Александр Немировский. Подражание Лукиану
Из ФБ Alexandre Nemirovsky
(nb. просопон - лицо, библос - книга).
Хрисипп, Левкипп, Дексипп, Ипполита.
Хрисипп. - Этот сад, еще недавно столь тихий, ныне оглашается звуками, указывающими на ссору и порывы бурных страстей. Но что это? Как разлад мог вкрасться между столь близкими друзьями, как Левкипп, Дексипп и ты, Ипполита?
Левкипп: - Разве ты не знаешь, что у филистимлян идет война с идумеянами?
Хрисипп: - Конечно, знаю, она длится уже много лет.
Дексипп: - И вот я стою за идумеян…
Левкипп: - А я за филистимлян!
Ипполита: - А я, как подобает женщине, не желаю судить о том, кто прав, кто неправ, но требую, чтобы во всяком случае прекратила литься кровь с обеих сторон!
Все трое вместе: - Как же, скажи, нам не ссориться?!
Хрисипп: - По всей видимости, примирить вас - дело необычайной трудности. Но все же я попытаюсь. Скажи, Левкипп, должно быть, ты всем сердцем сочувствуешь устремлениям филистимлян Газы, желающих освободить свою наследную землю от надменного владычества идумеян? Ведь только что ты так кричал, будто сам отбивался от их известного всему свету военачальства!
Левкипп: - Гераклом клянусь, ты прав.
Хрисипп: - Значит ты, должно быть, вот-вот отплывешь в Газу, чтобы помогать ее жителям заряжать и нацеливать камнеметы - пусть знают идумеяне, что им не удастся безнаказанно почивать в домах на отнятых у филистимлян угодьях?
Левкипп: - Нет же, я вовсе не питал такого намерения.
Хрисипп: - Раз так, ты, должно быть, уже отправляешь в Газу съестные припасы или серебро, в помощь ее отважной борьбе?
Левкипп: - Что за вопрос? Это также не приходило мне в голову.
Хрисипп: - Но что же тогда ты делаешь для тех, кто, судя по распространявшемуся от тебя шуму, так тебе дорог?
Левкипп: - Нет ничего легче, чем ответить на этот вопрос. Я открываю людям зовы своей души в просопобиблосе.
Хрисипп: - И вправду, нет ничего легче. А ты, Дексипп - ты, кажется, сам родом из идумеян - ты ведь всем сердцем стоишь за то, чтобы жизням женщин и детей Идумеи не смели угрожать камнеметы и рогатки филистимлян?
Дексипп: - Ты отлично понял меня, мой друг. Чего еще могу я желать, будучи порядочным человеком?
Хрисипп: - Значит, скоро мы расстанемся с тобой и услышим, как, выступая среди закованных в доспехи могучих идумеян, ты разметал филистимские камнеметы?
Девскипп: - Да нет же. Какой повод думать так дал я тебе, Хрисипп?
Хрисипп: - И вправду, никакого. Но тогда, значит, ты хочешь отправить идумеянам целебные снадобья, пригоршню-другую полезных трав или что-нибудь еще?
Девксипп: - Нет, я не строил подобных замыслов.
Хрисипп: - В самом деле, до сих пор, кажется, идумеяне неплохо обходились и без тебя. Но что же ты делаешь для тех, к кому так привержен?
Девксипп: - То же, что всякий порядочный человек: открываю людям зовы своей души в просопобиблосе.
Хрисипп: - Клянусь богами, я предвидел нечто подобное. Но теперь ты, Ипполита - чего же ты хочешь от филистимлян или идумеян? Твои пожелания о том, чтобы они, наконец, примирились, так прекрасны и необыкновенны, что сам я не могу предположить, как ты мыслишь себе их исполнение.
Ипполита: - Ах, я не знаю этого сама. Я знаю лишь, что все должны оставить оружие, ибо мне мучительно думать о противном.
Хрисипп: - Это легко понять, зная нежность и мягкость твоего нрава. Но не собираешься ли ты отправиться на равнину, что меж Газой и Идумеей, и блуждать по ней в белых одеждах, держа в руках оливковые ветви, ступая взад и вперед со скорбными и жалостными песнопениями, чтобы филистимляне и идумеяне внезапно постигли, как ужасно то, что они творят и испытывают?
Ипполита: - Я бы охотно поступила так, но столь зачерствевшие в кровопролитии мужи не станут бросать оружие, услыхав песнопения хрупкой женщины.
Хрисипп: - Ах, Ипполита, ты не слышала себя должным образом; если ты начнешь петь, то на многое согласятся даже и такие люди ради того только, чтоб ты перестала, если у них не будет иных средств достичь этой цели. Не буду спрашивать тебя, послала ли ты часть своих украшений страдающим женщинам той и другой стороны, чтобы они могли продать их и на вырученные деньги немного поправить свои дела; я и сам вижу, что все твои украшения по-прежнему на тебе. Но что же ты сделала, чтобы избавить филистимлянок и идумеяенок, не говоря об их детях, от свирепости войны?
Ипполита: - Я открываю людям зовы своей души в просопобиблосе.
Хрисипп: - О, и ты, и ты, Ипполита! Превосходно! Теперь, наконец, я могу примирить вас, друзья мои.
Прежде всего: не стыдно ли вам ссориться друг с другом из-за дел, не имеющих для вас, как легко заметить, ни малейшей важности? Ведь если бы эти дела значили для вас что-либо, вы бы, очевидно, и предприняли ради них что-нибудь действительное, а не только издавали бы в просопобиблосе громкозвучие, являющее красоты вашей души вам же самим. Как же можете вы из-за вещей, которые так мало трогают вас в действительности, выказывать такой гнев и бранчливость, какие я застал, войдя в этот сад?
Во-вторых, рассудите сами: не стыдно ли враждовать тем, чьи желания вовсе не находятся в противодействии друг другу и могут быть утолены одновременно, без всякого ущерба для кого бы то ни было? О, не столько счастливы филистимляне и идумеяне: ведь одна и та же земля не может находиться в обладании тех и других разом, так что либо филистимляне достигнут исполнения своих стремлений, а идумеяне напротив, либо наоборот; из этого они и враждуют. Но вам троим что мешает утолять ваши желания одновременно, коль скоро на деле состоят они лишь в том, чтобы изъясняться в просопобиблосе? Ведь просопобиблос не Келесирия: это она приходится всего одна на идумеян и филистимлян разом, а в просопобиблосе каждый может располагать таким числом страниц, как ему угодно, и заполнять их по своему усмотрению. Филистимляне и идумеяне не могут утолить свои вожделения вместе, ибо они желают владеть одной и той же землей; но вы-то хотите всего-навсего говорить о высоком в просопобиблосе, а это вполне удобно всем вам делать одновременно. Так не скверное ли, не неразумное ли дело, клянусь богами, вступать вам во вражду, когда вам вовсе нет надобности делить какое-либо богатство, ибо то богатство, которого вы в самом деле жаждете, и так, без вражды, приходится на каждого из вас в неограниченном количестве?
В-третьих, не безумие ли человеку враждовать с тем, кто настолько подобен ему самому, как вы подобны друг другу? Ведь то обстоятельство, что всех вас влечет именно то, чтобы в тех или иных выражениях раскрывать красоты своей души по случаю настоящей войны, соединяет вас и делает вас похожими друг на друга куда более, чем могло бы разъединить вас внешнее направление ваших слов - ведь действительного направления у них нет все равно, как нет важности в том, куда направлен нос у выброшенной на берег триремы, раз она все равно никуда не поплывет.
Смотрите же, вот в знак моего доброжелательства я дарю вам новые таблицы с превосходнейшим интерфейсом и надежной связью; витийствуйте понарошку, да, глядите, не ссорьтесь.
(nb. просопон - лицо, библос - книга).
Хрисипп, Левкипп, Дексипп, Ипполита.
Хрисипп. - Этот сад, еще недавно столь тихий, ныне оглашается звуками, указывающими на ссору и порывы бурных страстей. Но что это? Как разлад мог вкрасться между столь близкими друзьями, как Левкипп, Дексипп и ты, Ипполита?
Левкипп: - Разве ты не знаешь, что у филистимлян идет война с идумеянами?
Хрисипп: - Конечно, знаю, она длится уже много лет.
Дексипп: - И вот я стою за идумеян…
Левкипп: - А я за филистимлян!
Ипполита: - А я, как подобает женщине, не желаю судить о том, кто прав, кто неправ, но требую, чтобы во всяком случае прекратила литься кровь с обеих сторон!
Все трое вместе: - Как же, скажи, нам не ссориться?!
Хрисипп: - По всей видимости, примирить вас - дело необычайной трудности. Но все же я попытаюсь. Скажи, Левкипп, должно быть, ты всем сердцем сочувствуешь устремлениям филистимлян Газы, желающих освободить свою наследную землю от надменного владычества идумеян? Ведь только что ты так кричал, будто сам отбивался от их известного всему свету военачальства!
Левкипп: - Гераклом клянусь, ты прав.
Хрисипп: - Значит ты, должно быть, вот-вот отплывешь в Газу, чтобы помогать ее жителям заряжать и нацеливать камнеметы - пусть знают идумеяне, что им не удастся безнаказанно почивать в домах на отнятых у филистимлян угодьях?
Левкипп: - Нет же, я вовсе не питал такого намерения.
Хрисипп: - Раз так, ты, должно быть, уже отправляешь в Газу съестные припасы или серебро, в помощь ее отважной борьбе?
Левкипп: - Что за вопрос? Это также не приходило мне в голову.
Хрисипп: - Но что же тогда ты делаешь для тех, кто, судя по распространявшемуся от тебя шуму, так тебе дорог?
Левкипп: - Нет ничего легче, чем ответить на этот вопрос. Я открываю людям зовы своей души в просопобиблосе.
Хрисипп: - И вправду, нет ничего легче. А ты, Дексипп - ты, кажется, сам родом из идумеян - ты ведь всем сердцем стоишь за то, чтобы жизням женщин и детей Идумеи не смели угрожать камнеметы и рогатки филистимлян?
Дексипп: - Ты отлично понял меня, мой друг. Чего еще могу я желать, будучи порядочным человеком?
Хрисипп: - Значит, скоро мы расстанемся с тобой и услышим, как, выступая среди закованных в доспехи могучих идумеян, ты разметал филистимские камнеметы?
Девскипп: - Да нет же. Какой повод думать так дал я тебе, Хрисипп?
Хрисипп: - И вправду, никакого. Но тогда, значит, ты хочешь отправить идумеянам целебные снадобья, пригоршню-другую полезных трав или что-нибудь еще?
Девксипп: - Нет, я не строил подобных замыслов.
Хрисипп: - В самом деле, до сих пор, кажется, идумеяне неплохо обходились и без тебя. Но что же ты делаешь для тех, к кому так привержен?
Девксипп: - То же, что всякий порядочный человек: открываю людям зовы своей души в просопобиблосе.
Хрисипп: - Клянусь богами, я предвидел нечто подобное. Но теперь ты, Ипполита - чего же ты хочешь от филистимлян или идумеян? Твои пожелания о том, чтобы они, наконец, примирились, так прекрасны и необыкновенны, что сам я не могу предположить, как ты мыслишь себе их исполнение.
Ипполита: - Ах, я не знаю этого сама. Я знаю лишь, что все должны оставить оружие, ибо мне мучительно думать о противном.
Хрисипп: - Это легко понять, зная нежность и мягкость твоего нрава. Но не собираешься ли ты отправиться на равнину, что меж Газой и Идумеей, и блуждать по ней в белых одеждах, держа в руках оливковые ветви, ступая взад и вперед со скорбными и жалостными песнопениями, чтобы филистимляне и идумеяне внезапно постигли, как ужасно то, что они творят и испытывают?
Ипполита: - Я бы охотно поступила так, но столь зачерствевшие в кровопролитии мужи не станут бросать оружие, услыхав песнопения хрупкой женщины.
Хрисипп: - Ах, Ипполита, ты не слышала себя должным образом; если ты начнешь петь, то на многое согласятся даже и такие люди ради того только, чтоб ты перестала, если у них не будет иных средств достичь этой цели. Не буду спрашивать тебя, послала ли ты часть своих украшений страдающим женщинам той и другой стороны, чтобы они могли продать их и на вырученные деньги немного поправить свои дела; я и сам вижу, что все твои украшения по-прежнему на тебе. Но что же ты сделала, чтобы избавить филистимлянок и идумеяенок, не говоря об их детях, от свирепости войны?
Ипполита: - Я открываю людям зовы своей души в просопобиблосе.
Хрисипп: - О, и ты, и ты, Ипполита! Превосходно! Теперь, наконец, я могу примирить вас, друзья мои.
Прежде всего: не стыдно ли вам ссориться друг с другом из-за дел, не имеющих для вас, как легко заметить, ни малейшей важности? Ведь если бы эти дела значили для вас что-либо, вы бы, очевидно, и предприняли ради них что-нибудь действительное, а не только издавали бы в просопобиблосе громкозвучие, являющее красоты вашей души вам же самим. Как же можете вы из-за вещей, которые так мало трогают вас в действительности, выказывать такой гнев и бранчливость, какие я застал, войдя в этот сад?
Во-вторых, рассудите сами: не стыдно ли враждовать тем, чьи желания вовсе не находятся в противодействии друг другу и могут быть утолены одновременно, без всякого ущерба для кого бы то ни было? О, не столько счастливы филистимляне и идумеяне: ведь одна и та же земля не может находиться в обладании тех и других разом, так что либо филистимляне достигнут исполнения своих стремлений, а идумеяне напротив, либо наоборот; из этого они и враждуют. Но вам троим что мешает утолять ваши желания одновременно, коль скоро на деле состоят они лишь в том, чтобы изъясняться в просопобиблосе? Ведь просопобиблос не Келесирия: это она приходится всего одна на идумеян и филистимлян разом, а в просопобиблосе каждый может располагать таким числом страниц, как ему угодно, и заполнять их по своему усмотрению. Филистимляне и идумеяне не могут утолить свои вожделения вместе, ибо они желают владеть одной и той же землей; но вы-то хотите всего-навсего говорить о высоком в просопобиблосе, а это вполне удобно всем вам делать одновременно. Так не скверное ли, не неразумное ли дело, клянусь богами, вступать вам во вражду, когда вам вовсе нет надобности делить какое-либо богатство, ибо то богатство, которого вы в самом деле жаждете, и так, без вражды, приходится на каждого из вас в неограниченном количестве?
В-третьих, не безумие ли человеку враждовать с тем, кто настолько подобен ему самому, как вы подобны друг другу? Ведь то обстоятельство, что всех вас влечет именно то, чтобы в тех или иных выражениях раскрывать красоты своей души по случаю настоящей войны, соединяет вас и делает вас похожими друг на друга куда более, чем могло бы разъединить вас внешнее направление ваших слов - ведь действительного направления у них нет все равно, как нет важности в том, куда направлен нос у выброшенной на берег триремы, раз она все равно никуда не поплывет.
Смотрите же, вот в знак моего доброжелательства я дарю вам новые таблицы с превосходнейшим интерфейсом и надежной связью; витийствуйте понарошку, да, глядите, не ссорьтесь.