ДНВНКВСКОЕ. XIII. КИЕВСКОЕ. Часть первая
Я уже был на автовокзале в Липецке, когда написал ей "Айда в Киев" - через несколько часов мы уже были на вокзале в Воронеже, ждали поезд. Это была безумная поездка с самого начала. Я не знаю, что я ждал от неё. Юля мне потом уже сказала, что никогда не забудет эту мою дурацкую смску и все эти прогулки по снежному Киеву. И все эти бесконечные театры, оперы, галереи, по которым она таскала меня, дикаря. А я не забуду самое моё глупое признание в любви. Самое глупое - и единственное моё признание в любви. Вообще признаваться в любви это очень пошло. Ежели уж с вами случилась такая штука, то лучше об этом и вовсе не говорить, поскольку это невыговариваемо. Я очень хорошо знаю, что взаимная любовь узнается без помощи слов. Мне признавались в любви, и это почти всегда был проигрыш. И еще я знаю, сколько хлопот и страданий причиняют эти ненужные признания, причем обеим сторонам. Поэтому я молчал. То есть наоборот, говорил, говорил много, но всё о постороннем. А она - она измучила меня той зимой в Киеве, она стреляла по мне без прицела и без наводки, и всё попадало точно в цель, я сам старательно ловил каждый снаряд. Я как собачка таскался с ней по Киеву, показывал достопримечательности, ловил взгляды, подавал руку и не отпускал... Поздно вечером провожал её до родственников, у которых она остановилась, а затем пешком (метро уже закрывалось к тому времени) возвращался в другой край города к дяде. Приходил и будил всех. И не спал, разумеется. Какая это была глупость, клянусь собакой! Я был заворожен, околдован, и это была глупая околдованность, потому что никто не хотел меня околдовывать. После очередного суматошного дня, ближе к ночи я проводил её, и по пути к дому своего дяди упал в снег. Сколько я так пролежал - не знаю. Потом я еще долго бродил по ночному городу, и в конце концов позвонил ей и сказал "всю правду". для неё это было новостью. Невинное дитя или коварная игра и притворство? Не знаю и уже не берусь судить. Я помню лишь, что на следующий день в ботаническим саду около университета мы с ней о чем-то говорили, но толком не сказали ничего. Я помню, что еще через день я провожал её в Воронеж, помню, как посадил её в вагон поезда, как она просила меня не грустить и поцеловала мне руку, а затем уехала, а я еще на два дня остался в Киеве, "ходил-бродил понурый". Помню, что когда я вернулся в Воронеж, там мы продолжили эту нашу (мою?) бессмысленную песню. И еще я помню, что несколько месяцев спустя всерьез намеревался её убить, ждал ночью у подъезда с газовым пистолетом в кармане и литрами отравы в крови... Но об этом я не сделал записи в дневнике, Бог отвёл, как и потом еще не раз отводил от страшных вещей, которые я мог бы по злости и по глупости натворить.
