Максим Соколов
На Глобалрусе
В борьбе с внутренним врагом
Новый национально-идеологический опыт
В Эксперте
Исторические гиперкритики
Тема постсоветской календарной шизофрении - ибо невозможно сознательному человеку равно праздновать и 7 ноября, и 7 января - всплывала регулярно и до нынешних думских новелл, и столь же регулярно находился ответ: "А вот французы празднуют 14 июля - и ничего". Галломанская традиция у нас, конечно, давняя, но пример с 14 июля был двояко неудачен. Во-первых, идеи 1789 года - атеизм, республиканизм, liberte, egalite, fraternite, царство разума - живы во Франции и по сей день (с некоторой поправкой на дух времени и общее смягчение нравов), и праздновать свой первоисток по крайней мере логично. Этого никак нельзя сказать про идеи Октября 1917-го, которые если как-то и живы, то в достаточно узких кругах. Во-вторых, что даже более важно, Франция не только единственная страна Европы, у которой такой специфический главный праздник, но и единственная страна, которая никак не может устаканиться и которую уж третий век регулярно потряхивает - и можно допустить, что между первым и вторым есть известная связь. Исходя из таких соображений автор этих строк еще в прошлом веке писал, что, если бы национальным праздником Франции была не годовщина свирепых буйств парижской черни, но поминалось бы 8 мая 1429 года - день, когда англичане сняли осаду с Орлеана и Дева спасла Францию, - история страны была бы совсем иной и, вероятно, лучшей.
Писалось все это, конечно, в сугубом оптативе: "О, если бы! - но не на таких напали". Тем поразительнее, что у нас в России сущностно сходная идея получила шанс обрести изъявительное наклонение. Ведь что 8 мая 1429 года, что 4 ноября 1612-го - это тот час спасения, которого уже никто не ждал. По дотла разоренной земле бывшего Московского царства бродят ватаги шишей, и то же на земле французской - бургундцы, арманьяки и еще черт знает кто. Дело уже не в англичанах и поляках - там, где есть труп, там будут и стервятники, однако не из-за них национальное тело вошло в трупную стадию, а из-за поразившей его страсти к распаду и самоуничтожению. И вот, когда уже умирает последняя надежда, является девушка из лотарингской деревни или же мясник из Нижнего Новгорода, и нация, казалось бы, окончательно сгубленная смутой, вдруг возвращается к жизни, обретая никем уже не чаянную силу и единство. Когда смерть нации, по телу которой уже пошли трупные пятна, оказывается возможным побороть усильем воскресенья - это великий завет и великая надежда для всего последующего народного бытия, и если 8 мая и 4 ноября - не праздник, то что тогда праздник?
А невеликую спасительность революционной мифологии для судеб нации история тоже показывала. Немца под Москвой и в Сталинграде остановили не идеи Великого Октября, а Иван, да за Русь Святую. Нам не дано знать, что было бы, когда в 1940-м против вермахта стоял бы Жак-простак, да за милую Францию прекрасную, но как хорошо помогли идеи 1789 года в мае 1940-го - мы знаем.
Однако попытка сделать благодарную память о воскресении России национальным символом, то есть попытка обратиться к своей великой истории, черпая в ней надежду и упование (что память о 1917 годе дает упование - это сегодня и коммунист постесняется говорить), встретила резчайший отпор, основанный на историческом же гиперкритицизме. Метод до крайности прост. Поскольку в истории есть переломные точки, но нет состояния завершительной гармонии, то к звездным часам предъявляется педантическая претензия: "А где идеальная завершенность?". Ибо, во-первых, финальная капитуляция засевших в Кремле поляков случилась лишь в декабре. Разгром же польского войска земским ополчением, случившийся именно 4 ноября и воспринятый именно как начало спасения русской земли - порукой чему четырехвековая традиция народной памяти, - это не в счет. Во-вторых, 4 ноября отнюдь не установилось благорастворение воздухов. Шайки поляков и шишей враз не уничтожились, к Польше и Швеции по условиям мира отошло множество русских земель, и стране потребовалось несколько десятилетий, чтобы выйти из порухи Смутного времени. То есть, поскольку дату окончательного восстановления определить нельзя (да и было ли оно?), то и дата перехода от гибели к жизни ничего не значит.
С гипотетическим праздником 8 мая выходило бы то же самое. Во-первых, спустя три года Деву сожгли в Руане. "Других обещал спасти, а Сам Себя спасти не может" - аргумент известный. Во-вторых, война продолжалась до 1453 года, а окончательно англичане были изгнаны с континента лишь в 1558 году со взятием Кале, и снятие осады с Орлеана - малозначащий эпизод. А что крепость была последней надеждой Франции - так можно ли такие мерихлюндии брать во внимание? Правда, строго рассуждая, тогда и французам надо праздновать не 14 июля, а 21 мая (1791 года, когда Бастилию окончательно доломали - в XIV веке строили на совесть), но так далеко педантство не идет.
Где не помогает историческое педантство, в ход идет политкорректное. Секретарь ЦК КПРФ И. И. Мельников озаботился возможными дипломатическими осложнениями с Польшей - хотя до сих пор бережное отношение к польскому гонору не было характерной чертой коммунистов. Не говоря о том, что сами поляки безмолвствуют, вероятно, понимая, что в случае демарша возникнет естественный вопрос, а что паны, собственно, делали в Москве. Как говорила Орлеанская дева, "я люблю англичан, когда они у себя дома".
Причины педантства вполне понятны - у кого коммунистическое предание, у кого полное бездумие, у кого заведомое отвержение любой инициативы, исходящей от власти. Но стоит понимать, что символы такой силы педантством не уничтожаются. В случае успешного их отторжения от государства они лишь передаются другим силам. Отвергнутый Республикой образ Жанны д`Арк вовсю использовался вишистским режимом, а теперь - "Национальным фронтом" Ле Пэна. Исторически черная сотня - это то самое гражданское общество и то самое нижегородское ополчение, но за государственной невостребованностью символа он отошел к тем, кто бей жидов, спасай Россию. Отказавшись от такого великого символа национального единства, как осенняя Казанская, мы лишь сдадим его таким силам, которые готовы ввергнуть Россию в очередную смуту.
В борьбе с внутренним врагом
Новый национально-идеологический опыт
В Эксперте
Исторические гиперкритики
Тема постсоветской календарной шизофрении - ибо невозможно сознательному человеку равно праздновать и 7 ноября, и 7 января - всплывала регулярно и до нынешних думских новелл, и столь же регулярно находился ответ: "А вот французы празднуют 14 июля - и ничего". Галломанская традиция у нас, конечно, давняя, но пример с 14 июля был двояко неудачен. Во-первых, идеи 1789 года - атеизм, республиканизм, liberte, egalite, fraternite, царство разума - живы во Франции и по сей день (с некоторой поправкой на дух времени и общее смягчение нравов), и праздновать свой первоисток по крайней мере логично. Этого никак нельзя сказать про идеи Октября 1917-го, которые если как-то и живы, то в достаточно узких кругах. Во-вторых, что даже более важно, Франция не только единственная страна Европы, у которой такой специфический главный праздник, но и единственная страна, которая никак не может устаканиться и которую уж третий век регулярно потряхивает - и можно допустить, что между первым и вторым есть известная связь. Исходя из таких соображений автор этих строк еще в прошлом веке писал, что, если бы национальным праздником Франции была не годовщина свирепых буйств парижской черни, но поминалось бы 8 мая 1429 года - день, когда англичане сняли осаду с Орлеана и Дева спасла Францию, - история страны была бы совсем иной и, вероятно, лучшей.
Писалось все это, конечно, в сугубом оптативе: "О, если бы! - но не на таких напали". Тем поразительнее, что у нас в России сущностно сходная идея получила шанс обрести изъявительное наклонение. Ведь что 8 мая 1429 года, что 4 ноября 1612-го - это тот час спасения, которого уже никто не ждал. По дотла разоренной земле бывшего Московского царства бродят ватаги шишей, и то же на земле французской - бургундцы, арманьяки и еще черт знает кто. Дело уже не в англичанах и поляках - там, где есть труп, там будут и стервятники, однако не из-за них национальное тело вошло в трупную стадию, а из-за поразившей его страсти к распаду и самоуничтожению. И вот, когда уже умирает последняя надежда, является девушка из лотарингской деревни или же мясник из Нижнего Новгорода, и нация, казалось бы, окончательно сгубленная смутой, вдруг возвращается к жизни, обретая никем уже не чаянную силу и единство. Когда смерть нации, по телу которой уже пошли трупные пятна, оказывается возможным побороть усильем воскресенья - это великий завет и великая надежда для всего последующего народного бытия, и если 8 мая и 4 ноября - не праздник, то что тогда праздник?
А невеликую спасительность революционной мифологии для судеб нации история тоже показывала. Немца под Москвой и в Сталинграде остановили не идеи Великого Октября, а Иван, да за Русь Святую. Нам не дано знать, что было бы, когда в 1940-м против вермахта стоял бы Жак-простак, да за милую Францию прекрасную, но как хорошо помогли идеи 1789 года в мае 1940-го - мы знаем.
Однако попытка сделать благодарную память о воскресении России национальным символом, то есть попытка обратиться к своей великой истории, черпая в ней надежду и упование (что память о 1917 годе дает упование - это сегодня и коммунист постесняется говорить), встретила резчайший отпор, основанный на историческом же гиперкритицизме. Метод до крайности прост. Поскольку в истории есть переломные точки, но нет состояния завершительной гармонии, то к звездным часам предъявляется педантическая претензия: "А где идеальная завершенность?". Ибо, во-первых, финальная капитуляция засевших в Кремле поляков случилась лишь в декабре. Разгром же польского войска земским ополчением, случившийся именно 4 ноября и воспринятый именно как начало спасения русской земли - порукой чему четырехвековая традиция народной памяти, - это не в счет. Во-вторых, 4 ноября отнюдь не установилось благорастворение воздухов. Шайки поляков и шишей враз не уничтожились, к Польше и Швеции по условиям мира отошло множество русских земель, и стране потребовалось несколько десятилетий, чтобы выйти из порухи Смутного времени. То есть, поскольку дату окончательного восстановления определить нельзя (да и было ли оно?), то и дата перехода от гибели к жизни ничего не значит.
С гипотетическим праздником 8 мая выходило бы то же самое. Во-первых, спустя три года Деву сожгли в Руане. "Других обещал спасти, а Сам Себя спасти не может" - аргумент известный. Во-вторых, война продолжалась до 1453 года, а окончательно англичане были изгнаны с континента лишь в 1558 году со взятием Кале, и снятие осады с Орлеана - малозначащий эпизод. А что крепость была последней надеждой Франции - так можно ли такие мерихлюндии брать во внимание? Правда, строго рассуждая, тогда и французам надо праздновать не 14 июля, а 21 мая (1791 года, когда Бастилию окончательно доломали - в XIV веке строили на совесть), но так далеко педантство не идет.
Где не помогает историческое педантство, в ход идет политкорректное. Секретарь ЦК КПРФ И. И. Мельников озаботился возможными дипломатическими осложнениями с Польшей - хотя до сих пор бережное отношение к польскому гонору не было характерной чертой коммунистов. Не говоря о том, что сами поляки безмолвствуют, вероятно, понимая, что в случае демарша возникнет естественный вопрос, а что паны, собственно, делали в Москве. Как говорила Орлеанская дева, "я люблю англичан, когда они у себя дома".
Причины педантства вполне понятны - у кого коммунистическое предание, у кого полное бездумие, у кого заведомое отвержение любой инициативы, исходящей от власти. Но стоит понимать, что символы такой силы педантством не уничтожаются. В случае успешного их отторжения от государства они лишь передаются другим силам. Отвергнутый Республикой образ Жанны д`Арк вовсю использовался вишистским режимом, а теперь - "Национальным фронтом" Ле Пэна. Исторически черная сотня - это то самое гражданское общество и то самое нижегородское ополчение, но за государственной невостребованностью символа он отошел к тем, кто бей жидов, спасай Россию. Отказавшись от такого великого символа национального единства, как осенняя Казанская, мы лишь сдадим его таким силам, которые готовы ввергнуть Россию в очередную смуту.