Моему другу - подборка из М.Щ.
МОЁ КОРОЛЕВСТВО 1
По осенним годам тяжела тишина,
словно кто-то вот-вот постучится.
И пускай уж зима, если будет весна.
А не дай Бог, весны не случится!
И уже не спасают ни дом, ни очаг,
не влекут корабли и вагоны.
И то слева, то справа на штатских плечах
проступают погоны.
Впереди темнота, позади ничего.
И горит человек в беспокойстве.
И гудят беспокойные мысли его
об ином социальном устройстве.
Он прочёл, разбирая санскрит и латынь,
о властителях вольных и диких.
Он, скитаясь, бродил по обломкам святынь,
по руинам империй великих.
Меж времён и племён он искал без конца
вариант идеального строя.
Но нигде не нашёл для себя образца
и не встретил покоя.
И теперь в захолустье, в трущобе, в дыре,
отыскав подходящее место,
совершенно один, на пустом пустыре,
он возводит своё королевство.
Кропотливо, ценою большого труда,
он рисует проекты и карты.
Он один воздвигает свои города
и свои водружает штандарты.
И, шагая под знаменем скорбной любви,
он навек упраздняет погоны.
Как январь белоснежны его корабли,
и прекрасны законы.
И, хотя он не скрыт от порочной среды
и от мрака жестоких наследий,
если грянет беда, то причиной беды
будет только коварство соседей.
Он один, беззащитен, высок, умудрён,
мастерит, укрепляет и лепит.
А потом отрешённо восходит на трон...
И в душе его трепет.
БОЛЕРО 1
Не зря ли я взывал до хрипоты, племена миря?
Вражды не одолел, не смял границ, не сломал плотин.
Ведь если б даже люди всей Земли одного меня
избрали и вручили мне весь мир, то что б я смог - один?
А я был не один и всё равно ничего не смог.
И сроки на исходе, и вот-вот повлекут к суду.
Вот-вот уже появятся лучи, задрожит восток,
и вспомнится моё любое слово,
и спросится за каждое движенье,
и знаю я, что не смогу ответить,
и всё равно - иду.
И пусть, когда настанет расчёт,
Господь мне не простит, но зачтёт.
Но ты во имя царствия любви меня простишь
за то, что я столь близкий для себя начертал предел.
В то время, как другие брали власть, ордена, престиж,
я слишком много думал о тебе - и ничего не успел.
И то, что я растратился вотще, племена миря,
стараюсь не вменять себе в вину, но иметь в виду.
Оно, быть может, правда, ни к чему, а всё равно - не зря.
Поскольку порождается надеждой
на призрачное радужное завтра,
до коего дойти не уповаю.
И всё равно - иду.
И пусть, когда настанет расчёт,
Господь мне не простит, но зачтёт.
1990
Как варяг, наблюдающий нравы славян,
я вхожу в перепутья своей стороны -
будто в омут, смущаясь отсутствием дна
и дивясь: отчего до сих пор не тону?
Разрушенья встречают меня тут и там,
и ненастье ложится на сердце моё...
Помрачнев, я исследую местных князей.
Столь курьёзны, нелепы и странны они,
что какой-нибудь звероподобный тиран
рядом с ними, наверное, был бы красив
(если б нечисть могла обладать красотой)...
Коли так, то чего ожидать от рабов?
Всякий проблеск у них обращается в дым,
словно тайна, поведанная дураку,
или сказка, рассказанная невпопад...
Бедный сказочник! Лучше бы ты онемел.
Здесь недолго творенье твоё проживёт.
Этим людям присущ разрушительный зуд -
от природы, измлада до самых седин.
Как доныне они расчленяли и жгли,
так и завтра пойдут расчленять и сжигать...
Досмотрю, как уходит из мрака во мрак
девяностый с начала столетия год.
Осознаю, что не был он легче ничуть
предыдущих восьмидесяти девяти, -
и печали умножатся в сердце моём,
хоть немало печально оно и теперь...
...Тихо.
Передо мной золотая дорога.
Блещут
по сторонам - справа лазурь, слева пурпур.
Сзади
кто-то глядит мне вослед, не отрываясь.
Боже!
Не осуди меня строже, чем должно...
ВЕЧНОЕ СЛОВО
Из руин и забвенья, из пепла и крови,
законам любым вопреки,
возникает лицо, появляются брови,
из тьмы проступают зрачки.
И не нужно движений, достаточно взгляда,
как всё начинается вновь:
из бессонного бреда, из слёз и разлада
на свет происходит любовь.
О, как страстно бунтует и мечется глухо
невнятная гордость моя!
Но когда настаёт вожделение духа,
не волен противиться я.
И, напротив, когда вдохновение плоти
волнует и застит глаза, -
я нисколько не против, не только не против,
напротив, я полностью за!
Спотыкается разум, не в силах расчислить
конца и начала узнать.
И всё чаще бывает, что страшно помыслить,
хотя и возможно понять.
И всё чаще выходит, что смерть наготове,
а тайна Земли заперта.
И опять остаётся спасение в слове,
а прочее всё - суета.
Полагаюсь на слово, на вечное Слово,
и кроме него - ничего.
Обращаюсь к нему, как к началу земного
всего и иного всего.
Возвращаюсь, качаясь, как судно к причалу,
к высокому Слову Творца.
И чем более я подвигаюсь к Началу,
тем далее мне до конца.
КОЛЫБЕЛЬНАЯ БЕЗУМЦА
Спите, мои благородные предки! Спите, мои полководцы, мои короли!
Скройтесь во мраке своих каменистых столетий, своих незапамятных тёмных веков.
Мирно покойтесь: вы всё уже совершили, вы сделали больше, чем можно.
Поэтому ваши свершения неоценимы, нету вам равных. Можете спать.
Пусть отдыхают также вернейшие воины ваши - соавторы ваших побед,
пусть себе дремлют тяжёлые всадники, лучники, бомбометатели и трубачи.
Пусть почивают и прочие, то есть: погонщики разной полезной скотины,
и слуги, кормившие ваших собак, и сами собаки, и все их мохнатые дети.
Я же, покуда вы спите, подвергну сомнению древние книги, воспевшие вас.
Следом за тем я подвергну сомнению подвиги ваши, и важность любого из них.
После чего, разумеется, я и самих вас подвергну сомнению; а заодно уж,
конечно, и воинов ваших, и даже ни в чём не повинных слуг и собак.
И наконец, я подвергну сомненью сомненье своё и себя самого вместе с ним.
Спите, мои дорогие! Когда вы проснётесь, увидите: всё уже будет не так.
*********
(КОРДЕБАЛЕТ)
.........
Всё, хватит побед. Поштурмовали, пожгли.
Две тысячи лет даром для нас не прошли.
.........
БУРЯ НА МОРЕ
(ария)
Конечно - гибель поначалу
страшит. Тем паче с непривычки.
Но мы же вас предупреждали -
ещё тогда, на твердой суше, -
что рейс под силу лишь нахалу,
что в трюме течь, и нет затычки;
и вы своё согласье дали
на всё. Так не мелите чуши.
Какой маяк? Какие шлюпки?
С ума сошли вы иль ослепли!
Не зги вокруг, мы в центре бездны,
и души наши очень скоро
взовьются к небу, как голубки, -
хотя скорей им место в пекле...
Короче, будьте так любезны
молчать - и гибнуть без позора!
Молитесь - если не нелепо
в минуту страха или горя
взывать к тому, кто сам когда-то
не избежал смертельной чаши:
едва ли выпросишь у неба,
чего не выпросил у моря.
Смешна стихиям эта трата
словес. Но, впрочем, дело ваше.
Меня же ждут мои творенья,
мои труды, мои бумаги.
Пойду готовить их к печати,
чтоб не пропали в царстве рыбьем:
стекло подарит им спасенье,
сургуч предохранит от влаги...
На всякий случай - все прощайте.
Но если выплывем, то выпьем.
По осенним годам тяжела тишина,
словно кто-то вот-вот постучится.
И пускай уж зима, если будет весна.
А не дай Бог, весны не случится!
И уже не спасают ни дом, ни очаг,
не влекут корабли и вагоны.
И то слева, то справа на штатских плечах
проступают погоны.
Впереди темнота, позади ничего.
И горит человек в беспокойстве.
И гудят беспокойные мысли его
об ином социальном устройстве.
Он прочёл, разбирая санскрит и латынь,
о властителях вольных и диких.
Он, скитаясь, бродил по обломкам святынь,
по руинам империй великих.
Меж времён и племён он искал без конца
вариант идеального строя.
Но нигде не нашёл для себя образца
и не встретил покоя.
И теперь в захолустье, в трущобе, в дыре,
отыскав подходящее место,
совершенно один, на пустом пустыре,
он возводит своё королевство.
Кропотливо, ценою большого труда,
он рисует проекты и карты.
Он один воздвигает свои города
и свои водружает штандарты.
И, шагая под знаменем скорбной любви,
он навек упраздняет погоны.
Как январь белоснежны его корабли,
и прекрасны законы.
И, хотя он не скрыт от порочной среды
и от мрака жестоких наследий,
если грянет беда, то причиной беды
будет только коварство соседей.
Он один, беззащитен, высок, умудрён,
мастерит, укрепляет и лепит.
А потом отрешённо восходит на трон...
И в душе его трепет.
БОЛЕРО 1
Не зря ли я взывал до хрипоты, племена миря?
Вражды не одолел, не смял границ, не сломал плотин.
Ведь если б даже люди всей Земли одного меня
избрали и вручили мне весь мир, то что б я смог - один?
А я был не один и всё равно ничего не смог.
И сроки на исходе, и вот-вот повлекут к суду.
Вот-вот уже появятся лучи, задрожит восток,
и вспомнится моё любое слово,
и спросится за каждое движенье,
и знаю я, что не смогу ответить,
и всё равно - иду.
И пусть, когда настанет расчёт,
Господь мне не простит, но зачтёт.
Но ты во имя царствия любви меня простишь
за то, что я столь близкий для себя начертал предел.
В то время, как другие брали власть, ордена, престиж,
я слишком много думал о тебе - и ничего не успел.
И то, что я растратился вотще, племена миря,
стараюсь не вменять себе в вину, но иметь в виду.
Оно, быть может, правда, ни к чему, а всё равно - не зря.
Поскольку порождается надеждой
на призрачное радужное завтра,
до коего дойти не уповаю.
И всё равно - иду.
И пусть, когда настанет расчёт,
Господь мне не простит, но зачтёт.
1990
Как варяг, наблюдающий нравы славян,
я вхожу в перепутья своей стороны -
будто в омут, смущаясь отсутствием дна
и дивясь: отчего до сих пор не тону?
Разрушенья встречают меня тут и там,
и ненастье ложится на сердце моё...
Помрачнев, я исследую местных князей.
Столь курьёзны, нелепы и странны они,
что какой-нибудь звероподобный тиран
рядом с ними, наверное, был бы красив
(если б нечисть могла обладать красотой)...
Коли так, то чего ожидать от рабов?
Всякий проблеск у них обращается в дым,
словно тайна, поведанная дураку,
или сказка, рассказанная невпопад...
Бедный сказочник! Лучше бы ты онемел.
Здесь недолго творенье твоё проживёт.
Этим людям присущ разрушительный зуд -
от природы, измлада до самых седин.
Как доныне они расчленяли и жгли,
так и завтра пойдут расчленять и сжигать...
Досмотрю, как уходит из мрака во мрак
девяностый с начала столетия год.
Осознаю, что не был он легче ничуть
предыдущих восьмидесяти девяти, -
и печали умножатся в сердце моём,
хоть немало печально оно и теперь...
...Тихо.
Передо мной золотая дорога.
Блещут
по сторонам - справа лазурь, слева пурпур.
Сзади
кто-то глядит мне вослед, не отрываясь.
Боже!
Не осуди меня строже, чем должно...
ВЕЧНОЕ СЛОВО
Из руин и забвенья, из пепла и крови,
законам любым вопреки,
возникает лицо, появляются брови,
из тьмы проступают зрачки.
И не нужно движений, достаточно взгляда,
как всё начинается вновь:
из бессонного бреда, из слёз и разлада
на свет происходит любовь.
О, как страстно бунтует и мечется глухо
невнятная гордость моя!
Но когда настаёт вожделение духа,
не волен противиться я.
И, напротив, когда вдохновение плоти
волнует и застит глаза, -
я нисколько не против, не только не против,
напротив, я полностью за!
Спотыкается разум, не в силах расчислить
конца и начала узнать.
И всё чаще бывает, что страшно помыслить,
хотя и возможно понять.
И всё чаще выходит, что смерть наготове,
а тайна Земли заперта.
И опять остаётся спасение в слове,
а прочее всё - суета.
Полагаюсь на слово, на вечное Слово,
и кроме него - ничего.
Обращаюсь к нему, как к началу земного
всего и иного всего.
Возвращаюсь, качаясь, как судно к причалу,
к высокому Слову Творца.
И чем более я подвигаюсь к Началу,
тем далее мне до конца.
КОЛЫБЕЛЬНАЯ БЕЗУМЦА
Спите, мои благородные предки! Спите, мои полководцы, мои короли!
Скройтесь во мраке своих каменистых столетий, своих незапамятных тёмных веков.
Мирно покойтесь: вы всё уже совершили, вы сделали больше, чем можно.
Поэтому ваши свершения неоценимы, нету вам равных. Можете спать.
Пусть отдыхают также вернейшие воины ваши - соавторы ваших побед,
пусть себе дремлют тяжёлые всадники, лучники, бомбометатели и трубачи.
Пусть почивают и прочие, то есть: погонщики разной полезной скотины,
и слуги, кормившие ваших собак, и сами собаки, и все их мохнатые дети.
Я же, покуда вы спите, подвергну сомнению древние книги, воспевшие вас.
Следом за тем я подвергну сомнению подвиги ваши, и важность любого из них.
После чего, разумеется, я и самих вас подвергну сомнению; а заодно уж,
конечно, и воинов ваших, и даже ни в чём не повинных слуг и собак.
И наконец, я подвергну сомненью сомненье своё и себя самого вместе с ним.
Спите, мои дорогие! Когда вы проснётесь, увидите: всё уже будет не так.
*********
(КОРДЕБАЛЕТ)
.........
Всё, хватит побед. Поштурмовали, пожгли.
Две тысячи лет даром для нас не прошли.
.........
БУРЯ НА МОРЕ
(ария)
Конечно - гибель поначалу
страшит. Тем паче с непривычки.
Но мы же вас предупреждали -
ещё тогда, на твердой суше, -
что рейс под силу лишь нахалу,
что в трюме течь, и нет затычки;
и вы своё согласье дали
на всё. Так не мелите чуши.
Какой маяк? Какие шлюпки?
С ума сошли вы иль ослепли!
Не зги вокруг, мы в центре бездны,
и души наши очень скоро
взовьются к небу, как голубки, -
хотя скорей им место в пекле...
Короче, будьте так любезны
молчать - и гибнуть без позора!
Молитесь - если не нелепо
в минуту страха или горя
взывать к тому, кто сам когда-то
не избежал смертельной чаши:
едва ли выпросишь у неба,
чего не выпросил у моря.
Смешна стихиям эта трата
словес. Но, впрочем, дело ваше.
Меня же ждут мои творенья,
мои труды, мои бумаги.
Пойду готовить их к печати,
чтоб не пропали в царстве рыбьем:
стекло подарит им спасенье,
сургуч предохранит от влаги...
На всякий случай - все прощайте.
Но если выплывем, то выпьем.