглотит что угодно.
«Жозе Карлос вернулся домой с пакетом крекеров, который он нашел в мусорном баке, - пишет в своем дневнике Каролина Мария ди Жесус, женщина из бразильских трущоб. - Когда я увидела, как он жует что-то, подобранное в мусоре, то подумала: а что, если бы это было отравлено? Детям не под силу терпеть муки голода. Крекеры были замечательно вкусными. Я ела их, вспоминая пословицу “назвался груздем - полезай в кузов”. Я тоже была голодна, а потому я ела». Женский ум традиционно истощен, изолирован, заперт в четырех стенах.
С давних времен и по сей день знания о мире за стенами дома женщины получают от мужчин; мужчины и есть тот мир, что служит пищей женскому уму. Это скудный рацион, пустая похлебка, поскольку мужчины несут домой полуправду и самовозвеличивающую ложь, нужные им, чтобы требовать моральной поддержки, секса и обслуживания. Ум женщины не живет в мире свободно, действуя по своему разумению и в собственных интересах; его ограничивают в развитии, держат взаперти, подчиняют чужой воле. Работа по найму для нее ничего не меняет, поскольку ее и там вытесняют на женскую работу, и ум ее значит меньше, чем форма задницы.
Мужчины - среда обитания женщин, и женский ум находит себе применение, пытаясь выжить в этих условиях - условиях их хитростей, желаний, притязаний, прихотей, ненависти, разочарований, ярости, жадности, вожделения, деспотизма, власти, слабостей. Идеи, которые доходят до женщин, попадают к ним от мужчин в атмосфере культурных ценностей, насаждаемых мужчинами, в политико-социальной системе, контролируемой мужчинами, в сексуальной системе, где женщин используют, как вещи. (Как Кэтрин МакКиннон сформулировала в предложении, значение которого стоило бы уяснить каждой из нас: «Мужчина трахает женщину: два главных члена предложения, один второстепенный»). Мужчины и есть сфера деятельности, отведенная женскому уму. Но мир, реальный мир - это не только мужчины, и уж конечно, не только те фрагменты, которые мужчины решаются показать миру и женщинам; и этот мир у женщин был отнят: между ним и женщиной непременно встанет мужчина.
Некоторые готовы признать за женщинами ум особого склада: ограниченный, избирательный, внимательный к мелочам, равнодушный к идеям. Некоторые допускают - или даже настаивают, - что женщины более открыты пониманию Добра, более сведущи в вопросах морали и гуманности: это ограничивает и связывает ум. Некоторые могут признать гениальность отдельных женщин в истории - но не раньше, чем сама женщина-гений умрет. Величайшими романистками в английской литературе были женщины: Джордж Элиот, Джейн Остин, Вирджиния Вульф. Они стали ее венцом и славой; и каждая из них оставалась лишь бледной тенью писательницы, которой могла бы быть. Но даже факта их существования недостаточно, чтобы поколебать убежденную веру в то, что женщины, в общем и в целом, глупы: им не дано такого ума, потеря которого обеднила бы мир. Женщины глупы - мужчины умны; этот мир по праву принадлежит мужчинам, а не женщинам. Потерянный мужчина - это потерянный ум; потерянная женщина - это потерянная (подставьте функцию) мать, домохозяйка, вещь для сексуального потребления. Целые классы мужчин канули в Лету, были выброшены на свалку истории; однако всегда находились те, кто оплакивал эту потерю или отказывался ее принять. Утрата женских умов, однако, никого не печалит, поскольку никто не считает, что эти умы вообще существовали и были уничтожены. Ум, по существу, считается функцией маскулинности, и за отказ бесследно исчезнуть женщин презирают. [...]
Соображения выживания требуют, чтобы женский ум оставался неразвитым и робким. Женщина должна либо вовсе его не показывать, либо маскировать женственным стилем. Либо ей придется расплатиться за него полной потерей рассудка. Она будет искать возможностей упражнять свой ум в приличной для женщины, деликатной манере.
Но ум не женственен. Он склонен к крайностям. Трезвый ум презирает сентиментальность, а женщины должны быть сентиментальными, чтобы уметь разглядеть достоинства в ужасающей глупости окружающих их мужчин. Мрачный ум питает отвращение к радостному сиянию позитивного мышления и вечной приветливости; женщинам же положено светиться довольством, быть жизнерадостными и милыми: им ведь приходится каждый день улыбаться, чтобы выжить. Ум мятежный не признает ограничений; а мир женщины должен оставаться тесным, иначе она окажется вне закона; путь Ницше или Рембо неминуемо приведет ее в публичный дом или на стол лоботомиста. Любой энергичный ум бурлит азартными вопросами, агрессивными ответами: но женщинам не позволено быть первопроходцами, у женского ума не может быть аналогов Льюиса и Кларка. Даже сдержанный ум сдержан не из робости, которая приличествует женщинам, но потому, что он осторожен в оценке впечатлений и фактов, на которые робкий ум не смеет и взглянуть. Женщина обязана угождать, а сдержанный ум угождать не стремится - он стремится знать, а для этого - анализировать. Кроме того, ум честолюбив, он всегда хочет большего: не больше не е…ли и не больше беременностей, но больше мира человеческих возможностей. Женщина, посмевшая быть честолюбивой ради самой себя, будет предана анафеме.
Мы берем девочек и отправляем их в школы. С нашей стороны это истинное благодеяние, поскольку девочкам вообще ни к чему слишком много знать. Во многих культурах их и вовсе не пускают в школу и не учат даже чтению и письму, но в нашем обществе, к женщинам столь великодушном, девочек все же знакомят с некоторыми фактами, хотя и не считают нужным прививать им пытливость ума или жажду знаний. Обучение должно делать девочек послушными: интеллектуальную дерзость в них подавляют запретами, наказаниями, насмешками. Школы сначала сужают их кругозор, обуздывают любознательность, а затем обучают некоторым навыкам, которые могут пригодиться для обслуживания абстрактного мужа. В отношении фактов девочек учат быть пассивными. В них не видят будущих основоположниц идей или исследовательниц человеческого бытия.
Хорошее поведение - вот достойное интеллектуальное устремление для девочки. Девочка с интеллектуальными притязаниями - это девочка, которую нужно поставить на место.
Умная девочка должна направить свой ум на поиск еще более умного мужа. Симона де Бовуар остановила свой выбор на Сартре, когда пришла к выводу, что тот умнее ее. В фильме, который был снят, когда оба они были уже стариками, на закате жизни Сартр спрашивает де Бовуар - женщину, с которой он провел невероятную жизнь, полную интеллектуальной деятельности и свершений: каково это, быть литературной дамой?
Каролина Мария ди Жесус писала в своем дневнике: «У всех в этой жизни есть идеал. Мой - иметь возможность читать». Она честолюбива, но для женщины это странное устремление. Она жаждет знаний. Она жаждет радостей чтения и писательства. Мужчины предлагают ей брак, но она боится, что замужество станет помехой ее излюбленным занятиям. Мужу не понравится ее потребность в одиночестве; не понравится то, что ее внимание будет сосредоточено не на нем одном; не понравится ее отрешенная задумчивость и самоуважение; не понравится ее гордость за саму себя и за прямую связь с необъятным миром идей, описаний, фактов.
Соседи видят ее, погруженную в чтение или склонившуюся над листком бумаги с ручкой в руке среди грязи и голода фавелы [португ.: трущобы в городах Бразилии - прим. перевод.]. Этот идеал превращает ее в парию: страсть к чтению отталкивает окружающих сильнее, чем если бы она сидела посреди улицы и совала в рот пригоршни гвоздей. Откуда он мог взяться? Никто не прививал ей его. Две трети безграмотных в мире составляют женщины: чтобы раздвигать ноги и рожать детей, не нужно уметь читать или писать. Женщины нужны для секса и воспроизводства, не для литературного творчества.
Но женщинам есть что рассказать. Женщины хотят знать. У женщин есть вопросы, мысли, соображения, ответы. У женщин есть мечты о бытии в мире, а не о том, как бы продолжить чей-то род, и не о том, как выталкивать мокрых младенцев из тужащегося чрева.
«Женщины мечтают, - пишет в «Кассандре» Флоренс Найтингейл, - до тех пор, пока у них остаются силы мечтать. Мечты эти, коим они противятся так искренне, энергично, старательно и так безуспешно, на самом деле и есть их жизнь, без которой они не могли бы существовать. Наконец эти мечты покидают их… На старости лет они ничего не желают и ни о чем не мечтают - ни о деятельности, ни о любви, ни об уме».
Вирджиния Вульф, самая выдающаяся из современных писателей, не раз и не два рассказывала нам о том, какая это пытка - быть женщиной творческого ума. Она говорила об этом, когда положила тяжелый камень в карман и вошла с ним в реку; она говорила об этом каждый раз, когда теряла рассудок после выхода очередной своей книги: не мучайте меня за то, что я натворила, я сама себя замучаю, и доведу себя до безумия, и буду страдать, и буду наказана, и тогда, может быть, вы не уничтожите меня, тогда, может быть, вы пожалеете меня; жалость таит в себе так много презрения, а я ведь так горда, неужели вам этого мало? О том же она говорила и в своих работах: показывала в романах с бесконечной деликатностью, чтобы случайно не оскорбить нас; и в своих эссе налегала на обаяние в надежде, что на вежливость ей ответят вежливостью. Но ей случалось говорить и напрямую (хотя при ее жизни это и не было опубликовано), и она была права:
Требуется особый склад ума - стиль хозяйки, разливающей чай, как я это называю, - стиль женщины из высшего общества, счастливая беспечность воскресного дня. Не знаю. Мне кажется, угол зрения почти так же важен, как и сам предмет рассмотрения. Больше всего я ценю прямой контакт ума. Часто о писателе нельзя сказать ничего ценного - кроме своего мнения о нем. Теперь же я обнаруживаю, что взгляд мой постоянно замутняется (бессознательно, конечно же) под давлением редактора и публики, желающих, чтобы я смотрела на мир робкими женскими глазами. Мои работы, написанные с этой уклончивой перспективы, неизменно получали штамп «одобрено».
Ценить «прямой контакт ума» означает обладать живым, энергичным умом, не скрытым под платьями и изящными манерами. Ее работы действительно должны были получить штамп, и не один: от них требовали соответствия всем клише, ожидаемым от женщины. Она стала виртуозом изысканной уклончивости, скрывая идеи и смыслы под женственным стилем. Она изнемогала под бременем этого стиля, пряталась за этой маской - и так и не стала той, кем могла бы быть. Ее убило не только то, на что она осмелилась, но и то, на что она не решилась.
Три вещи неразрывно связаны между собою: грамотность, интеллект и творческий ум. Принято говорить, что они отличают человека от животного. Тому, кому в них отказано, отказано в полностью человеческой жизни, отказано в праве на человеческое достоинство. А теперь попробуем вместо «человека» подставить «женщину». Грамотность, интеллект и творческий ум отличают женщину от животного: неверно. Женщину от животных ничто не отличает, поскольку принадлежность к женскому классу обрекает ее на жизнь, определяемую ее животными функциями: случка и размножение. Эти функции объявлены смыслом жизни женщины, сутью ее так называемой человечности, высшим доступным ей уровнем человечности, высшей степенью ее человеческих способностей - потому что она женщина.
Для традиционалиста мужской культуры она животное, антитеза души; для либерала мужской культуры она природа. В обсуждениях так называемого биологического происхождения мужского доминирования мальчики могут позволить себе проводить параллели между собой и павианами или насекомыми: они-то при этом пишут книги и преподают в университетах. Профессор в Гарварде не откажется от должности только потому, что еще ни один павиан ее не занимал.
Биология власти - игра, в которую играют мальчики. Так мужчины говорят: «У нее больше общего с самкой павиана, чем со мной; она не может быть серым кардиналом в Гарварде, потому что она менструирует, мы ее трахаем, она вынашивает наших детей, мы ее бьем, мы ее насилуем; она - животное, ее функция - приносить потомство». Хотелось бы мне поглядеть на павиана, муравья, осу, гуся или какую-нибудь цихлиду, которые написали бы «Войну и мир». Еще сильнее мне бы хотелось увидеть животное, насекомое или птицу, которые написали бы «Миддлмарч».
Грамотность - орудие, как и огонь. Это орудие более высокого уровня, и для преобразования мира природы и мира человека она сделала не менее или даже более огня. Грамотность, как и огонь - орудие, использование которого требует приложения ума. Кроме того, грамотность - это еще и способность: способность научиться читать есть у каждого, ею можно воспользоваться, но можно также отрицать ее, объявить несуществующей, обречь на отмирание. Людям, обществом презираемым, в этой способности отказано. Но одного отказа недостаточно, поскольку люди все равно стремятся к поиску смысла. Род человеческий обретает смысл в полученном опыте, событиях, предметах, общении, отношениях, чувствах.
Грамотность является неотъемлемой частью процесса познания; без нее этот поиск невозможен. Мужчины могут утверждать, что женщины не способны выучить древнегреческий язык, но некоторые женщины все равно освоят его. Мужчины могут отрицать способность бедных женщин, женщин рабочего класса или проституируемых женщин научиться читать или писать на родном языке, но некоторые из этих женщин все равно найдут возможность обучиться грамоте и рискнут всем ради этого знания. В Соединенных Штатах на рабовладельческом Юге закон запрещал учить рабов чтению и письму; но некоторые рабовладельцы все же обучали им своих невольников, некоторые рабы учились, некоторые рабы были самоучками, некоторые рабы учили других рабов. Закон Моисея воспрещает преподавать женщинам Талмуд, но некоторые женщины, несмотря ни на что, штудировали его.
Люди знают, что грамотность дарит чувство собственного достоинства и новые горизонты. Люди неудержимо стремятся познавать мир, в котором они живут, посредством языка: разговорного, песенного, былинного, письменного. Чтобы отбить у человека жажду познания, наказание должно быть поистине ужасным, ибо люди любознательны, их влечет как получение нового опыта, так и его осмысление.
Отказ в доступе к образованию какому-либо классу или категории людей - это отказ в одном из фундаментальных человеческих прав. В грамоте традиционно отказано тем, кого считают животными, а не людьми: рабам в рабовладельческих обществах; женщинам в женоненавистнических обществах; расово угнетенным группам в расистских обществах. В мужчине-невольнике видят рабочую скотину; ему не дозволено читать или писать. Женщину используют как племенное животное; ей не пристало читать или писать. Когда женщин как класс лишают доступа к образованию, то на тех из них, кто его все же получает, это знание ложится позорным клеймом: оно делает их маскулинными, девиантными; это женщины, которые предали свои чрева, свои п..зды; своей образованностью они отрекаются от того, что определяет женский род.
Отдельным классам женщин все же предоставлялись некоторые привилегии образования. Не права - привилегии. Куртизанки Древней Греции были образованными - в то время как остальные женщины оставались безграмотными; но они были не философами, а проститутками. Лишь приняв свою функцию проститутки, они получали доступ к этой привилегии. Женщинам высших классов традиционно дают какое-то образование (гораздо более скромное по сравнению с образованием мужчин их круга): они могут пользоваться этой привилегией, если примут свою декоративную функцию. В конце концов, мужчине не нужна какая-то племенная течная сучка за обеденным столом или неприкрытая п…да в гостиной, где он читает газету или курит сигару. Язык - это признак цивилизованности: доказательство того, что он - человек, а она - нет.
Рост безграмотности среди бедных слоев городского населения Соединенных Штатов сопровождается новым витком роста открытого расизма и ненависти к бедным. Неграмотность заложена в саму систему: смышлёный ребенок может ходить в школу, но так и не научиться читать. Когда образовательная система отказывает в обучении основам грамоты определенным группам населения, она отказывает им в человеческом достоинстве, становится тюрьмой, загоном для скота; она не несет человеческую жизнь человеческим существам.
Во всем мире неграмотность - удел женского пола; две трети неграмотных в мире составляют женщины, и эта доля неуклонно растет. Девочкам нужны мужья, а не книги. Девочкам нужны дома или лачуги, чтобы в них убираться, панель, чтобы на ней стоять, но не огромный мир, чтобы бродить в нем. Отказ в обучении грамотности - это отказ в доступе к этому миру. Если она научится самостоятельно разводить огонь, читать книги, писать письма, очерки или повести, она может не захотеть и дальше мириться с нежеланной е…лей, с вынашиванием нежеланных детей, не захотеть в нем одном видеть жизнь и на жизнь смотреть его глазами. Она может нахвататься всяких идей - и, что хуже того, она может узнать им цену. Нельзя допустить, чтобы она знала, что идеи чего-то стоят - лишь что ее собственная ценность заключается в е…ле и размножении.
Получение образования в Соединенных Штатах было для женщин нелегкой задачей: и по сей день существует немало его отраслей, женщинам недоступных. В Англии Вирджиния Вульф столкнулась с проблемами при посещении университетской библиотеки. Простая грамотность - только первый шаг и, как сказала Эбби Келли на конвенции по правам женщин в 1850 году: «Сестры, окровавленные ноги протоптали дорогу, по которой вы пришли сюда». Женщинам отказано в доступе ко всей сокровищнице языка; мы должны довольствоваться лишь подобающей дамам, благопристойной его частью. Элис Джеймс писала в своем дневнике «это огромная потеря, когда требования хорошего тона отнимают у тебя все крепкие и подбадривающие ругательства!»
Но именно использование грамотности как орудия и как способности навлекает на женщину наказание, обструкцию, изгнание, обвинения, самую черную ненависть, самое ядовитое презрение. Чтобы, читая, оставаться женственной, она читает готические романы, а не учебники по медицине; штудирует поваренные книги, а не судебную практику; увлекается детективами, а не молекулярной биологией. Язык математики - неженственный язык. Ей позволено заниматься астрологией, но не астрономией; преподавать грамматику, но не изобретать собственный стиль или порождать идеи. Она может писать книжицы о невротических женщинах при условии, что они будут достаточно банальными и сентиментальными; но от философии ей стоит держаться подальше. И в писательском ремесле ей следует быть бдительной, чтобы ненароком переступить за жесткие границы женственности.
«И это, - пишет Вирджиния Вульф, - еще один типичный случай в карьере женщины-романистки. Ей ничего не остается, как сказать себе: “Я подожду. Я подожду, когда мужчины достигнут той степени развития, что их не будет больше шокировать женщина, говорящая правду о своем теле”. Будущее художественной литературы не в последнюю очередь зависит от того, окажется ли возможным научить мужчин слушать свободную женскую речь». Подобное ограничение означает аннигиляцию: язык, которому запрещено говорить о собственном теле, - язык, которому нет места в этом мире. Но правда о женском теле - это не просто описание отдельных его частей; на самом деле это обсуждение места этого конкретного тела в этом конкретном мире, его ценности, возможностей применения, положения в системе власти, в политической и экономической жизни, задатков - как потенциально реализованных, так и привычно игнорируемых.
В определенном смысле, интеллект - это комбинация образованности и ума: образование тренирует ум, ум расширяет возможности приложения образования; есть тело знаний, постоянно меняющееся и растущее, есть навык получения знаний; есть память, полная мыслей и идей, кладовая накопленных веками знаний. Интеллект - это господство над идеями, культурой, продуктами и процессами интеллектуальной деятельности других людей. Это способность выучить язык, вышколенная в процесс познания. Интеллект должен культивироваться - даже в мужчинах, даже в умнейших. Предоставленный самому себе, изолированный от внешнего мира, он обречен на стагнацию, если только не найдется тот, кто займется его развитием: к примеру, частный учитель, отец интеллекта. Но интеллекту женщины не позволяется затмевать интеллект ее учителя, иначе ее одернут и отвергнут. Уолт Уитмен писал, что ученик должен отречься от своего учителя, превзойти и свергнуть его - тогда как женщине положено всегда оставаться меньше и смиренней своего наставника; в ее интеллекте не видят потенциала стать господством.
Интеллект в женщине - всегда признак привилегированности: она была вознесена над своим полом, как правило, попечением мужчины, который счел нужным дать ей образование. Имя всевозможным оскорблениям, предназначенным для образованных женщин, легион: так называемые синие чулки - предмет всеобщих насмешек, женщины-интеллектуалки - уродины, иначе все эти идеи были бы им ни к чему; удовольствие от развития ума в женщине - сексуальное извращение. Работы мужчин-литераторов изобилуют язвительными нападками на женщин-интеллектуалок. Интеллект в женщине - злокачественное свойство; он не облагораживает, а уродует ее.
Перейти к продолжению главы
Оригинал перевода можно найти здесь.
Благодарю caballo_marino за любезно предоставленную помощь в редакторской правке.
Перейти к Главе 1 "Обещание крайне правых"
Почему жизнь так трагична; всего лишь полоска тротуара над пропастью. Я заглянула вниз; у меня закружилась голова; не знаю, как сумею дойти до конца… Ощущение бессилия: лед не растопить.
- Вирджиния Вульф, «Дневник писательницы», 25 октября 1920 года
Мужчины ненавидят ум в женщинах. Он не должен воспламенять и не должен обжигать; не должен пылать, охваченный безрассудством, и выгорать, обращаясь в пепел. Он не должен быть холодным, рациональным, отстраненным; теплому чреву не cнести ледяного бесстрастия блестящего ума. Он не должен быть кипучим и не должен быть мрачным; не должен быть ничем таким, что не приведет к рождению детей или бл...ству. Он не должен быть тем, что, собственно, и есть ум: энергией человеческого разума, самостоятельно действующего в этом мире и напрямую влияющего на него.
«Поистине, - пишет Норман Мейлер, - не думаю, что когда-нибудь появится по-настоящему интересная женщина-писательница, если только однажды первая шлюха не займется услугами секса по телефону и не расскажет свою историю». И Мейлер здесь по-своему добр к нам, поскольку допускает в шлюхе способность знать, если не рассказать: она что-то узнала на собственном опыте, и эта ее история заслуживает интереса. «Гений, - заметила Эдит Уортон в более прагматичном ключе, - вещь довольно бесполезная для женщины, которая не умеет сделать прическу».
Ум - это вид энергии; сила, что рвется наружу, во внешний мир. Он заявляет о себе не однажды, но беспрерывно. Он любопытен, проницателен. Лишенный света общественной жизни, дискурса и деятельности, он умирает. Сфера его деятельности не может ограничиваться вышиванием, надраиванием унитазов или франтовством. Ему необходим отклик, возможность показать себя, ощутимые результаты. Ум не может провести всю жизнь в бездействии и уединении. Отрезанный от внешнего мира, спрятанный, он чахнет и умирает. Можно приносить ему мир извне; он способен выживать на хлебе и воде, заключенный в тюремную камеру - но лишь выживать, не более того.
Флоренс Найтингейл в своем феминистском трактате «Кассандра» писала, что ум в женщинах умирает последним: желания, мечты, жажда действия и любовь уходят раньше. Ум держится дольше всех, поскольку способен выжить на сущих крохах: фрагментах мира, которые приносят ему мужья, сыновья, незнакомцы, а в наше время - телевизор или какая-нибудь случайная кинокартина.
В заточении ум начинает изводить сам себя и оборачивается кошмаром. В изоляции он становится обузой и мучением. Лишенный пищи, ум начинает походить на вспученный живот умирающего от голода ребенка: он раздут, но в нем нет ничего, что тело могло бы усвоить. Его разносит, как желудок голодающего, по мере того, как скелет ссыхается, а кости гнутся и ломаются под собственным весом. Он схватится за что угодно, лишь бы утолить этот голод, набросится на что угодно, вопьется зубами во что угодно, проглотит что угодно.
«Жозе Карлос вернулся домой с пакетом крекеров, который он нашел в мусорном баке, - пишет в своем дневнике Каролина Мария ди Жесус, женщина из бразильских трущоб. - Когда я увидела, как он жует что-то, подобранное в мусоре, то подумала: а что, если бы это было отравлено? Детям не под силу терпеть муки голода. Крекеры были замечательно вкусными. Я ела их, вспоминая пословицу “назвался груздем - полезай в кузов”. Я тоже была голодна, а потому я ела». Женский ум традиционно истощен, изолирован, заперт в четырех стенах.
С давних времен и по сей день знания о мире за стенами дома женщины получают от мужчин; мужчины и есть тот мир, что служит пищей женскому уму. Это скудный рацион, пустая похлебка, поскольку мужчины несут домой полуправду и самовозвеличивающую ложь, нужные им, чтобы требовать моральной поддержки, секса и обслуживания. Ум женщины не живет в мире свободно, действуя по своему разумению и в собственных интересах; его ограничивают в развитии, держат взаперти, подчиняют чужой воле. Работа по найму для нее ничего не меняет, поскольку ее и там вытесняют на женскую работу, и ум ее значит меньше, чем форма задницы.
Мужчины - среда обитания женщин, и женский ум находит себе применение, пытаясь выжить в этих условиях - условиях их хитростей, желаний, притязаний, прихотей, ненависти, разочарований, ярости, жадности, вожделения, деспотизма, власти, слабостей. Идеи, которые доходят до женщин, попадают к ним от мужчин в атмосфере культурных ценностей, насаждаемых мужчинами, в политико-социальной системе, контролируемой мужчинами, в сексуальной системе, где женщин используют, как вещи. (Как Кэтрин МакКиннон сформулировала в предложении, значение которого стоило бы уяснить каждой из нас: «Мужчина трахает женщину: два главных члена предложения, один второстепенный»). Мужчины и есть сфера деятельности, отведенная женскому уму. Но мир, реальный мир - это не только мужчины, и уж конечно, не только те фрагменты, которые мужчины решаются показать миру и женщинам; и этот мир у женщин был отнят: между ним и женщиной непременно встанет мужчина.
Некоторые готовы признать за женщинами ум особого склада: ограниченный, избирательный, внимательный к мелочам, равнодушный к идеям. Некоторые допускают - или даже настаивают, - что женщины более открыты пониманию Добра, более сведущи в вопросах морали и гуманности: это ограничивает и связывает ум. Некоторые могут признать гениальность отдельных женщин в истории - но не раньше, чем сама женщина-гений умрет. Величайшими романистками в английской литературе были женщины: Джордж Элиот, Джейн Остин, Вирджиния Вульф. Они стали ее венцом и славой; и каждая из них оставалась лишь бледной тенью писательницы, которой могла бы быть. Но даже факта их существования недостаточно, чтобы поколебать убежденную веру в то, что женщины, в общем и в целом, глупы: им не дано такого ума, потеря которого обеднила бы мир. Женщины глупы - мужчины умны; этот мир по праву принадлежит мужчинам, а не женщинам. Потерянный мужчина - это потерянный ум; потерянная женщина - это потерянная (подставьте функцию) мать, домохозяйка, вещь для сексуального потребления. Целые классы мужчин канули в Лету, были выброшены на свалку истории; однако всегда находились те, кто оплакивал эту потерю или отказывался ее принять. Утрата женских умов, однако, никого не печалит, поскольку никто не считает, что эти умы вообще существовали и были уничтожены. Ум, по существу, считается функцией маскулинности, и за отказ бесследно исчезнуть женщин презирают. [...]
Соображения выживания требуют, чтобы женский ум оставался неразвитым и робким. Женщина должна либо вовсе его не показывать, либо маскировать женственным стилем. Либо ей придется расплатиться за него полной потерей рассудка. Она будет искать возможностей упражнять свой ум в приличной для женщины, деликатной манере.
Но ум не женственен. Он склонен к крайностям. Трезвый ум презирает сентиментальность, а женщины должны быть сентиментальными, чтобы уметь разглядеть достоинства в ужасающей глупости окружающих их мужчин. Мрачный ум питает отвращение к радостному сиянию позитивного мышления и вечной приветливости; женщинам же положено светиться довольством, быть жизнерадостными и милыми: им ведь приходится каждый день улыбаться, чтобы выжить. Ум мятежный не признает ограничений; а мир женщины должен оставаться тесным, иначе она окажется вне закона; путь Ницше или Рембо неминуемо приведет ее в публичный дом или на стол лоботомиста. Любой энергичный ум бурлит азартными вопросами, агрессивными ответами: но женщинам не позволено быть первопроходцами, у женского ума не может быть аналогов Льюиса и Кларка. Даже сдержанный ум сдержан не из робости, которая приличествует женщинам, но потому, что он осторожен в оценке впечатлений и фактов, на которые робкий ум не смеет и взглянуть. Женщина обязана угождать, а сдержанный ум угождать не стремится - он стремится знать, а для этого - анализировать. Кроме того, ум честолюбив, он всегда хочет большего: не больше не е…ли и не больше беременностей, но больше мира человеческих возможностей. Женщина, посмевшая быть честолюбивой ради самой себя, будет предана анафеме.
Мы берем девочек и отправляем их в школы. С нашей стороны это истинное благодеяние, поскольку девочкам вообще ни к чему слишком много знать. Во многих культурах их и вовсе не пускают в школу и не учат даже чтению и письму, но в нашем обществе, к женщинам столь великодушном, девочек все же знакомят с некоторыми фактами, хотя и не считают нужным прививать им пытливость ума или жажду знаний. Обучение должно делать девочек послушными: интеллектуальную дерзость в них подавляют запретами, наказаниями, насмешками. Школы сначала сужают их кругозор, обуздывают любознательность, а затем обучают некоторым навыкам, которые могут пригодиться для обслуживания абстрактного мужа. В отношении фактов девочек учат быть пассивными. В них не видят будущих основоположниц идей или исследовательниц человеческого бытия.
Хорошее поведение - вот достойное интеллектуальное устремление для девочки. Девочка с интеллектуальными притязаниями - это девочка, которую нужно поставить на место.
Умная девочка должна направить свой ум на поиск еще более умного мужа. Симона де Бовуар остановила свой выбор на Сартре, когда пришла к выводу, что тот умнее ее. В фильме, который был снят, когда оба они были уже стариками, на закате жизни Сартр спрашивает де Бовуар - женщину, с которой он провел невероятную жизнь, полную интеллектуальной деятельности и свершений: каково это, быть литературной дамой?
Каролина Мария ди Жесус писала в своем дневнике: «У всех в этой жизни есть идеал. Мой - иметь возможность читать». Она честолюбива, но для женщины это странное устремление. Она жаждет знаний. Она жаждет радостей чтения и писательства. Мужчины предлагают ей брак, но она боится, что замужество станет помехой ее излюбленным занятиям. Мужу не понравится ее потребность в одиночестве; не понравится то, что ее внимание будет сосредоточено не на нем одном; не понравится ее отрешенная задумчивость и самоуважение; не понравится ее гордость за саму себя и за прямую связь с необъятным миром идей, описаний, фактов.
Соседи видят ее, погруженную в чтение или склонившуюся над листком бумаги с ручкой в руке среди грязи и голода фавелы [португ.: трущобы в городах Бразилии - прим. перевод.]. Этот идеал превращает ее в парию: страсть к чтению отталкивает окружающих сильнее, чем если бы она сидела посреди улицы и совала в рот пригоршни гвоздей. Откуда он мог взяться? Никто не прививал ей его. Две трети безграмотных в мире составляют женщины: чтобы раздвигать ноги и рожать детей, не нужно уметь читать или писать. Женщины нужны для секса и воспроизводства, не для литературного творчества.
Но женщинам есть что рассказать. Женщины хотят знать. У женщин есть вопросы, мысли, соображения, ответы. У женщин есть мечты о бытии в мире, а не о том, как бы продолжить чей-то род, и не о том, как выталкивать мокрых младенцев из тужащегося чрева.
«Женщины мечтают, - пишет в «Кассандре» Флоренс Найтингейл, - до тех пор, пока у них остаются силы мечтать. Мечты эти, коим они противятся так искренне, энергично, старательно и так безуспешно, на самом деле и есть их жизнь, без которой они не могли бы существовать. Наконец эти мечты покидают их… На старости лет они ничего не желают и ни о чем не мечтают - ни о деятельности, ни о любви, ни об уме».
Вирджиния Вульф, самая выдающаяся из современных писателей, не раз и не два рассказывала нам о том, какая это пытка - быть женщиной творческого ума. Она говорила об этом, когда положила тяжелый камень в карман и вошла с ним в реку; она говорила об этом каждый раз, когда теряла рассудок после выхода очередной своей книги: не мучайте меня за то, что я натворила, я сама себя замучаю, и доведу себя до безумия, и буду страдать, и буду наказана, и тогда, может быть, вы не уничтожите меня, тогда, может быть, вы пожалеете меня; жалость таит в себе так много презрения, а я ведь так горда, неужели вам этого мало? О том же она говорила и в своих работах: показывала в романах с бесконечной деликатностью, чтобы случайно не оскорбить нас; и в своих эссе налегала на обаяние в надежде, что на вежливость ей ответят вежливостью. Но ей случалось говорить и напрямую (хотя при ее жизни это и не было опубликовано), и она была права:
Требуется особый склад ума - стиль хозяйки, разливающей чай, как я это называю, - стиль женщины из высшего общества, счастливая беспечность воскресного дня. Не знаю. Мне кажется, угол зрения почти так же важен, как и сам предмет рассмотрения. Больше всего я ценю прямой контакт ума. Часто о писателе нельзя сказать ничего ценного - кроме своего мнения о нем. Теперь же я обнаруживаю, что взгляд мой постоянно замутняется (бессознательно, конечно же) под давлением редактора и публики, желающих, чтобы я смотрела на мир робкими женскими глазами. Мои работы, написанные с этой уклончивой перспективы, неизменно получали штамп «одобрено».
Ценить «прямой контакт ума» означает обладать живым, энергичным умом, не скрытым под платьями и изящными манерами. Ее работы действительно должны были получить штамп, и не один: от них требовали соответствия всем клише, ожидаемым от женщины. Она стала виртуозом изысканной уклончивости, скрывая идеи и смыслы под женственным стилем. Она изнемогала под бременем этого стиля, пряталась за этой маской - и так и не стала той, кем могла бы быть. Ее убило не только то, на что она осмелилась, но и то, на что она не решилась.
Три вещи неразрывно связаны между собою: грамотность, интеллект и творческий ум. Принято говорить, что они отличают человека от животного. Тому, кому в них отказано, отказано в полностью человеческой жизни, отказано в праве на человеческое достоинство. А теперь попробуем вместо «человека» подставить «женщину». Грамотность, интеллект и творческий ум отличают женщину от животного: неверно. Женщину от животных ничто не отличает, поскольку принадлежность к женскому классу обрекает ее на жизнь, определяемую ее животными функциями: случка и размножение. Эти функции объявлены смыслом жизни женщины, сутью ее так называемой человечности, высшим доступным ей уровнем человечности, высшей степенью ее человеческих способностей - потому что она женщина.
Для традиционалиста мужской культуры она животное, антитеза души; для либерала мужской культуры она природа. В обсуждениях так называемого биологического происхождения мужского доминирования мальчики могут позволить себе проводить параллели между собой и павианами или насекомыми: они-то при этом пишут книги и преподают в университетах. Профессор в Гарварде не откажется от должности только потому, что еще ни один павиан ее не занимал.
Биология власти - игра, в которую играют мальчики. Так мужчины говорят: «У нее больше общего с самкой павиана, чем со мной; она не может быть серым кардиналом в Гарварде, потому что она менструирует, мы ее трахаем, она вынашивает наших детей, мы ее бьем, мы ее насилуем; она - животное, ее функция - приносить потомство». Хотелось бы мне поглядеть на павиана, муравья, осу, гуся или какую-нибудь цихлиду, которые написали бы «Войну и мир». Еще сильнее мне бы хотелось увидеть животное, насекомое или птицу, которые написали бы «Миддлмарч».
Грамотность - орудие, как и огонь. Это орудие более высокого уровня, и для преобразования мира природы и мира человека она сделала не менее или даже более огня. Грамотность, как и огонь - орудие, использование которого требует приложения ума. Кроме того, грамотность - это еще и способность: способность научиться читать есть у каждого, ею можно воспользоваться, но можно также отрицать ее, объявить несуществующей, обречь на отмирание. Людям, обществом презираемым, в этой способности отказано. Но одного отказа недостаточно, поскольку люди все равно стремятся к поиску смысла. Род человеческий обретает смысл в полученном опыте, событиях, предметах, общении, отношениях, чувствах.
Грамотность является неотъемлемой частью процесса познания; без нее этот поиск невозможен. Мужчины могут утверждать, что женщины не способны выучить древнегреческий язык, но некоторые женщины все равно освоят его. Мужчины могут отрицать способность бедных женщин, женщин рабочего класса или проституируемых женщин научиться читать или писать на родном языке, но некоторые из этих женщин все равно найдут возможность обучиться грамоте и рискнут всем ради этого знания. В Соединенных Штатах на рабовладельческом Юге закон запрещал учить рабов чтению и письму; но некоторые рабовладельцы все же обучали им своих невольников, некоторые рабы учились, некоторые рабы были самоучками, некоторые рабы учили других рабов. Закон Моисея воспрещает преподавать женщинам Талмуд, но некоторые женщины, несмотря ни на что, штудировали его.
Люди знают, что грамотность дарит чувство собственного достоинства и новые горизонты. Люди неудержимо стремятся познавать мир, в котором они живут, посредством языка: разговорного, песенного, былинного, письменного. Чтобы отбить у человека жажду познания, наказание должно быть поистине ужасным, ибо люди любознательны, их влечет как получение нового опыта, так и его осмысление.
Отказ в доступе к образованию какому-либо классу или категории людей - это отказ в одном из фундаментальных человеческих прав. В грамоте традиционно отказано тем, кого считают животными, а не людьми: рабам в рабовладельческих обществах; женщинам в женоненавистнических обществах; расово угнетенным группам в расистских обществах. В мужчине-невольнике видят рабочую скотину; ему не дозволено читать или писать. Женщину используют как племенное животное; ей не пристало читать или писать. Когда женщин как класс лишают доступа к образованию, то на тех из них, кто его все же получает, это знание ложится позорным клеймом: оно делает их маскулинными, девиантными; это женщины, которые предали свои чрева, свои п..зды; своей образованностью они отрекаются от того, что определяет женский род.
Отдельным классам женщин все же предоставлялись некоторые привилегии образования. Не права - привилегии. Куртизанки Древней Греции были образованными - в то время как остальные женщины оставались безграмотными; но они были не философами, а проститутками. Лишь приняв свою функцию проститутки, они получали доступ к этой привилегии. Женщинам высших классов традиционно дают какое-то образование (гораздо более скромное по сравнению с образованием мужчин их круга): они могут пользоваться этой привилегией, если примут свою декоративную функцию. В конце концов, мужчине не нужна какая-то племенная течная сучка за обеденным столом или неприкрытая п…да в гостиной, где он читает газету или курит сигару. Язык - это признак цивилизованности: доказательство того, что он - человек, а она - нет.
Рост безграмотности среди бедных слоев городского населения Соединенных Штатов сопровождается новым витком роста открытого расизма и ненависти к бедным. Неграмотность заложена в саму систему: смышлёный ребенок может ходить в школу, но так и не научиться читать. Когда образовательная система отказывает в обучении основам грамоты определенным группам населения, она отказывает им в человеческом достоинстве, становится тюрьмой, загоном для скота; она не несет человеческую жизнь человеческим существам.
Во всем мире неграмотность - удел женского пола; две трети неграмотных в мире составляют женщины, и эта доля неуклонно растет. Девочкам нужны мужья, а не книги. Девочкам нужны дома или лачуги, чтобы в них убираться, панель, чтобы на ней стоять, но не огромный мир, чтобы бродить в нем. Отказ в обучении грамотности - это отказ в доступе к этому миру. Если она научится самостоятельно разводить огонь, читать книги, писать письма, очерки или повести, она может не захотеть и дальше мириться с нежеланной е…лей, с вынашиванием нежеланных детей, не захотеть в нем одном видеть жизнь и на жизнь смотреть его глазами. Она может нахвататься всяких идей - и, что хуже того, она может узнать им цену. Нельзя допустить, чтобы она знала, что идеи чего-то стоят - лишь что ее собственная ценность заключается в е…ле и размножении.
Получение образования в Соединенных Штатах было для женщин нелегкой задачей: и по сей день существует немало его отраслей, женщинам недоступных. В Англии Вирджиния Вульф столкнулась с проблемами при посещении университетской библиотеки. Простая грамотность - только первый шаг и, как сказала Эбби Келли на конвенции по правам женщин в 1850 году: «Сестры, окровавленные ноги протоптали дорогу, по которой вы пришли сюда». Женщинам отказано в доступе ко всей сокровищнице языка; мы должны довольствоваться лишь подобающей дамам, благопристойной его частью. Элис Джеймс писала в своем дневнике «это огромная потеря, когда требования хорошего тона отнимают у тебя все крепкие и подбадривающие ругательства!»
Но именно использование грамотности как орудия и как способности навлекает на женщину наказание, обструкцию, изгнание, обвинения, самую черную ненависть, самое ядовитое презрение. Чтобы, читая, оставаться женственной, она читает готические романы, а не учебники по медицине; штудирует поваренные книги, а не судебную практику; увлекается детективами, а не молекулярной биологией. Язык математики - неженственный язык. Ей позволено заниматься астрологией, но не астрономией; преподавать грамматику, но не изобретать собственный стиль или порождать идеи. Она может писать книжицы о невротических женщинах при условии, что они будут достаточно банальными и сентиментальными; но от философии ей стоит держаться подальше. И в писательском ремесле ей следует быть бдительной, чтобы ненароком переступить за жесткие границы женственности.
«И это, - пишет Вирджиния Вульф, - еще один типичный случай в карьере женщины-романистки. Ей ничего не остается, как сказать себе: “Я подожду. Я подожду, когда мужчины достигнут той степени развития, что их не будет больше шокировать женщина, говорящая правду о своем теле”. Будущее художественной литературы не в последнюю очередь зависит от того, окажется ли возможным научить мужчин слушать свободную женскую речь». Подобное ограничение означает аннигиляцию: язык, которому запрещено говорить о собственном теле, - язык, которому нет места в этом мире. Но правда о женском теле - это не просто описание отдельных его частей; на самом деле это обсуждение места этого конкретного тела в этом конкретном мире, его ценности, возможностей применения, положения в системе власти, в политической и экономической жизни, задатков - как потенциально реализованных, так и привычно игнорируемых.
В определенном смысле, интеллект - это комбинация образованности и ума: образование тренирует ум, ум расширяет возможности приложения образования; есть тело знаний, постоянно меняющееся и растущее, есть навык получения знаний; есть память, полная мыслей и идей, кладовая накопленных веками знаний. Интеллект - это господство над идеями, культурой, продуктами и процессами интеллектуальной деятельности других людей. Это способность выучить язык, вышколенная в процесс познания. Интеллект должен культивироваться - даже в мужчинах, даже в умнейших. Предоставленный самому себе, изолированный от внешнего мира, он обречен на стагнацию, если только не найдется тот, кто займется его развитием: к примеру, частный учитель, отец интеллекта. Но интеллекту женщины не позволяется затмевать интеллект ее учителя, иначе ее одернут и отвергнут. Уолт Уитмен писал, что ученик должен отречься от своего учителя, превзойти и свергнуть его - тогда как женщине положено всегда оставаться меньше и смиренней своего наставника; в ее интеллекте не видят потенциала стать господством.
Интеллект в женщине - всегда признак привилегированности: она была вознесена над своим полом, как правило, попечением мужчины, который счел нужным дать ей образование. Имя всевозможным оскорблениям, предназначенным для образованных женщин, легион: так называемые синие чулки - предмет всеобщих насмешек, женщины-интеллектуалки - уродины, иначе все эти идеи были бы им ни к чему; удовольствие от развития ума в женщине - сексуальное извращение. Работы мужчин-литераторов изобилуют язвительными нападками на женщин-интеллектуалок. Интеллект в женщине - злокачественное свойство; он не облагораживает, а уродует ее.
Перейти к продолжению главы