Еще выступления Миллера
http://www.polit.ru/research/2007/05/30/miller.html
http://www.liberal.ru/sitan.asp?Num=668
Тема все та же - ГРС (Главный Русский Спор)
Дело в том, что русская общественная мысль демонстрирует необычайную устойчивость (в плохом смысле слова) по части своего репертуара. Вот как сложился какой-то репертуар смыслов и каких-то тематических ходов в XIX веке, так он с упорством, достойным лучшего применения, и воспроизводится.
Не случайно эта «оппозиция западников--славянофилов» (возьмем ее в кавычки) постоянно воспроизводится в русской мысли XX века, хотя дурной круг здесь усугубляется тем, что основная масса людей, которые рассуждают в этих категориях, имеет очень отдаленное представление о том, что думали западники, что думали славянофилы и какова была эпоха, в которой они жили
...
То есть снова воспроизводятся оппозиции совершенно мифических категорий: европейскость как средоточие всего хорошего и российский патерналистский опыт как средоточие всего плохого.
...
Мы даже в том репертуаре, который был в XIX веке, откидываем все, что хоть чуть-чуть более сложно, и все время используем один и тот же инструмент -- бубен, лишь меняя темп исполнения.
Есть еще масса других инструментов, которые требуют более сложных навыков для исполнения на них каких-то осмысленных произведений. То есть путь к сложным ответам на сегодняшние непростые вопросы лежит, среди прочего, через сложность в интерпретации прошлого -- вот через эту сложность мы как раз можем преодолеть тот примитивный репертуар, который нам навязывается.
Янов пишет о трех «проклятьях» России: «православном фундаментализме», «крепостном праве», «самодержавии и империи». Но когда я читаю, что в 1860-е годы и Германия, и Австро-Венгрия, и даже Османская империя были конституционными монархиями, то надо все-таки чуть-чуть более внимательно смотреть на вещи. Во-первых, конституция в Османской империи просуществовала один год. Австро-Венгрия -- да, она более основательно встала на этот путь. Но когда мы задумываемся над тем, что случилось, например, в начале XX века, то мы обнаруживаем, что и тех, кто встал на конституционный путь в 1860-е годы, и тех, кто встал на этот путь заметно позже (как Россия), -- их всех смела Первая мировая война. Тогда мы задаемся вопросом: может быть, и Российская империя, даже ступив на этот путь с таким ужасным опозданием -- действительно могла раньше и должна была раньше, -- может быть, и для нее не все было потеряно? Но Первая мировая война на всех империях на окраинах Европы поставила крест -- вот это надо оценить.
Да, кстати, давайте заметим одну вещь, что демократия, либерализм и власть закона -- это вещи отдельные и не обязательно сочетающиеся в одном режиме. Мы можем легко представить не либеральную, но демократическую страну.
«НЗ»: Термин «нелиберальная демократия» получил сейчас законную прописку в политологии.
А.М.: Вернемся к этим проклятиям русской истории, о которых говорит Янов, -- крепостное право, самодержавие и империя.
Вроде бы все верно. Можно ли считать крепостное право проклятием русской истории? Безусловно. Но надо смотреть внимательнее, что это такое, в какой степени это российская специфика, в какой степени она охватывает весь социум (потому что у нас есть Сибирь без крепостного права, да и не только).
Православный фундаментализм, равно как католический, мусульманский или иудейский -- мне не близки. Но хочется спросить, что в истории XVIII--XIX веков можно объяснить через «православный фундаментализм»? Сколько его там? Каково его влияние на светскую власть?
Самодержавие -- да, очень консервативный институт, безусловно. И опять же, при всей его консервативности, все-таки именно самодержавие сумело создать для России сценарий, который существенно отличался от сценария Османской империи. Вот когда мы говорим о том, что сегодня люди вовсе не горюют о потере статуса сверхдержавы, -- это совершенно справедливое и очень радостное замечание. Но при этом если сверхдержавы, наподобие СССР, нам не надо, то идея великой державы, стоящей в одном ряду с несколькими другими державами такого же уровня, народу очень близка, и она очень тесно связана с идеей империума, то есть суверенитета.
В этом смысле что мы можем сказать о проклятии империи… Ну давайте подумаем, если бы Россия не была бы империей, то чем бы она была в XVIII--XIX веках? Вот тут как раз начинают возникать разные вопросы -- а чем могла быть Россия, кроме как империей? Ну, она (Россия) могла и не быть центром империи, она могла бы быть периферией другой империи, если был бы разыгран другой исторический сценарий. Она и была какое-то время периферией монгольской империи. Разве мы рассматриваем этот период как период очень благостный? Наверное, нет.
Она вполне могла бы стать частью, скажем, империи Ягеллонов, продвинувшейся на Восток. Она вполне могла частями войти в разные империи. Она вполне могла превратиться в квазиимперию, подобную Османской в XIX веке, когда Османская империя вполне потеряла экономический суверенитет, когда ее обрезали кто как хотел и сдерживающим фактором было лишь противодействие великих держав друг другу, а не способность Османской империи противодействовать очередным аннексиям. Когда мы думаем о том, как это отразилось на Османской империи, то неплохо было бы помнить, что в XIX веке в Османской империи происходит деиндустриализация, у нее отсутствует и промышленность, и даже министерство финансов (финансами заведовала иностранная администрация, обслуживающая государственный долг) -- это тоже перспектива. Можно и на Китай того времени взглянуть…
Империя была фактически универсальной формой организации европейского (и не только европейского) пространства вплоть до начала XX века. Империя -- это феномен, в котором есть и негатив, и позитив, но говорить, что империя -- проклятие России, бессмысленно. Это бремя, и, как всякое бремя, оно давит. Далеко не всегда Россия была разумно избирательна в том, какую часть этого бремени нести, и о менеджменте этой империи можно сказать больше плохого, чем хорошего.
Но это была универсальная форма организации политического пространства, и милые сердцу любого западника Британия, Франция были империями, которые построили в своем ядре более или менее крепкие национальные государства. Для них тоже империя была проклятием?
Если это универсальная форма, тогда возникает вопрос, хочешь ты быть в центре империи или на ее окраине. Может быть, как у Бродского, «если выпало в империи родиться, лучше жить в глухой провинции у моря»? Поэту -- возможно, хотя, между прочим, Бродский родился, в том числе родился как поэт, именно в Петербурге. А другой поэт, который как раз родился в глухой провинции, Мицкевич, получил гигантский импульс для своего таланта именно в годы своего пребывания в Петербурге, даже если и не любил его, а затем в Париже.
Когда мы смотрим на империю, надо видеть, что подавление присуще империи, но империя живет не только подавлением. На самом деле, главный способ организации власти в империи -- это то, что называется «непрямое правление». Ей приходится все время договариваться с окраинами.
Империя подавляет, но она и умеет инкорпорировать, привлекать, позитивно мотивировать. Как только эта способность сходит на нет, у империи возникают серьезные проблемы -- мы их все прекрасно помним по 1970--1980-м годам.
Не надо глорифицировать империю ни в коем случае. Для нашей историографии очень важно как раз показать читателю репрессивность империи, но не надо при этом сваливаться в очернительный дискурс, потому что, помимо всего прочего, читатель его не поймет и не воспримет. И будет прав.
Когда мы говорим «без империи»… Вот, кажется, сейчас Россия оказалась в ситуации, когда она может попытаться стать великой державой с некоторым ограниченным наследием империи, но не очень сильным. Хорошо бы основательно обсудить новизну этой ситуации.
Читатель умнее, чем мы думаем. Не надо бояться говорить с ним сложно. Если рассуждение об истории начинается со слов о том, что история не терпит простых ответов и простых решений, -- это не обязательно сигнал к тому, чтобы читатель отключился и отложил книгу в сторону, хотя многие так и думают.
Вы поговорите с читателем об этих сложных вещах понятным языком -- все будет нормально, поймут, по крайней мере поймут, что простые ответы не годятся, а это уже кое-что.
http://www.liberal.ru/sitan.asp?Num=668
Тема все та же - ГРС (Главный Русский Спор)
Дело в том, что русская общественная мысль демонстрирует необычайную устойчивость (в плохом смысле слова) по части своего репертуара. Вот как сложился какой-то репертуар смыслов и каких-то тематических ходов в XIX веке, так он с упорством, достойным лучшего применения, и воспроизводится.
Не случайно эта «оппозиция западников--славянофилов» (возьмем ее в кавычки) постоянно воспроизводится в русской мысли XX века, хотя дурной круг здесь усугубляется тем, что основная масса людей, которые рассуждают в этих категориях, имеет очень отдаленное представление о том, что думали западники, что думали славянофилы и какова была эпоха, в которой они жили
...
То есть снова воспроизводятся оппозиции совершенно мифических категорий: европейскость как средоточие всего хорошего и российский патерналистский опыт как средоточие всего плохого.
...
Мы даже в том репертуаре, который был в XIX веке, откидываем все, что хоть чуть-чуть более сложно, и все время используем один и тот же инструмент -- бубен, лишь меняя темп исполнения.
Есть еще масса других инструментов, которые требуют более сложных навыков для исполнения на них каких-то осмысленных произведений. То есть путь к сложным ответам на сегодняшние непростые вопросы лежит, среди прочего, через сложность в интерпретации прошлого -- вот через эту сложность мы как раз можем преодолеть тот примитивный репертуар, который нам навязывается.
Янов пишет о трех «проклятьях» России: «православном фундаментализме», «крепостном праве», «самодержавии и империи». Но когда я читаю, что в 1860-е годы и Германия, и Австро-Венгрия, и даже Османская империя были конституционными монархиями, то надо все-таки чуть-чуть более внимательно смотреть на вещи. Во-первых, конституция в Османской империи просуществовала один год. Австро-Венгрия -- да, она более основательно встала на этот путь. Но когда мы задумываемся над тем, что случилось, например, в начале XX века, то мы обнаруживаем, что и тех, кто встал на конституционный путь в 1860-е годы, и тех, кто встал на этот путь заметно позже (как Россия), -- их всех смела Первая мировая война. Тогда мы задаемся вопросом: может быть, и Российская империя, даже ступив на этот путь с таким ужасным опозданием -- действительно могла раньше и должна была раньше, -- может быть, и для нее не все было потеряно? Но Первая мировая война на всех империях на окраинах Европы поставила крест -- вот это надо оценить.
Да, кстати, давайте заметим одну вещь, что демократия, либерализм и власть закона -- это вещи отдельные и не обязательно сочетающиеся в одном режиме. Мы можем легко представить не либеральную, но демократическую страну.
«НЗ»: Термин «нелиберальная демократия» получил сейчас законную прописку в политологии.
А.М.: Вернемся к этим проклятиям русской истории, о которых говорит Янов, -- крепостное право, самодержавие и империя.
Вроде бы все верно. Можно ли считать крепостное право проклятием русской истории? Безусловно. Но надо смотреть внимательнее, что это такое, в какой степени это российская специфика, в какой степени она охватывает весь социум (потому что у нас есть Сибирь без крепостного права, да и не только).
Православный фундаментализм, равно как католический, мусульманский или иудейский -- мне не близки. Но хочется спросить, что в истории XVIII--XIX веков можно объяснить через «православный фундаментализм»? Сколько его там? Каково его влияние на светскую власть?
Самодержавие -- да, очень консервативный институт, безусловно. И опять же, при всей его консервативности, все-таки именно самодержавие сумело создать для России сценарий, который существенно отличался от сценария Османской империи. Вот когда мы говорим о том, что сегодня люди вовсе не горюют о потере статуса сверхдержавы, -- это совершенно справедливое и очень радостное замечание. Но при этом если сверхдержавы, наподобие СССР, нам не надо, то идея великой державы, стоящей в одном ряду с несколькими другими державами такого же уровня, народу очень близка, и она очень тесно связана с идеей империума, то есть суверенитета.
В этом смысле что мы можем сказать о проклятии империи… Ну давайте подумаем, если бы Россия не была бы империей, то чем бы она была в XVIII--XIX веках? Вот тут как раз начинают возникать разные вопросы -- а чем могла быть Россия, кроме как империей? Ну, она (Россия) могла и не быть центром империи, она могла бы быть периферией другой империи, если был бы разыгран другой исторический сценарий. Она и была какое-то время периферией монгольской империи. Разве мы рассматриваем этот период как период очень благостный? Наверное, нет.
Она вполне могла бы стать частью, скажем, империи Ягеллонов, продвинувшейся на Восток. Она вполне могла частями войти в разные империи. Она вполне могла превратиться в квазиимперию, подобную Османской в XIX веке, когда Османская империя вполне потеряла экономический суверенитет, когда ее обрезали кто как хотел и сдерживающим фактором было лишь противодействие великих держав друг другу, а не способность Османской империи противодействовать очередным аннексиям. Когда мы думаем о том, как это отразилось на Османской империи, то неплохо было бы помнить, что в XIX веке в Османской империи происходит деиндустриализация, у нее отсутствует и промышленность, и даже министерство финансов (финансами заведовала иностранная администрация, обслуживающая государственный долг) -- это тоже перспектива. Можно и на Китай того времени взглянуть…
Империя была фактически универсальной формой организации европейского (и не только европейского) пространства вплоть до начала XX века. Империя -- это феномен, в котором есть и негатив, и позитив, но говорить, что империя -- проклятие России, бессмысленно. Это бремя, и, как всякое бремя, оно давит. Далеко не всегда Россия была разумно избирательна в том, какую часть этого бремени нести, и о менеджменте этой империи можно сказать больше плохого, чем хорошего.
Но это была универсальная форма организации политического пространства, и милые сердцу любого западника Британия, Франция были империями, которые построили в своем ядре более или менее крепкие национальные государства. Для них тоже империя была проклятием?
Если это универсальная форма, тогда возникает вопрос, хочешь ты быть в центре империи или на ее окраине. Может быть, как у Бродского, «если выпало в империи родиться, лучше жить в глухой провинции у моря»? Поэту -- возможно, хотя, между прочим, Бродский родился, в том числе родился как поэт, именно в Петербурге. А другой поэт, который как раз родился в глухой провинции, Мицкевич, получил гигантский импульс для своего таланта именно в годы своего пребывания в Петербурге, даже если и не любил его, а затем в Париже.
Когда мы смотрим на империю, надо видеть, что подавление присуще империи, но империя живет не только подавлением. На самом деле, главный способ организации власти в империи -- это то, что называется «непрямое правление». Ей приходится все время договариваться с окраинами.
Империя подавляет, но она и умеет инкорпорировать, привлекать, позитивно мотивировать. Как только эта способность сходит на нет, у империи возникают серьезные проблемы -- мы их все прекрасно помним по 1970--1980-м годам.
Не надо глорифицировать империю ни в коем случае. Для нашей историографии очень важно как раз показать читателю репрессивность империи, но не надо при этом сваливаться в очернительный дискурс, потому что, помимо всего прочего, читатель его не поймет и не воспримет. И будет прав.
Когда мы говорим «без империи»… Вот, кажется, сейчас Россия оказалась в ситуации, когда она может попытаться стать великой державой с некоторым ограниченным наследием империи, но не очень сильным. Хорошо бы основательно обсудить новизну этой ситуации.
Читатель умнее, чем мы думаем. Не надо бояться говорить с ним сложно. Если рассуждение об истории начинается со слов о том, что история не терпит простых ответов и простых решений, -- это не обязательно сигнал к тому, чтобы читатель отключился и отложил книгу в сторону, хотя многие так и думают.
Вы поговорите с читателем об этих сложных вещах понятным языком -- все будет нормально, поймут, по крайней мере поймут, что простые ответы не годятся, а это уже кое-что.