Анджей Валицкий и его книга
автор книги "Философия права русского либерализма" (первые 96 страниц доступны в виде pdf)
Обсуждение его книги в фонде "Либеральная миссия"
Крайне интересный доклад автора.
Об этом нередко забывают те, кто отождествляет либерализм со свободным рынком. Но в начале XIX века для либералов было совершенно очевидно, что приоритетно именно право, а не свободный рынок. Может быть, здесь есть апологеты свободного рынка, я не хочу никого обидеть, но совершенно ясно, что не государство выступало главным врагом либерализма в пору его возникновения и становления. Либерализм был философией освобождения личности от зависимости не от государства, а от разных традиционных структур, которые ограничивали и просто пресекали мобильность и по вертикали, и по горизонтали. Либерализм был философией раскрепощения общества - он выступал против гильдий, против цехов, против прикрепления к земле, против невозможности менять профессию. Государство же - рациональное, бюрократическое - везде, а не только в России, считалось союзником либерализма. Говорили даже, что враг либерализма не государство, а феодальные отношения. Вот в чем была сущность либерализма.
Есть и еще одно распространенное заблуждение. Многие сегодня считают, что либерализм всегда был связан с демократией. Да, теперь он связан с демократией, и я не хочу разрывать этой связи. Но вначале он не только не был связан с демократией, но и противостоял ей. Возьмем такой пример. В генеалогии либерализма есть очень важная фигура - это Гоббс, автор «Левиафана». Как же идеолог абсолютизма, полного абсолютизма, государственного абсолютизма может считаться в генеалогии либерализма очень важной фигурой? Но именно так считают, и это правильно.
Либерализм начинается именно с Гоббса, а не с какого-то республиканизма. Когда Гоббсу говорили, что вот в Греции, мол, был свободный республиканский строй, он отвечал: «Какая это свобода, это обязанность служить полису и ничего общего со свободой не имеет». Свобода - это свобода в частной сфере, обеспечиваемая государством, которое эту частную сферу оберегает, хотя и монополизирует сферу публичную. А республиканизм считался противоположностью либерализма. В республиканизме сутью являлась самоопределяющаяся свободная политическая общность. А в либерализме субъектом свободы было частное лицо, отдельный человек с его частной жизнью. И это очень важно иметь в виду - и вообще, и для понимания особенностей русской либеральной мысли.
...
Отсюда следует, что в философии права - перехожу к ответу на второй предложенный нам вопрос - Россия была не позади Европы, а наравне с ней. Эта философия развивалась в России спонтанно и одновременно с развитием европейской философии права.
...
Ну, а теперь последний вопрос: какое значение может иметь учение русских либералов сегодня, при современной ситуации в России? Я полагаю, в частности, что люди, которые слишком поверили в неолиберальную версию либерализма, после кризиса 2008 года должны, может быть, пересмотреть свои взгляды. И русские философы начала XIX века способны в этом помочь: их аргументы помогают преодолеть чувство, что человек, который начинает мыслить в социальных категориях, предатель по отношению к либерализму. Нет, он отнюдь не предатель, он возвращается к традиции либерализма, которая до середины 70-х годов прошлого столетия была главной, была доминирующей.
Затем оппонирующее сообщение Владимира Четвернина, излагавшего либертарианский подход к теме права и свобод.
Позиция моя в самом кратком виде сводится к следующему: если либералы, т.е. те, кто маркируют себя как либералов, в вопросе свободы рассуждают о «человеке вообще», то либертарианская наука в этом вопросе различает ментальные типы человека. Эти разные типы, разные их соотношения создают разные типы социокультуры, которые я обозначаю как правовой и потестарный (предполитический), и в которых, в частности, и словом «право», и словом «свобода» называются принципиально разные вещи. И тот смысл, который либералы придают словам «свобода» и «право», не соответствует тому, что я обозначаю в качестве правового типа социокультуры - правового в смысле аксиомы самопринадлежности.
...
первые два типа человека, родовой и государственный, принципиально, в моем контексте, отличаются от третьего. В представлении людей, относящихся к первым двум типам - а они составляют абсолютное большинство, - человек не принадлежит самому себе, потому что он является частью некоего онтологически первичного Целого. Вот 90% населения Земли, и в России это примерно столько же, уверены в том, что есть это онтологически первичное Целое, которое может называться по-разному: Общество, Государство, Отечество, Народ, Класс и так далее, но смысл от этого не меняется - человек партиципируется к социальному Целому и подчиняется Должному, которое определяют управляющие органы этого Целого.
В сознании людей, которые отвергают аксиому самопринадлежности, она неприемлема, прежде всего, по той причине, что в ней не учитывается эта онтологически первичная целостность. То есть человек первично не принадлежит самому себе, с их точки зрения, не потому, что он принадлежит другому человеку (это тоже может быть, но это вторично), а потому, что человек является частью онтологически первичного Целого и подчиняется Должному. Например, в русском языке почти не используется термин «приватный», он заменен словом «частный». Есть «частные лица» и есть люди, действующие от имени Государства, т.е. Целого. В этой логике, кстати, и «частная собственность» предполагает Целое в качестве настоящего или верховного собственника.
...
с точки зрения либертарианской науки, получается следующий вывод: словом «право» и словом «свобода» все те, кто называет себя либералами, с одной стороны, и либертарианцы, с другой стороны, обозначают принципиально разные вещи. И та самая свобода, о которой мечтают или которой требуют либералы, недостижима при сохранении потестарного принципа социальности, потестарного типа социокультуры. Того типа, в рамках которого строятся и развиваются российские либеральные проекты.
И выступление Сергея Чижкова, научного редактора и переводчика книги.
Для всех мыслителей, которые представлены профессором Валицким (за исключением, пожалуй, Петражицкого, о котором можно поспорить), источником права является именно так понятая свобода, а не распорядительные функции государства. Это основной тезис, который объединяет их всех независимо от того, как они в дальнейшем определяют функции государства, в чем видят основания его правомочий и т.д. В любом случае источником права у всех них выступает свобода, а не нормативные документы, законы и прочее. Обвинение в том, что источником права является закон, издаваемый государством, а это опять-таки правовой позитивизм, слава Богу, к этим шести мыслителям не относится.
В чем же ценность для нашей интеллектуальной традиции и для нашего понимания современной ситуации их наследия?
В первую очередь, я бы назвал такую очень важную вещь, которую у нас до сих пор сложно объяснять, как разделение права и нравственности. Дело в том, что идея полицейского государства, которая была сформулирована Христианом Вольфом и нашла свою реализацию в системах немецких государств и в России, включая правление Николая I, она ведь строилась на том, что существенной разницы между правом и нравственностью нет. Что с помощью права можно очень хорошо подкорректировать нравственную жизнь людей.
...
Учение о внутренней свободе, учение о самоопределении как источнике свободы у Чичерина и других либеральных философов права, - все это остается за пределами правового позитивизма. И беда русского политического либерализма состояла в том, что как раз именно этот правовой позитивизм захватил основные позиции, да и умы людей. Напомню слова Василия Маклакова, сказанные им после того, как дело либерализма было в России проиграно: главная наша ошибка и причина нашего поражения в том, что мы боролись не за право, а за власть.
...
Между тем, сказанным актуальность нашего либерального наследия не исчерпывается. Вот, к примеру, вопрос о собственности. О ней написано много - и про антропологические ее аспекты, и про самореализацию через собственность, и про разграничение приватных пространств, и про многое другое. Но тут есть один нюанс. Дело в том, что на Западе собственность как институт и как право легитимна, это общеизвестная самоочевидная истина. Что значит самоочевидная? Это значит, что это аксиома, с которой начинается мышление. В России же значение собственности надо доказывать. И в данном смысле прекрасная двухтомная работа Чичерина «Собственность и государство» - это уникальное в мировой истории произведение, равно как и его упоминавшийся пятитомник «История политических правовых учений».
Уникальность этих работ в том, что Чичерин анализирует институт собственности и как право, и как отношения, и как подвижные границы деятельности государства. Именно потому, что все это в России не очевидно, он это и рассматривает - основательно и детально. Вряд ли так можно было писать о собственности в Англии или в какой-нибудь другой западной стране: ну, понятно, что есть такая очевидность, как собственность, что об этом говорить? А в России об этом размышлять и говорить было нужно, как нужно и сейчас. Потому что в ней есть какие-то вещи, которые, с одной стороны, вроде бы характеризуют некоторое наше отставание, но именно в силу этого требуют, с другой стороны, особых теоретических усилий, чтобы его показать и преодолеть. И, может быть, в чем-то в области теории выйти даже вперед.
Дело в том, что отставание в социально-экономическом и политическом развитии вовсе не влечет за собой тотальное отставание в сфере теоретической мысли. Да, до самого конца XIX века в России эта мысль, конечно, довольно серьезно отставала от мысли западной - особенно от немецкой. Тогда, как известно, все ездили в Европу учиться. Но у русской мысли было одно преимущество. Отставая на полшага, она могла видеть результаты реализации передовых правовых идей. Могла не только вникать в суть учений, но и наблюдать практическое их воплощение. Поэтому, например, при всем почтении к Гумбольту, к которому я тоже очень хорошо отношусь, его идея правового государства как ограниченного только двумя функциями, не могла не вызвать в России вопросы. И начались размышления: а каковы же функции государства? В чем проявляются его сила и слабость? и что такое государство вообще?
И вот, например, тот же Чичерин, анализируя работу Токвиля «Старый режим и революция», приходит к потрясающему выводу. Токвиль, как стопроцентный либерал, утверждал, что французское государство пало во время революции из-за того, что было слишком сильным. Парадоксально: сильное, и именно поэтому падает. А что пишет Чичерин в своей рецензии на эту книгу в 1857 году? На самом деле, говорит он, французское государство было не сильным, а очень слабым, так как не было государством народа. То есть не было государством, которое решало бы проблемы и уравновешивало интересы различных слоев населения. Оно стало на сторону одной из групп интересов и потому стало частичным. В результате ему пришлось раздувать репрессивный аппарат - армию и полицию. И вот этот флюс из силовых органов люди воспринимают как силу, а на самом деле это слабость, ее прямое следствие.
Наличие сильного репрессивного аппарата является, по Чичерину, признаком именно слабости государства, его неспособности отвечать своему предназначению. Нормальному государству достаточно сбалансировать национальные интересы, интересы различных групп. Оно должно этим заниматься, и если оно этим занимается эффективно, то может считаться сильным государством. Тогда ему не нужно раздувать силовые органы, чтобы подавлять недовольных.
Однако эта либеральная идея сильного государства, которая высказана больше 150 лет назад, как-то не прививается в нашей стране. Уже во всем мире, скажем так, чичеринское понимание утвердилось, а у нас по-прежнему сильное государство - это армия, полиция и служба безопасности, это миллионы людей, которые ждут с оружием наготове, чтобы прикрыть промахи функционально слабой власти. Так что и в данном отношении наследие русских либералов для нашей жизни, для ее интеллектуального осмысления и для социальной практики имеет огромное значение.
Рекомендую прочесть весь материал, он того стоит.
Возвращаясь к Валицкому - вот попался еще фрагмент его статьи "О польской моральной действительности" Довольно критичный взгляд изнутри на польскую идеологическую ситуацию.
В качестве бонуса на тему Польши и поляков - беседы с польским писателем-деревенщиком Марьяном Пилётом ( ссылки у Олега Неменского).
-----------
И от себя скажу - такие люди, как Валицкий, Михник, Пилёт у меня вызывают глубокое уважение. Слишком часто в последнее время тема Польши возникает в контексте польской русофобии. Важно знать, что к русофобии она не сводится.
Обсуждение его книги в фонде "Либеральная миссия"
Крайне интересный доклад автора.
Об этом нередко забывают те, кто отождествляет либерализм со свободным рынком. Но в начале XIX века для либералов было совершенно очевидно, что приоритетно именно право, а не свободный рынок. Может быть, здесь есть апологеты свободного рынка, я не хочу никого обидеть, но совершенно ясно, что не государство выступало главным врагом либерализма в пору его возникновения и становления. Либерализм был философией освобождения личности от зависимости не от государства, а от разных традиционных структур, которые ограничивали и просто пресекали мобильность и по вертикали, и по горизонтали. Либерализм был философией раскрепощения общества - он выступал против гильдий, против цехов, против прикрепления к земле, против невозможности менять профессию. Государство же - рациональное, бюрократическое - везде, а не только в России, считалось союзником либерализма. Говорили даже, что враг либерализма не государство, а феодальные отношения. Вот в чем была сущность либерализма.
Есть и еще одно распространенное заблуждение. Многие сегодня считают, что либерализм всегда был связан с демократией. Да, теперь он связан с демократией, и я не хочу разрывать этой связи. Но вначале он не только не был связан с демократией, но и противостоял ей. Возьмем такой пример. В генеалогии либерализма есть очень важная фигура - это Гоббс, автор «Левиафана». Как же идеолог абсолютизма, полного абсолютизма, государственного абсолютизма может считаться в генеалогии либерализма очень важной фигурой? Но именно так считают, и это правильно.
Либерализм начинается именно с Гоббса, а не с какого-то республиканизма. Когда Гоббсу говорили, что вот в Греции, мол, был свободный республиканский строй, он отвечал: «Какая это свобода, это обязанность служить полису и ничего общего со свободой не имеет». Свобода - это свобода в частной сфере, обеспечиваемая государством, которое эту частную сферу оберегает, хотя и монополизирует сферу публичную. А республиканизм считался противоположностью либерализма. В республиканизме сутью являлась самоопределяющаяся свободная политическая общность. А в либерализме субъектом свободы было частное лицо, отдельный человек с его частной жизнью. И это очень важно иметь в виду - и вообще, и для понимания особенностей русской либеральной мысли.
...
Отсюда следует, что в философии права - перехожу к ответу на второй предложенный нам вопрос - Россия была не позади Европы, а наравне с ней. Эта философия развивалась в России спонтанно и одновременно с развитием европейской философии права.
...
Ну, а теперь последний вопрос: какое значение может иметь учение русских либералов сегодня, при современной ситуации в России? Я полагаю, в частности, что люди, которые слишком поверили в неолиберальную версию либерализма, после кризиса 2008 года должны, может быть, пересмотреть свои взгляды. И русские философы начала XIX века способны в этом помочь: их аргументы помогают преодолеть чувство, что человек, который начинает мыслить в социальных категориях, предатель по отношению к либерализму. Нет, он отнюдь не предатель, он возвращается к традиции либерализма, которая до середины 70-х годов прошлого столетия была главной, была доминирующей.
Затем оппонирующее сообщение Владимира Четвернина, излагавшего либертарианский подход к теме права и свобод.
Позиция моя в самом кратком виде сводится к следующему: если либералы, т.е. те, кто маркируют себя как либералов, в вопросе свободы рассуждают о «человеке вообще», то либертарианская наука в этом вопросе различает ментальные типы человека. Эти разные типы, разные их соотношения создают разные типы социокультуры, которые я обозначаю как правовой и потестарный (предполитический), и в которых, в частности, и словом «право», и словом «свобода» называются принципиально разные вещи. И тот смысл, который либералы придают словам «свобода» и «право», не соответствует тому, что я обозначаю в качестве правового типа социокультуры - правового в смысле аксиомы самопринадлежности.
...
первые два типа человека, родовой и государственный, принципиально, в моем контексте, отличаются от третьего. В представлении людей, относящихся к первым двум типам - а они составляют абсолютное большинство, - человек не принадлежит самому себе, потому что он является частью некоего онтологически первичного Целого. Вот 90% населения Земли, и в России это примерно столько же, уверены в том, что есть это онтологически первичное Целое, которое может называться по-разному: Общество, Государство, Отечество, Народ, Класс и так далее, но смысл от этого не меняется - человек партиципируется к социальному Целому и подчиняется Должному, которое определяют управляющие органы этого Целого.
В сознании людей, которые отвергают аксиому самопринадлежности, она неприемлема, прежде всего, по той причине, что в ней не учитывается эта онтологически первичная целостность. То есть человек первично не принадлежит самому себе, с их точки зрения, не потому, что он принадлежит другому человеку (это тоже может быть, но это вторично), а потому, что человек является частью онтологически первичного Целого и подчиняется Должному. Например, в русском языке почти не используется термин «приватный», он заменен словом «частный». Есть «частные лица» и есть люди, действующие от имени Государства, т.е. Целого. В этой логике, кстати, и «частная собственность» предполагает Целое в качестве настоящего или верховного собственника.
...
с точки зрения либертарианской науки, получается следующий вывод: словом «право» и словом «свобода» все те, кто называет себя либералами, с одной стороны, и либертарианцы, с другой стороны, обозначают принципиально разные вещи. И та самая свобода, о которой мечтают или которой требуют либералы, недостижима при сохранении потестарного принципа социальности, потестарного типа социокультуры. Того типа, в рамках которого строятся и развиваются российские либеральные проекты.
И выступление Сергея Чижкова, научного редактора и переводчика книги.
Для всех мыслителей, которые представлены профессором Валицким (за исключением, пожалуй, Петражицкого, о котором можно поспорить), источником права является именно так понятая свобода, а не распорядительные функции государства. Это основной тезис, который объединяет их всех независимо от того, как они в дальнейшем определяют функции государства, в чем видят основания его правомочий и т.д. В любом случае источником права у всех них выступает свобода, а не нормативные документы, законы и прочее. Обвинение в том, что источником права является закон, издаваемый государством, а это опять-таки правовой позитивизм, слава Богу, к этим шести мыслителям не относится.
В чем же ценность для нашей интеллектуальной традиции и для нашего понимания современной ситуации их наследия?
В первую очередь, я бы назвал такую очень важную вещь, которую у нас до сих пор сложно объяснять, как разделение права и нравственности. Дело в том, что идея полицейского государства, которая была сформулирована Христианом Вольфом и нашла свою реализацию в системах немецких государств и в России, включая правление Николая I, она ведь строилась на том, что существенной разницы между правом и нравственностью нет. Что с помощью права можно очень хорошо подкорректировать нравственную жизнь людей.
...
Учение о внутренней свободе, учение о самоопределении как источнике свободы у Чичерина и других либеральных философов права, - все это остается за пределами правового позитивизма. И беда русского политического либерализма состояла в том, что как раз именно этот правовой позитивизм захватил основные позиции, да и умы людей. Напомню слова Василия Маклакова, сказанные им после того, как дело либерализма было в России проиграно: главная наша ошибка и причина нашего поражения в том, что мы боролись не за право, а за власть.
...
Между тем, сказанным актуальность нашего либерального наследия не исчерпывается. Вот, к примеру, вопрос о собственности. О ней написано много - и про антропологические ее аспекты, и про самореализацию через собственность, и про разграничение приватных пространств, и про многое другое. Но тут есть один нюанс. Дело в том, что на Западе собственность как институт и как право легитимна, это общеизвестная самоочевидная истина. Что значит самоочевидная? Это значит, что это аксиома, с которой начинается мышление. В России же значение собственности надо доказывать. И в данном смысле прекрасная двухтомная работа Чичерина «Собственность и государство» - это уникальное в мировой истории произведение, равно как и его упоминавшийся пятитомник «История политических правовых учений».
Уникальность этих работ в том, что Чичерин анализирует институт собственности и как право, и как отношения, и как подвижные границы деятельности государства. Именно потому, что все это в России не очевидно, он это и рассматривает - основательно и детально. Вряд ли так можно было писать о собственности в Англии или в какой-нибудь другой западной стране: ну, понятно, что есть такая очевидность, как собственность, что об этом говорить? А в России об этом размышлять и говорить было нужно, как нужно и сейчас. Потому что в ней есть какие-то вещи, которые, с одной стороны, вроде бы характеризуют некоторое наше отставание, но именно в силу этого требуют, с другой стороны, особых теоретических усилий, чтобы его показать и преодолеть. И, может быть, в чем-то в области теории выйти даже вперед.
Дело в том, что отставание в социально-экономическом и политическом развитии вовсе не влечет за собой тотальное отставание в сфере теоретической мысли. Да, до самого конца XIX века в России эта мысль, конечно, довольно серьезно отставала от мысли западной - особенно от немецкой. Тогда, как известно, все ездили в Европу учиться. Но у русской мысли было одно преимущество. Отставая на полшага, она могла видеть результаты реализации передовых правовых идей. Могла не только вникать в суть учений, но и наблюдать практическое их воплощение. Поэтому, например, при всем почтении к Гумбольту, к которому я тоже очень хорошо отношусь, его идея правового государства как ограниченного только двумя функциями, не могла не вызвать в России вопросы. И начались размышления: а каковы же функции государства? В чем проявляются его сила и слабость? и что такое государство вообще?
И вот, например, тот же Чичерин, анализируя работу Токвиля «Старый режим и революция», приходит к потрясающему выводу. Токвиль, как стопроцентный либерал, утверждал, что французское государство пало во время революции из-за того, что было слишком сильным. Парадоксально: сильное, и именно поэтому падает. А что пишет Чичерин в своей рецензии на эту книгу в 1857 году? На самом деле, говорит он, французское государство было не сильным, а очень слабым, так как не было государством народа. То есть не было государством, которое решало бы проблемы и уравновешивало интересы различных слоев населения. Оно стало на сторону одной из групп интересов и потому стало частичным. В результате ему пришлось раздувать репрессивный аппарат - армию и полицию. И вот этот флюс из силовых органов люди воспринимают как силу, а на самом деле это слабость, ее прямое следствие.
Наличие сильного репрессивного аппарата является, по Чичерину, признаком именно слабости государства, его неспособности отвечать своему предназначению. Нормальному государству достаточно сбалансировать национальные интересы, интересы различных групп. Оно должно этим заниматься, и если оно этим занимается эффективно, то может считаться сильным государством. Тогда ему не нужно раздувать силовые органы, чтобы подавлять недовольных.
Однако эта либеральная идея сильного государства, которая высказана больше 150 лет назад, как-то не прививается в нашей стране. Уже во всем мире, скажем так, чичеринское понимание утвердилось, а у нас по-прежнему сильное государство - это армия, полиция и служба безопасности, это миллионы людей, которые ждут с оружием наготове, чтобы прикрыть промахи функционально слабой власти. Так что и в данном отношении наследие русских либералов для нашей жизни, для ее интеллектуального осмысления и для социальной практики имеет огромное значение.
Рекомендую прочесть весь материал, он того стоит.
Возвращаясь к Валицкому - вот попался еще фрагмент его статьи "О польской моральной действительности" Довольно критичный взгляд изнутри на польскую идеологическую ситуацию.
В качестве бонуса на тему Польши и поляков - беседы с польским писателем-деревенщиком Марьяном Пилётом ( ссылки у Олега Неменского).
-----------
И от себя скажу - такие люди, как Валицкий, Михник, Пилёт у меня вызывают глубокое уважение. Слишком часто в последнее время тема Польши возникает в контексте польской русофобии. Важно знать, что к русофобии она не сводится.