Историк-профессионал и блоггеры
Некторое время назад я давал ссылки на интервью петербургского историка Кирилла Александрова, в которм он, в частности, говорит о количестве советских граждан, воевавших на стороне Германии
Из выживших 2,4 млн. советских пленных примерно 950 тыс. вступили на службу в разные антисоветские вооруженные формирования (РОА и др.)
военную службу на стороне противника в 1941-1945 годах несли примерно 1,24 млн. граждан Советского Союза (там же по ссылке некоторая детализация)
Несколько позже мне попалось старое сообщение fat_yankey Миллион под трёхцветным флагом. Подробный разбор вопросов ("сколько всё-таки их было? кто они были? как они попали на службу? как и с кем они сражались? и что же ими двигало?") завершается следующим выводом: получается картина совсем непохожая на то, что рисуются пламенным антикоммунистам. Вместо одного (а то и двух) миллионов русских, сплотивишихся под трёхцветным флагом в борьбе против постылого сталинского режима наблюдается весьма разношёрстая (и явно не добивающая до миллиона) компания прибалтов, азиатов, галичан и славян сражавшихся каждый за свое. И в основном не со сталинским режимом, а с партизанами (причём не только русскими, но и с югославскими, словацкими, французскими, польскими), западными союзниками, а то и вообще с немцами. Не очень похоже на гражданскую войну, не так ли? Ну разве что назвать этими словами борьбу партизанов с полицаями, но полицаи боролись уж никак не под трёхцветным флагом, но со свастикой на рукаве.
И вот ведь какое дело - профессиональный историк Александров в своем развернутом тексте хоть и дает довольно много деталей, но все-таки явно упирает на публицистические приемы, а спокойный анализ находим у блоггера.
Примерно такая же ситуация с другими частями интервью. К примеру, Александров привеодит обширные цитаты из воспоминаний искусствоведа Николая Никулина, причем дает их в качестве абсолютного свидетельства, добавляя от себя лишь "Попробуйте возразить." и "Думаю, что комментарии излишни". Историк никак не пытается анализировать используемый источник (а там явно есть поле для анализа), он сознательно заменяет профессионально выстроенную картину - художественым образом.
Мне попадались различные критические отзывы по поводу мемуаров Никулина, но дело даже не в отмечаемых там фактических несообразностях, гораздо важнее другое. Ведь автор говорит в предисловии: Мои записки не предназначались для публикации. Это лишь попытка освободиться от прошлого: подобно тому, как в западных странах люди идут к психоаналитику, выкладывают ему свои беспокойства, свои заботы, свои тайны в надежде исцелиться и обрести покой, я обратился к бумаге, чтобы выскрести из закоулков памяти глубоко засевшую там мерзость, муть и свинство, чтобы освободиться от угнетавших меня воспоминаний. Попытка наверняка безуспешная, безнадежная... Эти записки глубоко личные, написанные для себя, а не для постороннего глаза, и от этого крайне субъективные. Они не могут быть объективными потому, что война была пережита мною почти в детском возрасте, при полном отсутствии жизненного опыта, знания людей, при полном отсутствии защитных реакций или иммунитета от ударов судьбы. В них нет последовательного, точного изложения событий. Это не мемуары, которые пишут известные военачальники и которые заполняют полки наших библиотек. Описания боев и подвигов здесь по возможности сведены к минимуму. Подвиги и героизм, проявленные на войне, всем известны, много раз воспеты. Но в официальных мемуарах отсутствует подлинная атмосфера войны. Мемуаристов почти не интересует, что переживает солдат на самом деле. Обычно войны затевали те, кому они меньше всего угрожали: феодалы, короли, министры, политики, финансисты и генералы. В тиши кабинетов они строили планы, а потом, когда все заканчивалось, писали воспоминания, прославляя свои доблести и оправдывая неудачи. Большинство военных мемуаров восхваляют саму идею войны и тем самым создают предпосылки для новых военных замыслов. Тот же, кто расплачивается за все, гибнет под пулями, реализуя замыслы генералов, тот, кому война абсолютно не нужна, обычно мемуаров не пишет.
Здесь я пытался рассказать, о чем я думал, что больше всего меня поражало и чем я жил четыре долгие военные года. Повторяю, рассказ этот совсем не объективный. Мой взгляд на события тех лет направлен не сверху, не с генеральской колокольни, откуда все видно, а снизу, с точки зрения солдата, ползущего на брюхе по фронтовой грязи, а иногда и уткнувшего нос в эту грязь. Естественно, я видел немногое и видел специфически.
Когда я прочел эти слова, тут же вспомнились интервью Петра Тодоровского по поводу его последнего фильма "Риорита", где он подчеркивал тот же самый мотив - высказать наконец ужасную правду, которая мучала столько лет: "Дальше тянуть некуда, «Риорита» наверняка последняя моя картина о войне, иного шанса высказаться на эту тему не будет." И не зря он хотел назвать этот фильм "На память о пережитых страхах".
Об этом желании высказать самое болезненное пишет психолог Людмила Петрановская: Пережитая травма рушит образ мира, разрывает эмоциональные связи, вносит в жизнь хаос и чувство беззащитности перед силами судьбы. Весь этот болезненный опыт надо пережить, осознать, упаковать, чтобы можно было выстроить новый образ мира и жить дальше. Это большая душевная работа, порой занимающая годы. Чем больше «масштаб поражения», и тем дольше длится реабилитация.
Переживание ПТС имеет свои стадии, и вот это будет важно для дальнейшего разговора. Это: стадия шока, стадия отрицания, стадия осознания, стадия восстановления.
И дальше как раз про стадию осознания: Ее признаки: «переполняющие» чувства, потребность говорить о них; потребность вернуться на место происшествия, воспроизвести детали; полнота и яркость воспоминаний, «повторное переживание»; проживание гнева к насильнику, компенсаторная агрессия; проживание вины и переход от вины к ответственности».
...
Полного очищения раны не происходило.Последнее табу слетело только в 90-е. Вот тогда хлынуло все то, что было написано раньше и не увидело свет. Появилось новое. Впервые были наконец произнесены вслух слова «штрафбат», «особый отдел», всплыли пирожные Жданова, появился «Ледокол» Суворова, Катынь и многое еще произошло.
Завершилось ли очищение? Нет, все еще нет. Один из последних актов очищения - воспоминания о зверствах уже советских солдат на освобожденных территориях. Это самое трудное, потому что это уже не травма пострадавшего, а травма насильника. Или травма свидетеля. И снова всплывает отрицание, и гнев, и люди агрессивно бросаются друг на друга, готовые глотки перегрызть из-за событий шестидесятипятилетней давности. Что само по себе - симптом. Еще болит, очень болит. Не только на дождь, как старые раны. Но рано или поздно с этой частью травмы тоже придется разобраться, иначе никак.
(И конечно, там пошли споры в комментариях - что из названного правда, а что мифы. Но ведь и сама устойчивость таких мифов говорит о наличии потребности в них).
Из выживших 2,4 млн. советских пленных примерно 950 тыс. вступили на службу в разные антисоветские вооруженные формирования (РОА и др.)
военную службу на стороне противника в 1941-1945 годах несли примерно 1,24 млн. граждан Советского Союза (там же по ссылке некоторая детализация)
Несколько позже мне попалось старое сообщение fat_yankey Миллион под трёхцветным флагом. Подробный разбор вопросов ("сколько всё-таки их было? кто они были? как они попали на службу? как и с кем они сражались? и что же ими двигало?") завершается следующим выводом: получается картина совсем непохожая на то, что рисуются пламенным антикоммунистам. Вместо одного (а то и двух) миллионов русских, сплотивишихся под трёхцветным флагом в борьбе против постылого сталинского режима наблюдается весьма разношёрстая (и явно не добивающая до миллиона) компания прибалтов, азиатов, галичан и славян сражавшихся каждый за свое. И в основном не со сталинским режимом, а с партизанами (причём не только русскими, но и с югославскими, словацкими, французскими, польскими), западными союзниками, а то и вообще с немцами. Не очень похоже на гражданскую войну, не так ли? Ну разве что назвать этими словами борьбу партизанов с полицаями, но полицаи боролись уж никак не под трёхцветным флагом, но со свастикой на рукаве.
И вот ведь какое дело - профессиональный историк Александров в своем развернутом тексте хоть и дает довольно много деталей, но все-таки явно упирает на публицистические приемы, а спокойный анализ находим у блоггера.
Примерно такая же ситуация с другими частями интервью. К примеру, Александров привеодит обширные цитаты из воспоминаний искусствоведа Николая Никулина, причем дает их в качестве абсолютного свидетельства, добавляя от себя лишь "Попробуйте возразить." и "Думаю, что комментарии излишни". Историк никак не пытается анализировать используемый источник (а там явно есть поле для анализа), он сознательно заменяет профессионально выстроенную картину - художественым образом.
Мне попадались различные критические отзывы по поводу мемуаров Никулина, но дело даже не в отмечаемых там фактических несообразностях, гораздо важнее другое. Ведь автор говорит в предисловии: Мои записки не предназначались для публикации. Это лишь попытка освободиться от прошлого: подобно тому, как в западных странах люди идут к психоаналитику, выкладывают ему свои беспокойства, свои заботы, свои тайны в надежде исцелиться и обрести покой, я обратился к бумаге, чтобы выскрести из закоулков памяти глубоко засевшую там мерзость, муть и свинство, чтобы освободиться от угнетавших меня воспоминаний. Попытка наверняка безуспешная, безнадежная... Эти записки глубоко личные, написанные для себя, а не для постороннего глаза, и от этого крайне субъективные. Они не могут быть объективными потому, что война была пережита мною почти в детском возрасте, при полном отсутствии жизненного опыта, знания людей, при полном отсутствии защитных реакций или иммунитета от ударов судьбы. В них нет последовательного, точного изложения событий. Это не мемуары, которые пишут известные военачальники и которые заполняют полки наших библиотек. Описания боев и подвигов здесь по возможности сведены к минимуму. Подвиги и героизм, проявленные на войне, всем известны, много раз воспеты. Но в официальных мемуарах отсутствует подлинная атмосфера войны. Мемуаристов почти не интересует, что переживает солдат на самом деле. Обычно войны затевали те, кому они меньше всего угрожали: феодалы, короли, министры, политики, финансисты и генералы. В тиши кабинетов они строили планы, а потом, когда все заканчивалось, писали воспоминания, прославляя свои доблести и оправдывая неудачи. Большинство военных мемуаров восхваляют саму идею войны и тем самым создают предпосылки для новых военных замыслов. Тот же, кто расплачивается за все, гибнет под пулями, реализуя замыслы генералов, тот, кому война абсолютно не нужна, обычно мемуаров не пишет.
Здесь я пытался рассказать, о чем я думал, что больше всего меня поражало и чем я жил четыре долгие военные года. Повторяю, рассказ этот совсем не объективный. Мой взгляд на события тех лет направлен не сверху, не с генеральской колокольни, откуда все видно, а снизу, с точки зрения солдата, ползущего на брюхе по фронтовой грязи, а иногда и уткнувшего нос в эту грязь. Естественно, я видел немногое и видел специфически.
Когда я прочел эти слова, тут же вспомнились интервью Петра Тодоровского по поводу его последнего фильма "Риорита", где он подчеркивал тот же самый мотив - высказать наконец ужасную правду, которая мучала столько лет: "Дальше тянуть некуда, «Риорита» наверняка последняя моя картина о войне, иного шанса высказаться на эту тему не будет." И не зря он хотел назвать этот фильм "На память о пережитых страхах".
Об этом желании высказать самое болезненное пишет психолог Людмила Петрановская: Пережитая травма рушит образ мира, разрывает эмоциональные связи, вносит в жизнь хаос и чувство беззащитности перед силами судьбы. Весь этот болезненный опыт надо пережить, осознать, упаковать, чтобы можно было выстроить новый образ мира и жить дальше. Это большая душевная работа, порой занимающая годы. Чем больше «масштаб поражения», и тем дольше длится реабилитация.
Переживание ПТС имеет свои стадии, и вот это будет важно для дальнейшего разговора. Это: стадия шока, стадия отрицания, стадия осознания, стадия восстановления.
И дальше как раз про стадию осознания: Ее признаки: «переполняющие» чувства, потребность говорить о них; потребность вернуться на место происшествия, воспроизвести детали; полнота и яркость воспоминаний, «повторное переживание»; проживание гнева к насильнику, компенсаторная агрессия; проживание вины и переход от вины к ответственности».
...
Полного очищения раны не происходило.Последнее табу слетело только в 90-е. Вот тогда хлынуло все то, что было написано раньше и не увидело свет. Появилось новое. Впервые были наконец произнесены вслух слова «штрафбат», «особый отдел», всплыли пирожные Жданова, появился «Ледокол» Суворова, Катынь и многое еще произошло.
Завершилось ли очищение? Нет, все еще нет. Один из последних актов очищения - воспоминания о зверствах уже советских солдат на освобожденных территориях. Это самое трудное, потому что это уже не травма пострадавшего, а травма насильника. Или травма свидетеля. И снова всплывает отрицание, и гнев, и люди агрессивно бросаются друг на друга, готовые глотки перегрызть из-за событий шестидесятипятилетней давности. Что само по себе - симптом. Еще болит, очень болит. Не только на дождь, как старые раны. Но рано или поздно с этой частью травмы тоже придется разобраться, иначе никак.
(И конечно, там пошли споры в комментариях - что из названного правда, а что мифы. Но ведь и сама устойчивость таких мифов говорит о наличии потребности в них).