Фурсов о войне (5)
Продолжение, предыдущий фрагмент здесь
С учетом всего сказанного выше вывод ясен: последняя наша война с немцами выходит за рамки всех прежних войн России с Западом: никогда еще до этого ни одно западное государство не ставило задачу физического истребления, т.е. геноцида значительной части русского (и вообще славянского) населения и превращения остальной части в рабов. Никогда ранее культурно-историческое, цивилизационное противостояние не принимало столь брутальной "физико-демографической", "жизненно-пространственной формы".
Все это еще более усложняет социальное содержание последней мировой войны, добавляя к внутрикапиталистическому и социосистемному аспектам цивилизационный, этнокультурный. А поскольку главным и решающим фронтом в войне был Восточный, а театром действий - русский, то, по крайней мере, для СССР (России) культурно-исторический и этнический компоненты последней мировой войны практически выходят на первый план: нас хотели уничтожить, причем не столько как коммунистов, сколько как враждебный-не-Запад, как русских, как славян. Борьба народа за выживание, помноженная на мощь социальной системы, и потенциал этой системы, помноженный на ярость народа, которому чужие подписали историко-антропологический приговор - вот что обеспечило Победу. Или, точнее, было решающим фактором Победы.
Действительно, в чем же причины победы СССР и каковы основные результаты для него последней мировой войны? Что и как выиграли в этой войне США? Что и как выиграл Запад, капитализм, а что и как - исторический коммунизм? Это два взаимосвязанных больших вопроса, по которым уже написаны горы книг и статей и много еще будет написано.
Для США война стала временем экономического процветания. К концу 1942 г. ВНП увеличился со 124 до 158 млрд. долл., безработица сократилась с 9,9 до 4,7%; в 1943-1944 гг. рост ВНП продолжался, в 1945 г. Штаты производили так много товаров и услуг, как никогда в своей истории.
Вторая мировая война, считал Л.Галамбос, довела до конца все начинания "нового курса" и, более того, выполнила все то, чего не смог "новый курс". Именно во время войны в Америке окончательно сложилась система, которую Л.Галамбос называет триократией (запомним этот термин) и которая заняла место демократии. Триократия - это тройственный социально-политический союз законодателей, соответствующих групп интересов (лобби) и бюрократов. Институциализировавшись, триократия подвела черту под американской демократией, но в то же время обеспечила правительству США невиданную прежде стабильность; только на рубеже 1960-1970-х годов триократические правительства с их кейнсианством вступят в полосу кризиса. Разумеется, доминировали в новой системе, которую можно считать продуктом войны, как и прежде, выходцы с восточного побережья, восточно-побережный правящий класс.
С победой в войне США ("имперская республика", как назвал их Р.Арон) стали гегемоном капсистемы и лидером Запада, который они начали американизировать в экономическом и, что не менее важно, масскультурном, т.е. психоисторическом плане. Америка победила в войне потому, что пользуясь экономической мощью (почти половина мирового валового продукта) смогла (вместе с англичанами) найти в Евразии державу, бросившую на чашу весов истории миллионы жизней и пространство, державу, образующий народ которой сражался с захватчиком за право жить и жить как русский.
В результате последней мировой войны в краткосрочной перспективе на Западе непосредственно выиграла прежде всего не система - капитализм, а конкретное государство - США, ставшее гегемоном капиталистической мир-экономики. Косвенно же, в среднесрочной перспективе от этой гегемонии выиграл капитализм как система в целом, добившаяся колоссальных результатов и фантастического благосостояния. На Востоке же ситуация оказалась более сложной. В краткосрочной перспективе победили СССР и коммунизм. В среднесрочной - коммунизм победил в региональном масштабе. В мировом же масштабе военная победа СССР и военно-политическая региональная ("зонально-лагерная") победа коммунизма стали поражением последнего - в том смысле, что коммунизации мира в результате войны не произошло. Доктрина мирного сосуществования, впервые выдвинутая Маленковым в 1953 г. и подхваченная Хрущёвым в 1956 г. означала признание правящим слоем исторического коммунизма невозможности победы коммунизма в мировом масштабе военным путем. По меркам системно-исторических целей 1920-1930-х годов это означало поражение, а во "внешней политике СССР", как государства-члена межгосударственной мировой системы, участника "холодной войны", это поражение, напротив, обернулось почти 40-летием побед - диалектика капиталистической эпохи, "двухзарядного" (капсистема - антикапсистема) капитализма. Установив между собой связь - "железный занавес" (good fences make good neighbours) и "холодную войну", - СССР (коммунизм) и США (капитализм) установили на 40 лет контроль над миром, поделив его.
Разумеется, это так вышло объективно, исторически, но обе страны понимали выгоду ситуации (реакция США на события в Венгрии в 1956 г. и в Чехословакии в 1968 г., а также различие в реакциях США на Суэцкий и Карибский кризисы сверхпоказательны). Логика мировой войны в капиталистической системе заставила коммунистический режим действовать в соответствии с геополитической логикой капиталистической системы. Но как только окончилась мировая война, СССР (с Ялты) опять начинает действовать по социосистемному принципу. Правда, в отличие от предыдущего периода и особенно с середины 1950-х годов этот принцип со стороны СССР подвергся определенной модификации. Официальный курс на мирное сосуществование заставлял СССР все больше вести себя на международной арене не столько в качестве антикапиталистической, "институциализированно-революционной" системы, сколько в качестве великой державы, т.е. государства. Горбачевская перестройка означала полный переход на "государственную" линию и, наряду с другими причинами, стала фактором краха, исторического поражения СССР под руководством бездарных провинциальных партаппаратчиков.
Но вернемся к нашей победе 1945 г.
Что касается ее причин, то этот вопрос запутан и фальсифицирован. До 1953 г. победу в войне приписывали сталинскому гению и гению руководимой им партии. После смерти Сталина центр тяжести стал смещаться в сторону партии, к которой холуи очередного вождя пытались примазать своего патрона. В результате мы получали то "хрущевскую", то "брежневскую" истории войны.
В перестроечное время заговорили о том, что победили не партия и система, а народ, причем победили не благодаря Сталину, а вопреки ему, поскольку защищали не Сталина и его систему, а Родину. Такой вывод на самом деле является всего лишь оборотной стороной, изнанкой официального советского подхода и до боли напоминает традиционные пропагандистские оценки большевиков: поражение потерпел не народ, а царизм (в русско-японской войне 1904-1905 гг.). Врете, ребята, поражение потерпела самодержавная система и народ как ее элемент. А вот в русско-японской войне 1945 г. (почти блицкриге) победил советский народ как элемент советской (на тот момент - сталинской, никуда не денешься) системы.
Плохо даже не только то, что подход, разделяющий социальную систему и народ, фальшив. Он ничего не прибавляет к нашему пониманию причин Победы, искажает их по-новому, в соответствии с новой политической конъюнктурой. Плохо то, что он ненаучен, строится на основе элементарного нарушения логики. Как дифференцировать народ и (сталинскую) систему? Какими средствами? Народ, что, жил в другой системе? Народ был частью этой системы и, защищая ее, защищал себя. Она была организационным средством - и очень мощным, как оказалось - его самозащиты.
Нисколько не умаляя героизма русского воина и самоотверженности тех, кто работал на Победу в тылу (как нашем, так и вражеском), приходится констатировать: созданная в СССР в 1930-е годы система (сталинская) оказалась в целом, по совокупности намного мощнее и гибче нацистской по своим мобилизационным возможностям, как в прямом, так и в переносном смысле.
Под мобилизацией в переносном смысле я имею в виду следующее. Военная катастрофа социально была первым историческим структурным кризисом реального социализма, кризисом его ранней - сталинской - структуры, кризисом "довоенного сталинизма". "Вдруг обнаружилось, - писал А.А.Зиновьев, - что вся система организации больших масс людей, казавшаяся строгой и послушной, является на самом деле фиктивной и не поддающейся управлению". Однако несмотря на это, на многомиллионные потери, режим собрался, создал по сути новую армию, материально обеспечил ее, почти весь 1942 г. учился на поражениях, ну а в 1943 г. врезал супостату. С целью "врезать" режим довольно легко, просто, и я бы даже сказал органично - поставил на службу себе патриотизм, русские и имперские традиции и даже православие. Это свидетельствует о гибкости режима, о способности работать на победу в широком диапазоне социальных и культурных возможностей.
Если говорить о мобилизации в прямом смысле слова, то это мобилизация усилий всего народа на фронте и в тылу. Да, режим был сверхжесток (а что еще ждать от народного режима по отношению к народу?), и мы всегда будем помнить и бездарные поражения первых месяцев войны, и огромные потери (абсолютные и относительные), и то, что солдата не жалели (Эйзенхауэр в мемуарах не может сдержать удивление по поводу следующего объяснения Жукова: когда мы подходим к минному полю, наша пехота проводит атаку так, будто этого минного поля нет), и то, что в массовом порядке бросали людей на смерть (ведь победа нам была нужна "одна на всех, мы за ценой не постоим" - это не сталинская система пропела, а Окуджава, выражая принцип системы), и то что ГУЛАГ во время войны работал не переставая, и многое другое.
И тем не менее народ, организованный системой, воевал за нее как за свою - жестокую, но свою.
Народ назвал маршала Жукова великим полководцем и героем войны. Народ в лице В.Астафьева назвал Жукова, если не ошибаюсь, "браконьером русского народа".
Обе точки зрения справедливы (я бы только уточнил: "великим полководцем системы, позволявшей не считать людские потери и не мерить ими победы и поражения" системы, которая "не постоит за ценой"), и в этом смысле памятник Жукову в центре Москвы оправдан. Но если быть последовательными, то с системной точки зрения, вполне оправдан был бы и памятник Берия - организатору тыла, а после войны - атомной бомбы. Я уже не говорю о Сталине, элементом системы которого был Жуков.
Таким образом, в схватке двух массовых обществ - советского и немецкого - при прочих равных условиях побеждало то, которое могло эффективнее мобилизовать ресурсы, массы и их энтузиазм - воинский и трудовой. Сталинский режим в этом плане оказался сильнее. Умение "затянуть потуже пояса" позволяло высвободить дополнительные, хотя и очень средние возможности аграрно-индустриального общества, которому, как точно заметил Ю.Журавлёв, противостояла армия индустриального пролетариата Германии. Высвободить и суммировать, в результате чего - сумма средних показателей давала огромные преимущества в борьбе с лучше обученным противником. В этом плане хороший символ механизма нашей победы - танк "Т-34", как заметил журналист О.Горелов, по отдельным параметрам уступал немецким (обзорность, эргономика, орудие, скорость). Однако сумма средних показателей делала машину универсальной, неприхотливой и простой. И, добавлю я, адекватной природе и нашему "человеческому материалу".
Последнее тоже очень важно. И это кстати неплохо понимали некоторые немцы. Шпеер вспоминает, как в самом начале войны в СССР его хороший знакомый доктор Тодт, вернувшись из ознакомительной поездки на восточный фронт, где наблюдал "застрявшие санитарные поезда, в которых до смерти замерзали раненые,.. страдания гарнизонов в отрезанных холодом и снегом деревнях и городках, равно как отчаяние и недовольство немецких солдат. В самом мрачном настроении он заверил, что мы не только физически не готовы к подобным тяготам, но и духовно можем погибнуть в России. Это борьба, - продолжил он, - в которой одержат верх примитивные люди, способные выдержать все, даже неблагоприятные погодные условия. А мы слишком чувствительны и неизбежно потерпим поражение и в конечном счете победителями окажутся русские и японцы".
С японцами доктор Тодт ошибся, и это свидетельствует о том, что дело не в примитивизме, не в возможностях физической мобилизации и способности терпеть непогоду, а прежде всего в возможностях социальной мобилизации, способной выжать из людей физический и духовный максимум. А это уже обусловлено социальной системой, ее природой.
Для жителей гитлеровской Германии было невозможно низвести потребности, потребление и бытовой комфорт до того уровня, на который оказались способны советские люди (и не надо говорить о рабстве, страхе и т.п. - рабы и на страхе войны не выигрывают. Речь идет о самоотверженности, которая носит не только человеческий, но и социосистемный характер. Применительно к победителям-русским в Великую отечественную надо говорить не о рабах, а о свободных скифах, измотавших и разбивших Дария.). Я уже не говорю про питание, электричество и теплую воду; лишь в немногих отраслях промышленности Германии во время войны существовала ночная смена; практически не было мобилизаций женщин для работы на заводах. Еще только один пример, который приводит Дж.Гэлбрэйт: в сентябре 1944 г. в Германии насчитывалось 1,3 млн. домашней прислуги, в мае 1939 г. - 1,6 млн., т.е. число прислуги за время войны сократилось всего лишь на 0,3 млн. (менее 20%).
Дифференцированность западного (буржуазного) общества на различные сферы (в СССР - все власть, поскольку КПСС выступала ядром всех общественных организаций, поэтому здесь и "экономика", и "социальные отношения" - все недифференцированная власть, кратократия); обособленность власти и собственности и развитость бытовых форм не позволяли очень важную вещь - сосредоточение всех сил на обществе как целостности на решении одной задачи и действие как целостности, как монолита, в решении такой задачи. Мирное время редко ставит подобные задачи, но война сама является как такая задача, требующая наведенной в одну точку сверхконцентрации. В этом плане у раннего и зрелого (т.е. до середины 1970-х годов) СССР, "исторического коммунизма" было абсолютное преимущество над Западом, над капитализмом, что и оставляло ему единственный шанс в борьбе с СССР - психоисторическая война, направленная на подрыв системы изнутри (под видом демократизации и реформ а la Запад).
Для этого Западу, естественно, было необходимо создание в наиболее важных и активных сегментах советского общества слоя социальных коллаборационистов. Но мы забежали вперед.
Все это лишний раз иллюстрирует две вещи. Первое, сталинский и гитлеровский режимы были принципиально различными типами, а не двумя вариантами одного типа - это видно из сравнения даже структур повседневности. Второе, у каждой системы есть свой предел, порог уподобления другой системе. Вызванная логикой и императивами войны на русском пространстве попытка нацистского режима уподобиться советскому привела этот режим к краху (как и попытка советской системы во второй половине 1980-х годов уподобиться - под видом "реформ" "демократизации социализма" - Западу). Оставшись комфортно-буржуазным по социальному строю, Райх, при прочих равных, не мог тягаться с антибуржуазным СССР 1940-х годов, в котором вещественная субстанция и комфорт не были массовой сверхценностью.
Я не рассматриваю вопрос, хорошо это или плохо. Речь о другом - о способности систем мобилизовать массовую поддержку "все для фронта, вся для победы" и о социосистемных характеристиках населения как факторе победы.
(Окончание следует)
С учетом всего сказанного выше вывод ясен: последняя наша война с немцами выходит за рамки всех прежних войн России с Западом: никогда еще до этого ни одно западное государство не ставило задачу физического истребления, т.е. геноцида значительной части русского (и вообще славянского) населения и превращения остальной части в рабов. Никогда ранее культурно-историческое, цивилизационное противостояние не принимало столь брутальной "физико-демографической", "жизненно-пространственной формы".
Все это еще более усложняет социальное содержание последней мировой войны, добавляя к внутрикапиталистическому и социосистемному аспектам цивилизационный, этнокультурный. А поскольку главным и решающим фронтом в войне был Восточный, а театром действий - русский, то, по крайней мере, для СССР (России) культурно-исторический и этнический компоненты последней мировой войны практически выходят на первый план: нас хотели уничтожить, причем не столько как коммунистов, сколько как враждебный-не-Запад, как русских, как славян. Борьба народа за выживание, помноженная на мощь социальной системы, и потенциал этой системы, помноженный на ярость народа, которому чужие подписали историко-антропологический приговор - вот что обеспечило Победу. Или, точнее, было решающим фактором Победы.
Действительно, в чем же причины победы СССР и каковы основные результаты для него последней мировой войны? Что и как выиграли в этой войне США? Что и как выиграл Запад, капитализм, а что и как - исторический коммунизм? Это два взаимосвязанных больших вопроса, по которым уже написаны горы книг и статей и много еще будет написано.
Для США война стала временем экономического процветания. К концу 1942 г. ВНП увеличился со 124 до 158 млрд. долл., безработица сократилась с 9,9 до 4,7%; в 1943-1944 гг. рост ВНП продолжался, в 1945 г. Штаты производили так много товаров и услуг, как никогда в своей истории.
Вторая мировая война, считал Л.Галамбос, довела до конца все начинания "нового курса" и, более того, выполнила все то, чего не смог "новый курс". Именно во время войны в Америке окончательно сложилась система, которую Л.Галамбос называет триократией (запомним этот термин) и которая заняла место демократии. Триократия - это тройственный социально-политический союз законодателей, соответствующих групп интересов (лобби) и бюрократов. Институциализировавшись, триократия подвела черту под американской демократией, но в то же время обеспечила правительству США невиданную прежде стабильность; только на рубеже 1960-1970-х годов триократические правительства с их кейнсианством вступят в полосу кризиса. Разумеется, доминировали в новой системе, которую можно считать продуктом войны, как и прежде, выходцы с восточного побережья, восточно-побережный правящий класс.
С победой в войне США ("имперская республика", как назвал их Р.Арон) стали гегемоном капсистемы и лидером Запада, который они начали американизировать в экономическом и, что не менее важно, масскультурном, т.е. психоисторическом плане. Америка победила в войне потому, что пользуясь экономической мощью (почти половина мирового валового продукта) смогла (вместе с англичанами) найти в Евразии державу, бросившую на чашу весов истории миллионы жизней и пространство, державу, образующий народ которой сражался с захватчиком за право жить и жить как русский.
В результате последней мировой войны в краткосрочной перспективе на Западе непосредственно выиграла прежде всего не система - капитализм, а конкретное государство - США, ставшее гегемоном капиталистической мир-экономики. Косвенно же, в среднесрочной перспективе от этой гегемонии выиграл капитализм как система в целом, добившаяся колоссальных результатов и фантастического благосостояния. На Востоке же ситуация оказалась более сложной. В краткосрочной перспективе победили СССР и коммунизм. В среднесрочной - коммунизм победил в региональном масштабе. В мировом же масштабе военная победа СССР и военно-политическая региональная ("зонально-лагерная") победа коммунизма стали поражением последнего - в том смысле, что коммунизации мира в результате войны не произошло. Доктрина мирного сосуществования, впервые выдвинутая Маленковым в 1953 г. и подхваченная Хрущёвым в 1956 г. означала признание правящим слоем исторического коммунизма невозможности победы коммунизма в мировом масштабе военным путем. По меркам системно-исторических целей 1920-1930-х годов это означало поражение, а во "внешней политике СССР", как государства-члена межгосударственной мировой системы, участника "холодной войны", это поражение, напротив, обернулось почти 40-летием побед - диалектика капиталистической эпохи, "двухзарядного" (капсистема - антикапсистема) капитализма. Установив между собой связь - "железный занавес" (good fences make good neighbours) и "холодную войну", - СССР (коммунизм) и США (капитализм) установили на 40 лет контроль над миром, поделив его.
Разумеется, это так вышло объективно, исторически, но обе страны понимали выгоду ситуации (реакция США на события в Венгрии в 1956 г. и в Чехословакии в 1968 г., а также различие в реакциях США на Суэцкий и Карибский кризисы сверхпоказательны). Логика мировой войны в капиталистической системе заставила коммунистический режим действовать в соответствии с геополитической логикой капиталистической системы. Но как только окончилась мировая война, СССР (с Ялты) опять начинает действовать по социосистемному принципу. Правда, в отличие от предыдущего периода и особенно с середины 1950-х годов этот принцип со стороны СССР подвергся определенной модификации. Официальный курс на мирное сосуществование заставлял СССР все больше вести себя на международной арене не столько в качестве антикапиталистической, "институциализированно-революционной" системы, сколько в качестве великой державы, т.е. государства. Горбачевская перестройка означала полный переход на "государственную" линию и, наряду с другими причинами, стала фактором краха, исторического поражения СССР под руководством бездарных провинциальных партаппаратчиков.
Но вернемся к нашей победе 1945 г.
Что касается ее причин, то этот вопрос запутан и фальсифицирован. До 1953 г. победу в войне приписывали сталинскому гению и гению руководимой им партии. После смерти Сталина центр тяжести стал смещаться в сторону партии, к которой холуи очередного вождя пытались примазать своего патрона. В результате мы получали то "хрущевскую", то "брежневскую" истории войны.
В перестроечное время заговорили о том, что победили не партия и система, а народ, причем победили не благодаря Сталину, а вопреки ему, поскольку защищали не Сталина и его систему, а Родину. Такой вывод на самом деле является всего лишь оборотной стороной, изнанкой официального советского подхода и до боли напоминает традиционные пропагандистские оценки большевиков: поражение потерпел не народ, а царизм (в русско-японской войне 1904-1905 гг.). Врете, ребята, поражение потерпела самодержавная система и народ как ее элемент. А вот в русско-японской войне 1945 г. (почти блицкриге) победил советский народ как элемент советской (на тот момент - сталинской, никуда не денешься) системы.
Плохо даже не только то, что подход, разделяющий социальную систему и народ, фальшив. Он ничего не прибавляет к нашему пониманию причин Победы, искажает их по-новому, в соответствии с новой политической конъюнктурой. Плохо то, что он ненаучен, строится на основе элементарного нарушения логики. Как дифференцировать народ и (сталинскую) систему? Какими средствами? Народ, что, жил в другой системе? Народ был частью этой системы и, защищая ее, защищал себя. Она была организационным средством - и очень мощным, как оказалось - его самозащиты.
Нисколько не умаляя героизма русского воина и самоотверженности тех, кто работал на Победу в тылу (как нашем, так и вражеском), приходится констатировать: созданная в СССР в 1930-е годы система (сталинская) оказалась в целом, по совокупности намного мощнее и гибче нацистской по своим мобилизационным возможностям, как в прямом, так и в переносном смысле.
Под мобилизацией в переносном смысле я имею в виду следующее. Военная катастрофа социально была первым историческим структурным кризисом реального социализма, кризисом его ранней - сталинской - структуры, кризисом "довоенного сталинизма". "Вдруг обнаружилось, - писал А.А.Зиновьев, - что вся система организации больших масс людей, казавшаяся строгой и послушной, является на самом деле фиктивной и не поддающейся управлению". Однако несмотря на это, на многомиллионные потери, режим собрался, создал по сути новую армию, материально обеспечил ее, почти весь 1942 г. учился на поражениях, ну а в 1943 г. врезал супостату. С целью "врезать" режим довольно легко, просто, и я бы даже сказал органично - поставил на службу себе патриотизм, русские и имперские традиции и даже православие. Это свидетельствует о гибкости режима, о способности работать на победу в широком диапазоне социальных и культурных возможностей.
Если говорить о мобилизации в прямом смысле слова, то это мобилизация усилий всего народа на фронте и в тылу. Да, режим был сверхжесток (а что еще ждать от народного режима по отношению к народу?), и мы всегда будем помнить и бездарные поражения первых месяцев войны, и огромные потери (абсолютные и относительные), и то, что солдата не жалели (Эйзенхауэр в мемуарах не может сдержать удивление по поводу следующего объяснения Жукова: когда мы подходим к минному полю, наша пехота проводит атаку так, будто этого минного поля нет), и то, что в массовом порядке бросали людей на смерть (ведь победа нам была нужна "одна на всех, мы за ценой не постоим" - это не сталинская система пропела, а Окуджава, выражая принцип системы), и то что ГУЛАГ во время войны работал не переставая, и многое другое.
И тем не менее народ, организованный системой, воевал за нее как за свою - жестокую, но свою.
Народ назвал маршала Жукова великим полководцем и героем войны. Народ в лице В.Астафьева назвал Жукова, если не ошибаюсь, "браконьером русского народа".
Обе точки зрения справедливы (я бы только уточнил: "великим полководцем системы, позволявшей не считать людские потери и не мерить ими победы и поражения" системы, которая "не постоит за ценой"), и в этом смысле памятник Жукову в центре Москвы оправдан. Но если быть последовательными, то с системной точки зрения, вполне оправдан был бы и памятник Берия - организатору тыла, а после войны - атомной бомбы. Я уже не говорю о Сталине, элементом системы которого был Жуков.
Таким образом, в схватке двух массовых обществ - советского и немецкого - при прочих равных условиях побеждало то, которое могло эффективнее мобилизовать ресурсы, массы и их энтузиазм - воинский и трудовой. Сталинский режим в этом плане оказался сильнее. Умение "затянуть потуже пояса" позволяло высвободить дополнительные, хотя и очень средние возможности аграрно-индустриального общества, которому, как точно заметил Ю.Журавлёв, противостояла армия индустриального пролетариата Германии. Высвободить и суммировать, в результате чего - сумма средних показателей давала огромные преимущества в борьбе с лучше обученным противником. В этом плане хороший символ механизма нашей победы - танк "Т-34", как заметил журналист О.Горелов, по отдельным параметрам уступал немецким (обзорность, эргономика, орудие, скорость). Однако сумма средних показателей делала машину универсальной, неприхотливой и простой. И, добавлю я, адекватной природе и нашему "человеческому материалу".
Последнее тоже очень важно. И это кстати неплохо понимали некоторые немцы. Шпеер вспоминает, как в самом начале войны в СССР его хороший знакомый доктор Тодт, вернувшись из ознакомительной поездки на восточный фронт, где наблюдал "застрявшие санитарные поезда, в которых до смерти замерзали раненые,.. страдания гарнизонов в отрезанных холодом и снегом деревнях и городках, равно как отчаяние и недовольство немецких солдат. В самом мрачном настроении он заверил, что мы не только физически не готовы к подобным тяготам, но и духовно можем погибнуть в России. Это борьба, - продолжил он, - в которой одержат верх примитивные люди, способные выдержать все, даже неблагоприятные погодные условия. А мы слишком чувствительны и неизбежно потерпим поражение и в конечном счете победителями окажутся русские и японцы".
С японцами доктор Тодт ошибся, и это свидетельствует о том, что дело не в примитивизме, не в возможностях физической мобилизации и способности терпеть непогоду, а прежде всего в возможностях социальной мобилизации, способной выжать из людей физический и духовный максимум. А это уже обусловлено социальной системой, ее природой.
Для жителей гитлеровской Германии было невозможно низвести потребности, потребление и бытовой комфорт до того уровня, на который оказались способны советские люди (и не надо говорить о рабстве, страхе и т.п. - рабы и на страхе войны не выигрывают. Речь идет о самоотверженности, которая носит не только человеческий, но и социосистемный характер. Применительно к победителям-русским в Великую отечественную надо говорить не о рабах, а о свободных скифах, измотавших и разбивших Дария.). Я уже не говорю про питание, электричество и теплую воду; лишь в немногих отраслях промышленности Германии во время войны существовала ночная смена; практически не было мобилизаций женщин для работы на заводах. Еще только один пример, который приводит Дж.Гэлбрэйт: в сентябре 1944 г. в Германии насчитывалось 1,3 млн. домашней прислуги, в мае 1939 г. - 1,6 млн., т.е. число прислуги за время войны сократилось всего лишь на 0,3 млн. (менее 20%).
Дифференцированность западного (буржуазного) общества на различные сферы (в СССР - все власть, поскольку КПСС выступала ядром всех общественных организаций, поэтому здесь и "экономика", и "социальные отношения" - все недифференцированная власть, кратократия); обособленность власти и собственности и развитость бытовых форм не позволяли очень важную вещь - сосредоточение всех сил на обществе как целостности на решении одной задачи и действие как целостности, как монолита, в решении такой задачи. Мирное время редко ставит подобные задачи, но война сама является как такая задача, требующая наведенной в одну точку сверхконцентрации. В этом плане у раннего и зрелого (т.е. до середины 1970-х годов) СССР, "исторического коммунизма" было абсолютное преимущество над Западом, над капитализмом, что и оставляло ему единственный шанс в борьбе с СССР - психоисторическая война, направленная на подрыв системы изнутри (под видом демократизации и реформ а la Запад).
Для этого Западу, естественно, было необходимо создание в наиболее важных и активных сегментах советского общества слоя социальных коллаборационистов. Но мы забежали вперед.
Все это лишний раз иллюстрирует две вещи. Первое, сталинский и гитлеровский режимы были принципиально различными типами, а не двумя вариантами одного типа - это видно из сравнения даже структур повседневности. Второе, у каждой системы есть свой предел, порог уподобления другой системе. Вызванная логикой и императивами войны на русском пространстве попытка нацистского режима уподобиться советскому привела этот режим к краху (как и попытка советской системы во второй половине 1980-х годов уподобиться - под видом "реформ" "демократизации социализма" - Западу). Оставшись комфортно-буржуазным по социальному строю, Райх, при прочих равных, не мог тягаться с антибуржуазным СССР 1940-х годов, в котором вещественная субстанция и комфорт не были массовой сверхценностью.
Я не рассматриваю вопрос, хорошо это или плохо. Речь о другом - о способности систем мобилизовать массовую поддержку "все для фронта, вся для победы" и о социосистемных характеристиках населения как факторе победы.
(Окончание следует)