ШАГ ВПРАВО
Корреспондент «Репортера» провел две недели в «Правом секторе» и узнал, кто такие радикалы, как они бьют титушек и чего от них стоит ждать в правительстве
http://reporter.vesti.ua/41419-shag-vpravo
События, описанные в этом репортаже, происходили в первой половине февраля во время хрупкого перемирия между властью и участниками протестов. Через несколько дней после того, как я покинул «Правый сектор», в центре Киева произошла трагедия, унесшая жизни более 80 человек. О дальнейшей судьбе героев репортажа мне почти ничего неизвестно - знаю лишь, что после тех кровавых событий все они остались живы. Словами не передать, как я этому рад.
Хотя, конечно, я никогда не скрывал своего отрицательного отношения к украинскому, русскому, еврейскому, татарскому, немецкому и любому другому национализму и считаю эту идеологию чуждой для демократического общества. Само собой, для меня неприемлема ксенофобия, милитаризм, расизм и неофашизм. Всего этого за две недели я видел достаточно.
Начать работу над этим репортажем меня побудил стремительный рост популярности «Правого сектора» и других праворадикалов после январских столкновений на Грушевского. Популярности среди участников революции, цель которой - свержение недемократической власти. В чем причина, удивлялся я? В их готовности к решительным действиям? В новых лицах? В открытой критике надоевших всем оппозиционных политиков? Может, в недостатке информации?
Например, с таким явлением, как уличный политический террор, большинство украинцев познакомились только в прошлом году, когда «граждане спортивной наружности», названные титушками, начали нападать на оппозиционные митинги и избивать активистов. Помнится, звучала мысль, что это прямой результат пребывания у власти людей с криминальным прошлым.
Но для многих моих знакомых такие нападения - постоянный риск вот уже много лет. Совершают их те, кого принято называть ультраправыми боевиками: футбольные фанаты, члены радикальных националистических организаций и партий, бойцы неформальных неофашистких и расистских группировок. Объект нападения: активисты левых, профсоюзных, студенческих, феминистических и ЛГБТ-организаций, некоторые правозащитники и журналисты. Для правых они идеологические противники - «антифашисты», или попросту «шавки». Вполне достаточная причина для нанесения тяжких телесных.
Такие нападения, к сожалению, не редкость. Нельзя сказать, что они замалчивались, но и широкой огласки, как правило, не получали. Большинство их просто не замечало либо относилось к ним как к конфликту маргинальных субкультур. Немногие открыто одобряли агрессию против «коммуняк» или «извращенцев». Ситуация ухудшилась в прошлом году, когда под лозунгами «борьбы с фашизмом» власть начала кампанию против объединенной оппозиции, в которую входит националистическая партия «Свобода». Слово «антифашист» моментально стало ругательным, в ответ на любую критику националистов нередко можно было услышать обвинения в сотрудничестве со «злочинной владой».
В нынешней революции активисты «Свободы», других националистических организаций, некоторые футбольные фанаты принимали участие с первых же дней. Несмотря на то, что ранние лозунги о евроинтеграции и демократизации власти большинству из них были откровенно чужды. Ультраправые взяли на себя обязанности по обеспечению правопорядка и сразу же попытались выгнать с Евромайдана манифестантов-«шавок». Эти первые попытки политического террора внутри демократической революции были пресечены и осуждены, но со временем возможности радикалов росли.
1 декабря толпа, состоявшая в основном из представителей праворадикальных организаций и футбольных ультрас, попыталась штурмовать администрацию президента. Почти сразу со сцены Майдана их назвали провокаторами, но остановить не смогли. Пострадавших в ходе бессмысленного и безуспешного штурма вэвэшников власть смогла предъявить в качестве контраргумента на обвинения в жестком разгоне первого Евромайдана, а также как повод не считать текущие протесты мирными. Участники штурма на обвинения в провокациях обиделись, но от участия в революции не отказались и вскоре создали неформальное объединение, которое сейчас известно как «Правый сектор».
Едва ли не главным объединяющим тезисом для ПС стал даже не национализм, а принятие насилия как допустимого и эффективного средства достижения целей. Игнорирование властью требований мирного протеста, попытки разгона, угроза со стороны титушек - все это вынудило Майдан вручить радикалам мандат на насилие. Когда в январе «Правый сектор» взял на себя ответственность за начало столкновений на Грушевского, провокаторами назвали уже оппозиционных политиков, призывавших прекратить бои.
Попав в «Правый сектор», я обнаружил там гораздо меньше тех самых уличных боевиков, жертвами которых становились мои знакомые. Они были в откровенном меньшинстве. Но за две недели я не встретил ни одного человека, допускавшего победу революции мирным путем. Все жаждали крови: «Беркута», Януковича, депутатов от Партии регионов, а иногда и оппозиционных политиков.
После трагедии, произошедшей 18-20 февраля в центре Киева, мне почему-то казалось, что первым шагом Майдана будет осуждение возможности нового кровопролития, отказ от силовых методов, роспуск вооруженных отрядов. Этого не произошло.
В те дни мне пришлось убеждать знакомого из Москвы в том, что роль радикальных националистов, в том числе и «Правого сектора», в нашей революции сильно преувеличена. «Я видел их, их немного, и они теряют поддержку. Наша цель - демократия, свержение узурпатора-коррупционера, а не ограничение прав русских или русскоязычных граждан», - говорил я.
«Что же тогда среди вас делают эти люди, открыто говорящие, что демократия - не их вариант. Ведь вся пропаганда против вашей революции опиралась именно на них! Почему вы от них не отречетесь?» - не унимался мой собеседник.
Я не нашел что ответить. Лишь вспомнил, как многие мои знакомые - участники протестов в ответ на реплики жителей Юго-Востока о «бандеровцах и экстремистах» на Майдане били себя в грудь с криком «да, считайте меня бандеровцем и экстремистом!».
Прошло две недели. Как и предполагал мой московский собеседник, теперь картой ультраправых сыграл Кремль, разжигая сепаратизм и оправдывая преступную интервенцию. Когда во время последней пресс-конференции Владимир Путин говорил о «киевских фашистах», большинство киевлян крутили пальцем у виска. А я с ужасом узнавал хоть и гиперболизированные, но знакомые картины из «Правого сектора». Роль которого в революции, я надеюсь, еще будет оценена по достоинству.
http://reporter.vesti.ua/41419-shag-vpravo
События, описанные в этом репортаже, происходили в первой половине февраля во время хрупкого перемирия между властью и участниками протестов. Через несколько дней после того, как я покинул «Правый сектор», в центре Киева произошла трагедия, унесшая жизни более 80 человек. О дальнейшей судьбе героев репортажа мне почти ничего неизвестно - знаю лишь, что после тех кровавых событий все они остались живы. Словами не передать, как я этому рад.
Хотя, конечно, я никогда не скрывал своего отрицательного отношения к украинскому, русскому, еврейскому, татарскому, немецкому и любому другому национализму и считаю эту идеологию чуждой для демократического общества. Само собой, для меня неприемлема ксенофобия, милитаризм, расизм и неофашизм. Всего этого за две недели я видел достаточно.
Начать работу над этим репортажем меня побудил стремительный рост популярности «Правого сектора» и других праворадикалов после январских столкновений на Грушевского. Популярности среди участников революции, цель которой - свержение недемократической власти. В чем причина, удивлялся я? В их готовности к решительным действиям? В новых лицах? В открытой критике надоевших всем оппозиционных политиков? Может, в недостатке информации?
Например, с таким явлением, как уличный политический террор, большинство украинцев познакомились только в прошлом году, когда «граждане спортивной наружности», названные титушками, начали нападать на оппозиционные митинги и избивать активистов. Помнится, звучала мысль, что это прямой результат пребывания у власти людей с криминальным прошлым.
Но для многих моих знакомых такие нападения - постоянный риск вот уже много лет. Совершают их те, кого принято называть ультраправыми боевиками: футбольные фанаты, члены радикальных националистических организаций и партий, бойцы неформальных неофашистких и расистских группировок. Объект нападения: активисты левых, профсоюзных, студенческих, феминистических и ЛГБТ-организаций, некоторые правозащитники и журналисты. Для правых они идеологические противники - «антифашисты», или попросту «шавки». Вполне достаточная причина для нанесения тяжких телесных.
Такие нападения, к сожалению, не редкость. Нельзя сказать, что они замалчивались, но и широкой огласки, как правило, не получали. Большинство их просто не замечало либо относилось к ним как к конфликту маргинальных субкультур. Немногие открыто одобряли агрессию против «коммуняк» или «извращенцев». Ситуация ухудшилась в прошлом году, когда под лозунгами «борьбы с фашизмом» власть начала кампанию против объединенной оппозиции, в которую входит националистическая партия «Свобода». Слово «антифашист» моментально стало ругательным, в ответ на любую критику националистов нередко можно было услышать обвинения в сотрудничестве со «злочинной владой».
В нынешней революции активисты «Свободы», других националистических организаций, некоторые футбольные фанаты принимали участие с первых же дней. Несмотря на то, что ранние лозунги о евроинтеграции и демократизации власти большинству из них были откровенно чужды. Ультраправые взяли на себя обязанности по обеспечению правопорядка и сразу же попытались выгнать с Евромайдана манифестантов-«шавок». Эти первые попытки политического террора внутри демократической революции были пресечены и осуждены, но со временем возможности радикалов росли.
1 декабря толпа, состоявшая в основном из представителей праворадикальных организаций и футбольных ультрас, попыталась штурмовать администрацию президента. Почти сразу со сцены Майдана их назвали провокаторами, но остановить не смогли. Пострадавших в ходе бессмысленного и безуспешного штурма вэвэшников власть смогла предъявить в качестве контраргумента на обвинения в жестком разгоне первого Евромайдана, а также как повод не считать текущие протесты мирными. Участники штурма на обвинения в провокациях обиделись, но от участия в революции не отказались и вскоре создали неформальное объединение, которое сейчас известно как «Правый сектор».
Едва ли не главным объединяющим тезисом для ПС стал даже не национализм, а принятие насилия как допустимого и эффективного средства достижения целей. Игнорирование властью требований мирного протеста, попытки разгона, угроза со стороны титушек - все это вынудило Майдан вручить радикалам мандат на насилие. Когда в январе «Правый сектор» взял на себя ответственность за начало столкновений на Грушевского, провокаторами назвали уже оппозиционных политиков, призывавших прекратить бои.
Попав в «Правый сектор», я обнаружил там гораздо меньше тех самых уличных боевиков, жертвами которых становились мои знакомые. Они были в откровенном меньшинстве. Но за две недели я не встретил ни одного человека, допускавшего победу революции мирным путем. Все жаждали крови: «Беркута», Януковича, депутатов от Партии регионов, а иногда и оппозиционных политиков.
После трагедии, произошедшей 18-20 февраля в центре Киева, мне почему-то казалось, что первым шагом Майдана будет осуждение возможности нового кровопролития, отказ от силовых методов, роспуск вооруженных отрядов. Этого не произошло.
В те дни мне пришлось убеждать знакомого из Москвы в том, что роль радикальных националистов, в том числе и «Правого сектора», в нашей революции сильно преувеличена. «Я видел их, их немного, и они теряют поддержку. Наша цель - демократия, свержение узурпатора-коррупционера, а не ограничение прав русских или русскоязычных граждан», - говорил я.
«Что же тогда среди вас делают эти люди, открыто говорящие, что демократия - не их вариант. Ведь вся пропаганда против вашей революции опиралась именно на них! Почему вы от них не отречетесь?» - не унимался мой собеседник.
Я не нашел что ответить. Лишь вспомнил, как многие мои знакомые - участники протестов в ответ на реплики жителей Юго-Востока о «бандеровцах и экстремистах» на Майдане били себя в грудь с криком «да, считайте меня бандеровцем и экстремистом!».
Прошло две недели. Как и предполагал мой московский собеседник, теперь картой ультраправых сыграл Кремль, разжигая сепаратизм и оправдывая преступную интервенцию. Когда во время последней пресс-конференции Владимир Путин говорил о «киевских фашистах», большинство киевлян крутили пальцем у виска. А я с ужасом узнавал хоть и гиперболизированные, но знакомые картины из «Правого сектора». Роль которого в революции, я надеюсь, еще будет оценена по достоинству.