Из диссертации Олега Кена
Нашел также введение к диссертации Кена:
Кен Олег Николаевич. Мобилизационное планирование в контексте внутренней политики и международного положения СССР (1927-1935 гг.) : Дис. ... д-ра ист. наук : 07.00.02 : Санкт-Петербург, 2004 588 c. РГБ ОД, 71:05-7/34
Некоторые фрагменты.
Из разд. "3. Методология исследования".Методологической основой диссертации являются выводы общей теории систем применительно к рассмотрению общественных феноменов и, в особенности, к взаимодействию факторов, традиционно относимых к внутренней, внешней и военной политике. Системный подход, отрицающий монокаузальность как принцип объяснения сложных процессов, утверждает вместе с тем примат отношений между элементами системы (ибо ее конституирует именно организованная совокупность таких отношений, а не «внутренние» характеристики отдельных элементов). В афористичной форме этот принцип был выражен нидерландским философом и историком культуры Й. Хейзингой: «Все группы явлений переплетаются, будто в хороводе. Interdependence, взаимозависимость, становится паролем любого современного анализа человеческих и общественных фактов и явлений. Идет ли речь о социологии, экономике, психологии либо истории, всюду односторонняя ортодоксально-каузальная трактовка должна уступать место признанию комплекса сложных многосторонних отношений и взаимозависимостей. Понятие причины вытесняется понятием условия».
Применительно к сфере военного строительства системный подход подразумевает формирование суждения об их эффективности, исходя из критериев комплексности и пропорциональности составных частей (элементов), наличия между ними адекватных взаимосвязей и сочленений, вместо того, чтобы фокусировать внимание (к чему нередко побуждают используемые документы) на совокупности количественных показателей. Образцы такого подхода при анализе оборонных приготовлений автор нашел у столь несхожих исследователей как Ж. Сапир и Б. Меннинг (см. ниже).
Для целей настоящего исследования существенно также, что эти методологические подходы, расходясь с практикой советского военного строительства, близки самоощущению высших партийных, государственных и военных деятелей 20-30-х гг., рассматривавших проблемы различных сфер жизнедеятельности как составные части «политики вообще» . Что не менее важно, именно принципы системного подхода являются адекватными объекту данного исследования - мобилизационному планированию, которое по своему существу охватывает различные области жизнедеятельности, подчиняя их единой целевой установке.
Подчеркивая приверженность принципам системного подхода, автор хотел бы дистанцироваться от главных установок доминирующих теорий международных отношений, которые явно или косвенно подавляют попытки непредубежденного исторического анализа поведения и мотивов советского государства. Общие теории международных отношений (в особенности, «реалистическая» концепция, ныне переживающая в России взлет своей популярности) тяготеют к представлению СССР как «нормального участника международной системы», а его большевистское руководство трактуется как один из «рациональных акторов». Не вдаваясь в обсуждение различных исторических типов рациональности1 , следует отметить, что отрицание этой парадигмальной установки сближает используемую в данной работе методологию с конструктивистским подходом в области теории международных отношений, который нацелен на изучение «особенных и уникальных социальных, культурных и политических практик» отдельных государств, особенностей их самопонимания, видения себя в мировом контексте.
Наконец, для понимания внутренней динамики постреволюционного общества, логики революционной идеологии и новой бюрократии, непреходящей методологической ценностью обладает анализ Марксом социально-политической истории Франции. Так, впервые сформулированный в «Святом семействе» (1845) тезис о том, что Наполеон «завершил терроризм, поставив на место перманентной революции перманентную войну» 3, помогает осмыслить развитие диктатуры, претендующей, в качестве наследника революции, на представительство «общей воли» и вынужденного стягивать обручем насилия (и национальной идеи) конфликтные интересы социальных слоев и групп.
И из разд. "6. Научная новизна, актуальность и практическая значимость."
Более широкая научная актуальность диссертации определяется прежде всего характером современной дискуссии по ключевым проблемам истории советского общества. 1990-е годы ознаменовались восприятием отечественной историографией так называемой «тоталитарной парадигмы» как едва ли не главного способа трактовки советского феномена. Успеху концепции тоталитаризма на российской почве содействовало как разочарование в советской историографической модели (нередко бесплодное), так и совпадение основных постулатов этой концепции с интерпретацией, которую подсказывали будущим историкам сами советские вожди. В документах советского политического руководства оно, как правило, представлено в качестве всезнающего и всевластного субъекта, всецело определяющего развитие всех сторон общественной жизни и эффективно контролирующей генерируемые им самим исторические трансформации. В этом смысле подходы, характерные для теории тоталитаризма, в значительной мере воспроизводит образцы официальной советской историографии. Ограниченность эвристических возможностей этой модели связана не только (и не столько) с характеристикой функционирования сложившейся системы (например, «зрелого сталинизма»), но и с тем, что ее применение приводит к отрыву изучения истории России советского периода от «дореволюционной» и «постсоветской» истории и затрудняет понимание механизмов трансформации российского общества на протяжении XX века при сохранении некоторых важных констант его развития.
Рассмотрение процесса мобилизационного планирования как фактора внешней, военной и экономической политики СССР конца 20-х - середины 30-х гг. подтверждает тезис ряда исследователей (М. Малия, А. Безансон и др.) о примате политического и идеологического над экономическим и социальным и одновременно опровергает представление о тотальном контроле Сталина и его сотрудников над этим процессом, о его задан-ности коммунистической идеологией, предопределенности динамики и результатов. Анализ обстоятельств и мотивов принимавшихся решений указывает, что возрастание военных приготовлений являлось производным как партийно-классовой идеологии, так и широкого внепартийного воззрения на окружающий мир, обладающего значительной преемственностью по отношению к взглядам элит имперской России, что форсирование хозяйственной модернизации определялось не только доктринальными положениями марксизма-ленинизма, но и потребностями реализации постулатов советской военной теории, что, наконец, активными субъектами политического процесса наряду с партийно-государственным руководством являлись высокопоставленные военные профессионалы.
Подготовка государства к войне, ядром чего является мобилизационное планирование, воплощает важные стороны взаимодействия внутренней и внешней политики, позволяет проследить их взаимную обусловленность и некоторые механизмы взаимного проникновения. Не претендуя на разрушение привычного стереотипа о разделении политики на внешнюю и внутреннюю, данное исследование предлагает обратить внимание на системные связи между различными звеньями изучаемой исторической реальности. В частности, понятие «внешняя политика», по меньшей мере, применительно к советской истории, не может быть редуцировано до дипломатических и торговых сношений с другими странами; его неотъемлемой составной частью является военное планирование, через посредство которого (особенно его мобилизационного сегмента) функционирование международной системы оказывается в сложной взаимозависимости от развития «отдельных» стран.
Предлагаемая работа соотносится также с исследованиями «гражданско-военных отношений» в России и СССР, а также с сопряженными с этой проблематикой научными дискуссиями о причинах коллапса советской системы , о роли вооруженных сил в политическом развитии современной России, о необходимости взаимосвязанного определения задач военной реформой и внешней политики. Основные разногласия ученых и экспертов фокусируются на концептуальном определении контроля со стороны гражданского руководства как «субъективного» (опирающегося на политические механизмы и прямое вмешательство политических лидеров в сферу военной политики) или «объективного» (основанного на от сутствии конфликтов интересов между гражданскими и военными властями). Представленный в диссертации анализ взаимодействия политических и военных лидеров в период складывания общегосударственной системы мобилизационного планирования и военно-промышленного комплекса рисует картину скорее взаимного приспособления, нежели контроля Партии-Государства над военной сферой либо отсутствия принципиальных разногласий между ним, причем это взаимное приспособление оказало глубокое идейное и институциональное воздействие на основы государственного строя. В этом отношении предлагаемая работа может способствовать новому формулированию проблемы и преодолению обозначившихся методологических трудностей в исследовании «гражданско-военных отношений».
Интересно, как воспринимают приверженцы методологического индивидуализма эти ключевые положения Кена о системном подходе. Может быть, про концепцию тоталитаризма и демоническую роль Сталина политического руководства кто-нибудь выскажется.
Кен Олег Николаевич. Мобилизационное планирование в контексте внутренней политики и международного положения СССР (1927-1935 гг.) : Дис. ... д-ра ист. наук : 07.00.02 : Санкт-Петербург, 2004 588 c. РГБ ОД, 71:05-7/34
Некоторые фрагменты.
Из разд. "3. Методология исследования".Методологической основой диссертации являются выводы общей теории систем применительно к рассмотрению общественных феноменов и, в особенности, к взаимодействию факторов, традиционно относимых к внутренней, внешней и военной политике. Системный подход, отрицающий монокаузальность как принцип объяснения сложных процессов, утверждает вместе с тем примат отношений между элементами системы (ибо ее конституирует именно организованная совокупность таких отношений, а не «внутренние» характеристики отдельных элементов). В афористичной форме этот принцип был выражен нидерландским философом и историком культуры Й. Хейзингой: «Все группы явлений переплетаются, будто в хороводе. Interdependence, взаимозависимость, становится паролем любого современного анализа человеческих и общественных фактов и явлений. Идет ли речь о социологии, экономике, психологии либо истории, всюду односторонняя ортодоксально-каузальная трактовка должна уступать место признанию комплекса сложных многосторонних отношений и взаимозависимостей. Понятие причины вытесняется понятием условия».
Применительно к сфере военного строительства системный подход подразумевает формирование суждения об их эффективности, исходя из критериев комплексности и пропорциональности составных частей (элементов), наличия между ними адекватных взаимосвязей и сочленений, вместо того, чтобы фокусировать внимание (к чему нередко побуждают используемые документы) на совокупности количественных показателей. Образцы такого подхода при анализе оборонных приготовлений автор нашел у столь несхожих исследователей как Ж. Сапир и Б. Меннинг (см. ниже).
Для целей настоящего исследования существенно также, что эти методологические подходы, расходясь с практикой советского военного строительства, близки самоощущению высших партийных, государственных и военных деятелей 20-30-х гг., рассматривавших проблемы различных сфер жизнедеятельности как составные части «политики вообще» . Что не менее важно, именно принципы системного подхода являются адекватными объекту данного исследования - мобилизационному планированию, которое по своему существу охватывает различные области жизнедеятельности, подчиняя их единой целевой установке.
Подчеркивая приверженность принципам системного подхода, автор хотел бы дистанцироваться от главных установок доминирующих теорий международных отношений, которые явно или косвенно подавляют попытки непредубежденного исторического анализа поведения и мотивов советского государства. Общие теории международных отношений (в особенности, «реалистическая» концепция, ныне переживающая в России взлет своей популярности) тяготеют к представлению СССР как «нормального участника международной системы», а его большевистское руководство трактуется как один из «рациональных акторов». Не вдаваясь в обсуждение различных исторических типов рациональности1 , следует отметить, что отрицание этой парадигмальной установки сближает используемую в данной работе методологию с конструктивистским подходом в области теории международных отношений, который нацелен на изучение «особенных и уникальных социальных, культурных и политических практик» отдельных государств, особенностей их самопонимания, видения себя в мировом контексте.
Наконец, для понимания внутренней динамики постреволюционного общества, логики революционной идеологии и новой бюрократии, непреходящей методологической ценностью обладает анализ Марксом социально-политической истории Франции. Так, впервые сформулированный в «Святом семействе» (1845) тезис о том, что Наполеон «завершил терроризм, поставив на место перманентной революции перманентную войну» 3, помогает осмыслить развитие диктатуры, претендующей, в качестве наследника революции, на представительство «общей воли» и вынужденного стягивать обручем насилия (и национальной идеи) конфликтные интересы социальных слоев и групп.
И из разд. "6. Научная новизна, актуальность и практическая значимость."
Более широкая научная актуальность диссертации определяется прежде всего характером современной дискуссии по ключевым проблемам истории советского общества. 1990-е годы ознаменовались восприятием отечественной историографией так называемой «тоталитарной парадигмы» как едва ли не главного способа трактовки советского феномена. Успеху концепции тоталитаризма на российской почве содействовало как разочарование в советской историографической модели (нередко бесплодное), так и совпадение основных постулатов этой концепции с интерпретацией, которую подсказывали будущим историкам сами советские вожди. В документах советского политического руководства оно, как правило, представлено в качестве всезнающего и всевластного субъекта, всецело определяющего развитие всех сторон общественной жизни и эффективно контролирующей генерируемые им самим исторические трансформации. В этом смысле подходы, характерные для теории тоталитаризма, в значительной мере воспроизводит образцы официальной советской историографии. Ограниченность эвристических возможностей этой модели связана не только (и не столько) с характеристикой функционирования сложившейся системы (например, «зрелого сталинизма»), но и с тем, что ее применение приводит к отрыву изучения истории России советского периода от «дореволюционной» и «постсоветской» истории и затрудняет понимание механизмов трансформации российского общества на протяжении XX века при сохранении некоторых важных констант его развития.
Рассмотрение процесса мобилизационного планирования как фактора внешней, военной и экономической политики СССР конца 20-х - середины 30-х гг. подтверждает тезис ряда исследователей (М. Малия, А. Безансон и др.) о примате политического и идеологического над экономическим и социальным и одновременно опровергает представление о тотальном контроле Сталина и его сотрудников над этим процессом, о его задан-ности коммунистической идеологией, предопределенности динамики и результатов. Анализ обстоятельств и мотивов принимавшихся решений указывает, что возрастание военных приготовлений являлось производным как партийно-классовой идеологии, так и широкого внепартийного воззрения на окружающий мир, обладающего значительной преемственностью по отношению к взглядам элит имперской России, что форсирование хозяйственной модернизации определялось не только доктринальными положениями марксизма-ленинизма, но и потребностями реализации постулатов советской военной теории, что, наконец, активными субъектами политического процесса наряду с партийно-государственным руководством являлись высокопоставленные военные профессионалы.
Подготовка государства к войне, ядром чего является мобилизационное планирование, воплощает важные стороны взаимодействия внутренней и внешней политики, позволяет проследить их взаимную обусловленность и некоторые механизмы взаимного проникновения. Не претендуя на разрушение привычного стереотипа о разделении политики на внешнюю и внутреннюю, данное исследование предлагает обратить внимание на системные связи между различными звеньями изучаемой исторической реальности. В частности, понятие «внешняя политика», по меньшей мере, применительно к советской истории, не может быть редуцировано до дипломатических и торговых сношений с другими странами; его неотъемлемой составной частью является военное планирование, через посредство которого (особенно его мобилизационного сегмента) функционирование международной системы оказывается в сложной взаимозависимости от развития «отдельных» стран.
Предлагаемая работа соотносится также с исследованиями «гражданско-военных отношений» в России и СССР, а также с сопряженными с этой проблематикой научными дискуссиями о причинах коллапса советской системы , о роли вооруженных сил в политическом развитии современной России, о необходимости взаимосвязанного определения задач военной реформой и внешней политики. Основные разногласия ученых и экспертов фокусируются на концептуальном определении контроля со стороны гражданского руководства как «субъективного» (опирающегося на политические механизмы и прямое вмешательство политических лидеров в сферу военной политики) или «объективного» (основанного на от сутствии конфликтов интересов между гражданскими и военными властями). Представленный в диссертации анализ взаимодействия политических и военных лидеров в период складывания общегосударственной системы мобилизационного планирования и военно-промышленного комплекса рисует картину скорее взаимного приспособления, нежели контроля Партии-Государства над военной сферой либо отсутствия принципиальных разногласий между ним, причем это взаимное приспособление оказало глубокое идейное и институциональное воздействие на основы государственного строя. В этом отношении предлагаемая работа может способствовать новому формулированию проблемы и преодолению обозначившихся методологических трудностей в исследовании «гражданско-военных отношений».
Интересно, как воспринимают приверженцы методологического индивидуализма эти ключевые положения Кена о системном подходе. Может быть, про концепцию тоталитаризма и демоническую роль Сталина политического руководства кто-нибудь выскажется.